Диана Луч - Эмигрантка в стране магазинов
Между тем мое физическое и психическое состояние можно было охарактеризовать как упадочное. Желтоватые пузыри на обеих ногах раздулись до громадного размера, а заполнявшая их жидкость из прозрачной превратилась в кровавую. Вместе с этим резко поднялась температура, и меня стало трясти крупной дрожью. При виде моего состояния муж чуть не плакал. «Так, – решительно сказал он. – Поехали в медпункт, а если и там не примут, то отвезу тебя прямо в кабинет к президенту. Пусть он сам тебя лечит, если никто другой здесь не в состоянии этого сделать». На мгновение я засомневалась: «В медпункт? Туда же только прививки от гриппа ходят делать. Думаешь, они мне помогут?» К счастью, мой муж оказался прав, поскольку именно они-то и оказали мне необходимую медицинскую помощь. Там нас встретила медсестра, которая, выслушав мою историю о четырехчасовом сидении в зале скорой помощи без получения таковой, бросила беглый взгляд на мои голени с кровавыми волдырями и, слегка замявшись, заключила: «Не знаю, имеем ли мы право обрабатывать такие раны. Слишком большая ожоговая поверхность, есть риск заражения, понимаете? Ожогами такой степени занимаются только врачи скорой помощи, а нам, вообще-то, не положено… хотя…», – и, не договорив, помчалась за своей сотрудницей. Уже через пару минут дежурная врач медпункта предложила мне пройти в процедурный кабинет и, ежеминутно охая и ахая, принялась внимательно разглядывать мои раздувшиеся, как шары, ноги. «Записывай диагноз, – скомандовала она медсестре, – множественные ожоги второй степени. Ну что же, приступим к обработке ран». И тогда, вдвоем с медсестрой, они принялись срезать длинными ножницами мои волдыри и обрабатывать мазью образовавшуюся кровавую поверхность. Помню, как они долго бинтовали мои конечности широкими марлевыми повязками и что после этой процедуры мое сознание сразу же прояснилось. Несмотря на то, что ноги все еще надсадно болели, это была вполне терпимая боль, к которой можно было привыкнуть и самостоятельно передвигаться медленным шагом. К вышесказанному добавлю, что в течение последующих трех недель я регулярно ходила в медпункт на перевязки, пока окончательно не выздоровела.
И все же однажды мне пришлось побывать в кулуарах отделения неотложки Страны Магазинов. Случилось это, когда я сломала ногу и меня доставили туда на машине скорой помощи, с включенной на полную мощь сиреной. Миновав приемное отделение, санитары внесли меня на носилках в какую-то комнатушку для осмотра врачом, а оттуда переправили в рентгеновский кабинет. Помню, как во время указанной процедуры мои слезные просьбы к врачу не трогать сломанную ногу за самые болезненные места так и не увенчались успехом. Рентгенолог оборвал меня на полуслове и приказал терпеть, мотивируя это тем, что «снимок надо делать, как следует, независимо от того, у кого что болит». Я же от каждого поворота сломанной ноги пронзительно вскрикивала и крючилась от боли. По окончании «рентгеновской пытки» меня оставили лежать на кушетке в ожидании результатов, и вскоре ко мне подошел дежурный врач отделения скорой помощи. Взглянув на полученные снимки, он кратко огласил диагноз: «У вас перелом ноги», – после чего посоветовал мне купить костыли и пояснил, что для наложения гипса необходимо отправиться в кабинет травматолога, расположенный на другом конце города. Честно говоря, услышав это, я немного опешила: «Ничего себе, в этом огромном больничном здании из семи этажей нет ни одного травматолога, владеющего техникой наложения гипса…» Но поскольку другого выхода у меня не было, то поначалу с опорой на плечо мужа, а затем – на спешно приобретенные им костыли, я отправилась в вышеозначенный кабинет травматолога-ортопеда. По правде сказать, дорога туда напоминала восхождение на Эверест, поскольку его консультация занимала пол-этажа в здании, находившемся в самой верхней точке одной из столичных улиц, выстроенной с наклоном в шестьдесят градусов. Причем спускаться по ней было еще страшнее, нежели идти вверх. Помню, как при возвращении из кабинета травматолога с уже загипсованной ногой, мне вдруг вспомнилось, как зайцы при спуске с горы скатываются кубарем вниз. «Не до жиру – быть бы живу, словом, удержаться бы на костылях, сходя с этой горки, – с замиранием сердца подумалось мне, – а не то минут через десять доставят обратно к тому же врачу, но уже с переломом другой ноги». Кстати, может, поэтому он и выбрал себе место для кабинета именно там, чтобы не испытывать недостатка в клиентах с переломанными костями…
* * *Между тем, по прошествии пары месяцев после гибели своей собаки, Чуланщица неожиданно решила забеременеть. Дословно ее объяснение выглядело так: «Когда у нас жил Рик, я привыкла к тому, что дома всегда кто-нибудь есть, а теперь мне ужасно скучно…» Из чего следовал вывод, что их будущему ребенку вряд ли когда-нибудь удастся слинять от своей мамаши на учебу в университет другой страны или поселиться в удаленном районе. В свою очередь, мужу Чуланщицы ничего другого не оставалось, кроме как, спустив штаны, приступить к выполнению очередного боевого задания своей супруги, ведь любое ее желание воспринималось им как приказ к действию. Первые месяцы он без конца жаловался нам с мужем на то, что абсолютно не заинтересован в заведении с ней совместных детей, поскольку четко сознавал, что, родив ребенка, Чуланщица окончательно растопчет жалкие остатки его чувства собственного достоинства, и тогда до конца своих дней он так и не сумеет вырваться из ее когтистых лап. В то же время воспротивиться ей он как всегда не посмел, а потому Чуланщица вскоре своего добилась и забеременела.
