Мила Иванцова - Ключи от лифта
События, которые случились во время его загородного уик-энда в приятном обществе, не могли быть ни спланированными, ни предсказуемыми, ни даже вероятными, потому что ЭТОГО не могло случиться НИКОГДА.
Мысли его кружили вокруг одного:
«Если бы речь шла о банальной краже со взломом – это еще как-то можно было бы объяснить по закону больших чисел – каждый день в мегаполисе кто-то становится жертвой воров… Но обобрать именно меня и поставить в позу для такого унизительного изнасилования! Блин! И мало того, что не могу бороться за свое и отомстить за наглость, так еще и этим козлам пришлось завезти ящик коньяка и накинуть бабок на закуску, чтоб замять дело и забрать назад свою коллекцию! Правда, уроды все равно одну бутылку таки сперли. Быдло! Выбухали коллекционное виски за полторы штуки баксов, как бутыль самогона, а объяснили, что разбилась… И что ты им скажешь?! Уже не вернуть. Счастье еще, что остальное отдали. Может, надо было хотя бы пойти посмотреть на этого выродка, который так тупо попался в лифте? Ну, хоть этот в штаны наложил, скотина! Представил себя на зоне! Может, это ее любовник? Идиотка! Ничего себе метаморфозы – из жены крутого иностранца превратиться в Соньку Золотую Ручку! Исто-о-о-рия…»
Хозяин квартиры, которого в определенных кругах называли Сержем, хотя по паспорту он был Сергеем Захаровичем, выполнил все формальности в отделении милиции и даже немного профинансировал быстрое закрытие дела. И при этом он еще промолчал, что из незаметного выдвижного ящичка внутри серванта-сейфа исчезла тысяча долларов. Что уж теперь? Бессмысленно вспоминать об этом, когда в описи изъятого были указаны только чемодан, семь бутылок алкогольного напитка импортного (список названий и объемов), два полотенца махровых импортных 50×100 см и рисунок акварельный на ватмане формата А3 в деревянной рамке.
О деньгах речи не было. Кто знает – сперли их руки того урки или самих представителей органов правопорядка? Да и дело согласились замять лишь потому, что «особенной ценности украденное не представляло», что хозяин и подтвердил. Иначе пришлось бы делать экспертизу, которая бы доказала солидную стоимость каждой бутылки из коллекции, и тогда уж никакое заявление об отсутствии претензий не сработало бы. Конечно, претензии у Сергея Захаровича были, но углубляться в отношения с представителями МВД ему было абсолютно невыгодно…
– Знала, сссука! Все просчитала… Убил бы! – просвистел он сквозь зубы и остановил машину возле своего дома. – И как теперь можно чувствовать себя в безопасности? И на кой черт я плачу за охранную сигнализацию? Вот я с ними еще разберусь! Говорили ребята – собаку нужно завести. Такую, чтоб неповадно было… Да кто ж ею будет заниматься?
С этими словами он вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и, прежде чем вынуть чемодан, оглянулся на все стороны.
38
Лиза еще несколько дней изображала перед мужем, что нездорова. Оля заботилась о ней, особенно выказывая свое старание в присутствии хозяина. Она успевала все – и убрать в доме, и приготовить какую-то еду, и выбежать во двор полюбоваться растениями, и даже, как могла, разговаривала с Брасом, выцыганивая у него самые красивые цветы для домашних букетов, чтобы потешить Лизу. Оля порхала, словно на крыльях, и самым страшным для нее была мысль, что в любую минуту ее могут вернуть в тот дом, порог которого она зареклась переступать при любых обстоятельствах.
Так когда-то она вышла из родительского дома и только раз вернулась туда по дороге с кладбища. Что бы с ней теперь было, если бы не решилась тогда просить убежища у Роксаны? Неизвестно, было ли бы хуже, чем теперь, но – как уж есть. Наверное, такая у нее судьба. Но выбор в критические моменты жизни она делала сама, потому что нутром ощущала миг, когда нужно что-то менять. А на кого еще ей было надеяться? Вот и теперь, когда допекла ее жизнь, дождалась нужного момента, щелкнуло где-то внутри – «стучи, и отворится!»
Почему она выбрала Лизу? Может, еще в ту первую встречу в машине, когда везли ее молча на новое место «работы и проживания», против всех предубеждений, жена хозяина показалась ей искренней и человечной. Есть вещи, которые нельзя объяснить словами. Почувствовалось. Прочиталось намученной Олькиной душой что-то настоящее и человеческое в той женщине.
А потом слышала сплетни между девушками в борделе о молодой жене. Одни говорили, что слишком гордая, голову держит горделиво, другие – наоборот: что слишком наивная, не видит, что ее муж спит, с кем хочет, не очень-то и таясь, третьи – что Лиза обо всем в курсе, но закрывает глаза, потому что знала, за кого шла и за что терпит. Потом начали обговаривать ее беременность, работу в баре, отношение к ней мужа – обсасывать среди прочих новостей и это. Оля слушала и будто складировала в голове информацию, но не верила, что та женщина – землячка, которая так искренне обратилась к ней в машине, когда Он строго велел ей молчать, даже намотал шарф на шею, – что та Лиза вообще многое знала о разветвленном бизнесе мужа.
