Федор Московцев - Екатерина Хромова
– Да… то есть не совсем… это самопожертвование какое-то. Ведь твои родители, когда стали встречаться и строить совместную жизнь, они ведь действовали без оглядки на своих родителей.
– Это мой выбор, – отрешённо ответила она.
На этой фразе они повторили спиртное, попросив официанта утроить дозу.
Произнося очередной тост, Андрей отметил, что их знакомство произошло в трудные для него времена, но именно сейчас происходят перемены к лучшему, поэтому она для него не просто любимая девушка, но «живой талисман».
– Для меня, привыкшего к безграничным возможностям, было тяжело столкнуться с тем, что границы есть. Превратности судьбы не научили меня умело сочетать проявления духа и плоти… С какого-то момента… Не знаю, что за тёмные силы не давали мне делать мою работу.
– Ты добился успеха только для того, чтобы поддаться искушениям и погрузиться в бездну горечи и отчаяния?
Под звуки хорошо смешанного фортепианного прохладительного коктейля Андрей попытался объяснить причины позапрошлогоднего Самого Большого В Истории Отъезда Крыши Андрея Разгона. В первую очередь речь шла, конечно же, о святом Иосифе, непосредственной причине отъезда крыши.
– Ничего не могу с собой поделать, – впрочем, по нему было видно, что делать он с собой ничего не хочет, – но Иосиф – кусок дерьма! Хорошо хоть, что он отвалился от моего ботинка.
Прикидывая, в чём же причина, Андрей сказал: «Вряд ли дело только в Иосифе. Просто я слишком сильно пытался всем угодить: компаньонам, клиентам, сотрудникам. Столько лет кряду жил без передышки, и всё это вылилось на меня, как цунами».
И он как бы воздел руки и вздохнул. В исполняемой музыкантами композиции неожиданно выплыл блаженный буколический пейзаж, безмятежная пастораль, музыкальная разновидность «накладной бороды», фарисейский апофеоз натур-музыкального «золотого века».
Одобрительно посмотрев на Андрея, Катя сказала:
– Мне нравится твоя манера угождать: кинул более ста фирм, воспользовался деньгами компаньонов, устроил локаут на фирме…
Принесли заказ, ей – запечёный лосось с припущенными овощами и ржаные крекеры с лососем, ему – традиционные его кальмары. Поддев вилкой кусочек моллюска, он неторопливо заговорил:
– Причину всей этой истории надо очень вдумчиво разобрать с аудиторами. Последнее время я был главным ньюсмейкером медицинского бизнес-сообщества. История со страшной силой расползлась повсюду, возник определённый резонанс. Возможно, слухи и сплетни и явились одной из главных причин и запустили порочный круг: появление неприятностей – осторожность и недоверие со стороны деловых партнёров – упущенные сделки – усугубление неприятностей. Так получилось, что я не был победителем ни в прошедшем времени, ни в настоящем. Я только побеждал, то есть, был в процессе. Понятно, что, раз ты банкрот, твоя личная жизнь в заднице и ты вынужден устраиваться на какую-то галимую работёнку – и в этом опять же нет ничего «победного». Как вообще, попав в такое болото, считать это победой? Я упёрся, как баран: я побеждаю. По фигу война, главное – манёвры. Дурдом.
Он умолк, надеясь, что мысли сами собой придут в порядок. Когда этого не произошло, он сказал: «Чёрт, а что вообще такое моя жизнь? Понятия не имею. Я видел бизнес с позиции творчества, а не сквозь безжизненные таблицы бухгалтерского баланса. Я всегда тяготел к большим делам, но что происходит сейчас, чёрт, дерьмо… А вот хорошие новости: было очень круто стать собственником участка в горах».
Выдержав небольшую паузу, он добавил:
– А главное, что я встретил тебя и у нас открытые отношения, без обмана и интриг.
Здесь его объяснение и закончилось. На самом деле, он был в таком же недоумении, что и его собеседница. В этом месте разговора кондитерская идиллия музыки вывернулась наизнанку: началось яростное, неукротимое буйство рояльного тела – игра на его деревянных частях и струнах, темп взвинтился до предела.
Катя отложила нож и вилку, её внимание сконцентрировалось на Андрее:
– Участок в горах – разве это не победа?
– За победу! – будто бы спохватившись, он поднял бокал. – За нас и за таких, как мы – традиционный тост воинов. Его, как правило, произносят, вспоминая былые сражения, поэтому для меня он сейчас очень актуален.
Выпив и закусив, он продолжил:
– Реально ведь, всё дело в желаниях. Моих желаниях. Иногда кажется, у тебя всё есть, да? Но люди живут по всяким правилам, а я с такой хернёй не согласен. Я что, должен хотеть только исповедоваться, молиться и быть вегетарианцем?
– Хочешь развлекаться?