С каждым месяцем она все больше и больше распухала во всех телесных направлениях, и вместе с громадного объема животищем в ней нарастала таких же чудовищных размеров ненависть ко всем людям земного шара, из числа которых самой близкой целью на поражение оказалась я. В то время и без того узкий круг тематики наших бесед еще больше сузился, и поговорить с ней удавалось всего лишь о том, как она прекрасно выглядит (что было абсолютной ложью, но действовало на нее посильнее успокоительных лекарств для психически ненормальных граждан) и как замечательно должны были пройти ее роды. Беседы на какую-либо другую тему Чуланщицей пресекались на корню, и с этим, к сожалению, нельзя было ничего сделать, какие бы дипломатические приемы я не пускала в ход. К слову, описать свое душевное состояние во время подобных разговоров мне бы хотелось вот на каком примере. Вспомните, пожалуйста, уважаемый читатель, какого-нибудь вашего пожилого родственника или знакомого, часами рассказывающего вам о том, какие таблетки прописал ему врач от артрита, или какое лечение ему назначили от холецистита, или какую вставную челюсть ему посоветовал приобрести стоматолог для замены старой. Так вот, беседы именно такого направления я вынуждена была еженедельно проводить с Чуланщицей, не забывая при этом выражать всем своим видом глубокую заинтересованность как в ее нынешнем состоянии, так и в последующем родовом процессе.
И не дай бог было даже мимоходом, характеризуя какого-либо другого человека, совершенно случайно употребить в разговоре такие слова, как красивый, умный, сердечный, скромный и т. д., а тем более выразиться подобным образом о какой-нибудь женщине. Любую мою попытку кого-либо положительно охарактеризовать Чуланщица грубо обрывала на полуслове. И если ее собственный муж, позабыв о табу, наложенном на положительную тематику разговоров о посторонних людях, вдруг о ком-нибудь хорошо отзывался, то беременная Чуланщица резво подбегала к нему и сначала звонким и смачным поцелуем в губы заставляла замолчать, а затем повисала у него на шее, настойчиво требуя ответа на вопрос о том, за какие конкретно прекрасные душевные качества он ее любит. Наверное, в какой-то момент при виде этих театральных сцен мое лицо стало выражать скукоту и безразличие, на что Чуланщица не только обратила свое пристально-ненавидящее внимание, но и приняла решение так просто этого не оставить, а потому все чаще стала высказывать неудовольствие моим поведением моему же супругу. Вдобавок ко всему прочему несколько позже Чуланщице в этом стал активно помогать ее трусливый муженек.
Полагаю, что занял он активную позицию в направленных против меня военных действиях просто потому, что ему некуда было деваться. Чуланщица не позволяла ему и рта раскрыть, оставляя за собой право решать любые вопросы за двоих, а он со своей стороны за это право никогда и не боролся. Кстати сказать, я всегда недоумевала, откуда на поверхности земного шара берется такое количество трусов. По моим, не статистическим, а персонально собранным и осознанным данным, последних намного больше, чем воров, дебоширов и тунеядцев, однако последствия проявления трусости зачастую оказываются гораздо более разрушительными. Задумайтесь, пожалуйста, на мгновение, что позволило Гитлеру во время Второй мировой войны занять главенствующее положение в Германии и поработить все страны Европы? Уверена, что добился он этого прежде всего благодаря самой обычной трусости как своего непосредственного окружения, так и общества в целом. Его боялись, а потому и не вступали в открытый конфликт. Проще говоря, несмотря на то, что Гитлер и его ближайшие соратники заварили кровавую нацистскую кашу, тем не менее без поддержки соседних стран, любезно распахнувших перед ним свои двери и ставших его союзниками, он вряд ли сумел бы дойти до России и сгубить еще миллионы людей. В этой связи, к уже известному «Смелость города берет», я бы добавила: «А трусость города сдает». Одним словом, мужа Чуланщицы, относившегося ко мне вполне доброжелательно, но по приказу своей жены ставшего Иудой, я не оправдываю.
