Татьяна Огородникова - Топ 10, или МужчиNа Моей Мечты
– Мам, ты знаешь, все-таки это был не Шуберт!
Мама в это время любовно снимает с себя очередное кольцо.
К твоему удивлению, маман не падает в обморок:
– Что, моя девочка? Я не слышу, у меня магнитофон работает!
– Мам, насчет вальса. Это не Шуберт.
– Хорошо, хорошо. – Маме не до меня. Беру ноты и настырно сую их под нос моей непобедимой маман.
– Видишь, мамуль, вальс из «Берегись автомобиля» написал не Шуберт, а Андрей Петров. – Господи, лучше бы я этого не говорила, – я же знаю маму, как никто другой.
– Да, конечно, а почему ты мне об этом говоришь?
– Да потому, что мы поспорили, кто его написал! – На самом деле в том возрасте я уже знала несколько крутых выражений, которые подошли бы к ситуации как нельзя кстати. Но все-таки мама есть мама. На всякий случай я не стала озвучивать отвратительную площадную брань, которая пронеслась в моей голове.
– Что значит «поспорили»? Я же говорила тебе, что эту музыку написал Петров! – Маман любила нанести удар ниже пояса, просто не всегда отдавала себе в этом отчет.
– Ну мам, ты же доказывала, что это – Шуберт.
– Зайка, не нужно принимать меня за полную идиотку, я же все-таки интеллигентный человек, с высшим образованием, а мой папа, ты знаешь, всегда любил музыку и приложил кое-какие усилия, чтобы я не была полной бездарностью.
– Извини, мам.
После этого прошло много лет, но для моей маман это все равно. Она по-прежнему с плохо скрываемым удовольствием рассказывала мне, как мужики пристают к ней в метро, на остановках и в магазинах.
– Это просто глупо, он абсолютно лысый, а это противно. Больше всего на свете ненавижу лысых. От них идет особый дух.
– Мам, зато наш папа – не лысый.
– Да, это потому, что он – со мной. – Естественно, если бы с папой рядом по жизни шагала другая женщина, он давно бы облысел, разжирел и спился до чертиков.
На другой день к ней приставал красномордый.
– Больше всего ненавижу красномордых!
– Ты же говорила – лысых…
– Да, а красномордых – еще больше.
Смеясь, она часто рассказывала историю о том, какая необыкновенная была ее мама – моя бабушка Лена. Потому что у БабЛены было пятнадцать детей, и, когда они очень уж хотели есть, приходилось резать петуха Петю и варить из него бульон. Перед тем как поймать Петю для экзекуции, БабЛена натурально занималась NLP:
– Какой же негодяй этот петух, всех кур потоптал!
Когда ощипанный Петя кипел в ароматном бульоне, БабЛена включала другую сказку:
– Какой же был хороший петух этот Петя, – всех кур потоптал! – При этом концом передника утирала жалостливую слезу.
Я привыкла спокойно относиться к преемственности поколений, поэтому старалась тщательно контролировать свои изречения. Когда однажды я увидела маман за мытьем посуды в полусогнутой корявой позе, то не удержалась от вопроса:
– Мам, ты как себя чувствуешь?
– Нормально, бок что-то болит, уже пару недель – я привыкла.
В этот же день ее увезли в больницу, а через неделю она позвонила из кардиологии и сказала:
– Меня перевели в кардиологию, видимо, готовят к серьезной операции. Узнай, что там такое, только бы не самое страшное. – У меня стало сухо во рту. Я вспомнила все плохие слова, которые были сказаны мной за всю жизнь.
На следующий день мы с отцом сидели в кабинете главврача, очень приятного и оптимистичного дяденьки со всеми регалиями и принадлежностями. Для начала мы обменялись дежурными шутками, которые всем показались смешными:
– Как поживаете, Анатолий Юрьевич? – Так звали доктора. Спрашивала я, папа не мог говорить.
– Отлично, с каждым днем больных все больше и больше! – Профессиональный юмор имел право на жизнь, мы сделали вид, что смешно, как будто это помогает. Я не люблю тянуть кота за хвост, поэтому после культурной паузы спросила:
– Анатолий Юрьевич, как наша больная?
– Напомните, как фамилия? – Он все еще улыбался, довольный своей шуткой.
– Кузнецова.
– Кузнецова? – вопросительно поднял брови доктор. – Да у нее же рак. – Он даже не успел перестать улыбаться.
Если нужно рассказывать о том, как в один миг ты зависаешь над пропастью, как моментально белое превращается в черное, как благозвучная музыка за сотую долю секунды превращается в оглушительную страшную тишину, то это – оно, то самое мгновение.
Это у меня. Папа умел плакать. Поэтому ему было легче. Он просто сразу заплакал.