Немало страшного пережила Оля в чужой стране с того момента, как взревел за забором автомобиль, на котором сбежала, продав ее в рабство, землячка Александра. И бита была, и голодом морена, и насилована. И сама дралась, сопротивлялась и даже резала себе клочками волосы чужими маникюрными ножницами, чтоб не видели в ней больше женщину, красивую экзотическую блондинку. И снова была бита еще и за это, и стрижена каким-то цирюльником едва не под мальчика, но, на диво, это ее отличие от других девушек возбуждало некоторых клиентов чуть ли не больше, чем пышные шевелюры. Не раз и сама хотела умереть, и поубивать тех нелюдей, которые зарабатывали деньги, сдавая девушек в аренду другим свиньям, которые покупали их «любовь» на несколько часов.
Но, наверное, слишком тяжело человеку себя убить. Встроен в нем какой-то механизм на выживание. Попробуй-ка утопиться просто так?! Разве что камень на шею или жернов тяжеленный, который перетянет неуемную рефлекторную страсть плоти вдохнуть еще раз, даже когда дух твой уже подорван и жить, казалось бы, нет причин.
Оля не смирилась. Она просто затихла. Улеглась ее бешеная ненависть к «хозяевам» и к «гостям», переплавилась, но искра ее тлела внутри ее существа и иногда вспыхивала на донышках стальных девичьих глаз, странно сочетаясь с улыбкой на лице. Она решила выжить любой ценой, когда увидела мертвой Дашу, ту девушку, с которой они прилетели вместе с Александрой. Как уж у той все начиналось, Олька не знала, потому что, когда они по иронии судьбы через какое-то время оказались в одном «заведении», Даша ее не узнала или не захотела узнать. Она вообще вела себя довольно странно – автоматически, безразлично выполняла, что приказывали, шла «в номера», с кем посылали, а когда ругали ее, что не весела и клиенты на это жалуются, начинала послушно улыбаться – была, как зомби.
Ее смерть потрясла всех, как гром среди ясного неба. Тихая, покорная, без бунтарских замашек, Даша ни с кем не подружилась, но и не ссорилась: она смирилась, казалось бы, с таким существованием, но… однажды ночью вдруг повесилась в туалете.
Когда утром выносили ее тело, накрытое простыней, сполз край сероватой ткани, и Оля на всю жизнь запомнила страшное посиневшее лицо девушки и высунутый, прикушенный челюстями темный язык.
Оля решила жить. Но какая-то пружина, сжавшись внутри нее, ждала своего часа.
Когда хозяина не бывало дома, Лиза с Олей шепотом пересказывали друг другу свои истории. Лиза обнимала девушку, гладила ее короткие волосы и плакала. Все, когда-то услышанное ею от девушек-хостес, показалось киношным и бледным в сравнении с потрясающими историями из Олиной жизни. И не верилось, что этой девушке всего семнадцать лет. Плакала Лиза и по-сестрински, и по-матерински, жалея эту когда-то доверчивую девочку с такой поломанной судьбой и изболевшейся душой. Потому что тело – это всего лишь тело…
Лиза понимала, что ее здешнее существование и положение, которое казалось невыносимым, не идет ни в какое сравнение с безысходностью Оли. А еще понимала, что не имеет намерения остаться здесь с ребенком навсегда, сыто и униженно жить за деньги мужа, на его капитал, добытый такой ценой. Так и не дав себе честного ответа, было ли с самого начала ее чувство к Нему любовью, или было ответом на его отношение и способом прекратить те хостес-заработки, Лиза уже слишком трезво осознавала, что теперь ни любви, ни уважения к мужу не чувствовала. Было удивление, ненависть и страх. Страх не только за себя, а теперь и за Олю и за нерожденного еще ребенка, которые могут навсегда остаться здесь, допусти Лиза ошибку в своем плане. Поэтому спешить было опасно, нужно было продумать все до мелочей, а главное – раздобыть Олин паспорт. Но и тянуть невозможно. Лиза решила бежать до рождения ребенка.
39
В этот день у Лизиного мужа был гость. Она уже слышала об этом Серже, ее земляке и «бизнес-партнере» мужа, который иногда приезжал сюда или присылал своих людей по делам. Что это были за дела, Лиза не очень интересовалась, но знала, что коллекционирование мужем эксклюзивных бутылок виски пошло от Сержа – они не так давно вместе увлеклись таким нетрадиционным вложением денег, считали это перспективной, а к тому же оригинальной, незаезженной мужской забавой. Муж рассказывал, что Серж мечтает основать в Киеве местную биржу для торговли виски, что-то вроде World Whisky Index, но, пожалуй, пока что подпольную из-за множества проблем с регистрацией, легализацией, и опять-таки – налоги…