– Как бы да, но… всё должно быть в меру. Времена, когда я не знал меры, уже прошли, – сказал он с широкой ностальгической улыбкой, которая против его воли намекала, что Катя даже не может себе представить, насколько всё было круто. «А настоящее похоже на сплошной затянувшийся отходняк», – мысленно добавил он.
– Ты никогда не чувствовал себя так, будто ты находишься в поиске?
– Да, да, конечно, – сказал он как-то слишком уж беззаботно. – Но самое главное я уже нашёл… Тебя!
Лицо Кати сделалось серьёзным и напряжённым, но не стало от этого менее красивым.
– Если ты создаёшь бизнес и не заботишься о том, чтобы он развивался и процветал – иди работать сторожем зоопарка.
На какое-то время она прервалась, затем добавила, глядя ему прямо в глаза:
– Ничего, прорвёмся!
Его лицо освещала улыбка огромной радости – он уже предвкушал то, что скоро должно между ними произойти. Он вскинул руку и так просиял, словно поймал золотую рыбку. В композиции, которую отыгрывали музыканты, тема проводилась скрипкой, джаз-банд воссоздавал эмоциональную атмосферу «эпохи джаза» с её чувственно-томительной «поволокой» и романтической ностальгией.
За десертом Катя сказала, что любит делать репортажи и с удовольствием поработала бы в редакции какого-нибудь солидного журнала, Rolling Stone, например. Однажды она прорвалась в гримёрку к Александру Розенбауму, когда он приезжал с концертом в Волгоград. Просто захотелось ради спортивного интереса это сделать – взять автограф, задать пару вопросов – и у неё это получилось.
Андрей выразил сомнение:
– Не знаю… мне кажется, интереснее находиться по другую сторону микрофона, в смысле, быть знаменитостью. Журналисты – это же… бррр… они провоцируют, передёргивают, неприятно матерятся, их очень хочется пытать… за полёт фантазии иные получают пулю в затылок… взаимодействие с ними, и даже чтение их текстов – это пытка для любого внутренне гармоничного человека.
В половине первого они вышли из ресторана в рассечённую дождём мглу ноябрьской ночи. В этот момент на пустынных улицах туман был бледней и прозрачнее, чем несколько часов назад. И под поредевшим дождём большие голые деревья возносили свои изящные и мощные очертания. Пройдя около ста метров до проспекта Ленина, Андрей с Катей свернули направо, прошли мимо скопившихся на остановке такси.
– Дождливо как-то нынче, – грустно произнесла она.
Он ощущал мир совсем не так, как обычно, всё вокруг казалось ему лёгким, звонким, наполненным удивительным весенним воздухом, от полного отсутствия которого, казалось, можно задохнуться.
– Время освежающего дождя.
– Такие эпитеты больше подходят для весны.
Они прошли два квартала по проспекту Ленина, и, прежде чем повернуть за угол к Андрею домой, зашли в круглосуточный магазин, чтобы купить бутылку вина, что-нибудь на завтрак, а также зубную щётку.
Когда пришли к нему, Катя, разувшись и сняв верхнюю одежду, прошла в гостиную, где, забравшись с ногами на диван, стала щёлкать каналы на пульте. Её ноги казались как будто прорисованными углем на светлом фоне. Андрей поставил на журнальный столик рюмки, и, наполнив их почти до краёв, устроился рядом с ней. Протянув руку, она взяла рюмку, немного отпила и поставила обратно.
– У тебя что, телек не настроен?
– А я не смотрю его. От него пахнет фиолетовой радиацией.
– А-а-а… – она закивала головой.
Пытаясь настроить телевизор, она сосредоточенно нажимала кнопки пульта, но у неё ничего не получилось. Тогда она отложила пульт, и, повернувшись к Андрею, уселась на него верхом, и, обхватив руками его шею, принялась целовать.
Он осторожно поднялся на ноги, и, держа её на руках, аккуратно обошёл журнальный столик вокруг, проследовал в спальню, где и положил свою драгоценную ношу на кровать. И стал раздевать её, одновременно раздеваясь сам. Спальня наполнилась приглушёнными вздохами, стонами и едва слышными шорохами. Всё слилось: взволнованный шёпот любви, разгорячённое Катино лицо, её груди, сдавленные в его объятиях, гулкое биение сердца…
Её поведение рождало противоречивое впечатление движения и застылости, усилия и скованности. Этот диссоннанс нашёл в какой-то степени себе разрешение, лишь когда они, позанимавшись любовью в обычной позе, поменяли положение и она оказалась на нём верхом. Её движения оставались напряжённо-медлительными, он еле сдерживался, чтобы не ускорить ритм; в какой-то момент по её телу прошла судорога и она, сжав его бёдрами, наклонилась к нему и поцеловала долгим поцелуем. После чего перевернулась на спину.