Еще через неделю маме должны были сделать операцию в клинике имени Герцена. Леван Арчилович Вакшакмадзе – так звали профессора хирурга, очень приятного поджарого грузина.
– Не волнуйтесь, я сделаю все, что возможно.
Я не хотела верить в то, что эти слова – приговор. Сколько раз я слышала в кино, как врачи говорят «Мы сделали все, что возможно».
Маме мы не сказали ни о том, что у нее рак, ни о том, что полупьяный мужик, который расшифровывал компьютерную томографию, уверенно заявил:
– Да вам и операцию уже делать не надо, у вас вся печень в метастазах!
После этого мне всего-то нужно было зайти к маме и подбодрить ее, чтобы назавтра она отправилась под нож с легким сердцем. Войти в палату оказалось невероятно тяжело, я собирала из мелких кусочков позитивное и уверенное выражение лица, получалось с трудом, потому что, когда уголки губ удавалось поднять вверх, на лбу появлялась глубокая морщина, но самое главное – это мои глаза, маман всегда читала по моим глазам все, что я чувствовала, думала, видела и слышала. Мимические манипуляции оказались слабо результативными, я решительно постучала и вошла в дверь. Маман, моя сильная и жесткая маман, лежала свернувшись калачиком на маленькой больничной койке, ее тошнило даже от мысли о еде, поэтому она похудела за три недели на двадцать килограммов. Нормальный ход событий. Сев на стул спиной к окну, я объявила:
– Слава богу, мам, результаты томографии подтвердили, что операция необходима, и эту дрянь нужно срочно убирать, иначе может переродиться в злокачественную.
– Это точно не рак?
– Мам, никакого более точного исследования, чем биопсия и томография, медицина не придумала, доктора в один голос утверждают, что опухоль доброкачественная. – Я подумала, что удачно села спиной к свету, ей не видно выражения моих глаз.
– Ну хорошо, дай Бог. А то знаешь, как бывает, разрежут, а там…
– Мам, читай свой диагноз. – Я поднесла ей к глазам выписку, которую специально для меня написал Леван Арчилович. – Видишь?
– Вижу. – Она даже не стала смотреть, ей было реально плохо, поэтому, с длинными паузами, она продолжила то, что должна была сказать: – Послушай, только не нервничай, Ань. Всякое может случиться, рак не рак, операция серьезная. Если конец плохой, то я хочу на Троекуровском, чтобы вам было удобно ездить.
Мне хотелось орать «На каком Троекуровском, дура, не говори ерунды!», но огромный металлический еж сидел у меня в горле, и его иглы доходили до ушей, глаз и мозга, порождая дикий животный страх от мысли, что да, может закончиться и этим. Вероятность удачного исхода была достаточно высока: 50 на 50. Мама продолжала:
– Если самое плохое, – не обижайте отца, он вас с Настей очень любит, да, все кольца отдай Насте.
Мне хотелось выть и орать во весь голос, мыслей в голове хватало только на одно короткое НЕТ.
В дверь тихонько постучала медсестра:
– Извините, нам нужно принять таблетку, у нас завтра сложный день. Не волнуйтесь, обычно такие операции длятся два – два с половиной часа, к обеду вы можете позвонить и узнать, как ваши дела. – Очень вежливо. Но смысл мне понятен: «Иди отсюда, не мешай людям работать и не нервируй пациента».
Я поцеловала маму и ушла, ей тоже хотелось побыть одной.
Операция длилась не два и не три часа, Леван строгал внутренности моей мамы восемь часов. С тех пор прошло восемь лет. Она вернула свои двадцать кило, по-прежнему к ней пристают мужики, и по-прежнему она всегда права, теперь это не обсуждается.
Поэтому я буду есть у нее пельмени и пить чай со сгущенкой, развалившись на самом уютном в мире коричневом диване с люрексом.
Было уже почти семь часов, когда я поцеловала маму в щеку и, снимая казаки, спросила:
– Как дела, мамуль?
– Все нормально, Ань. Ты какая-то озабоченная, но выглядишь хорошо, посвежела, поправилась. – Для моей мамы «посвежела, поправилась и хорошо выглядишь» – синонимы. Я как раз сбросила пару кило, от этого, видимо, действительно смотрелась лучше, чем неделю назад, тем более после косметолога.
– Да ты знаешь, дел по горло, но это хорошо, значит, все в порядке, Настя меня радует, звонила тебе?
– Звонила, звонила, хочет в гости, привези ее на выходные, пусть отдохнет у меня, я ее накормлю, покажу ей карточки, где ты маленькая. Пусть посмотрит, как она на тебя похожа.
– Конечно, мам, привезу. Я, наверное, буду работать в выходные. У меня – свадьба. – Я имела в виду свадьбу Миши и Моники.
Мы расположились на кухне, маман поставила на плиту кастрюлю с водой для пельменей.
