Игорь Соколов - Двоеженец
– А вы, к каким духам относитесь?! – обернулся к нам монах.
– А это как?! – прошептала Сирена.
– Ну, как говорил отец Диадох, есть тончайшие злые духи, борящиеся с душой, а есть грубейшие, так те только на тело действуют!
– Ну, значит, мы относимся к смешанному типу, – уже заметно повеселела Сирена.
– Ну, тогда мне хана с вами, братцы, – испуганно перекрестился монах, – вы ведь в самой глубинке сердца любите гнездиться, подобно змеюкам поганым! Проползете, просвистите, прошипите по всему маму тельцу, вот страсти тагда греховныя-то и разгорятся во мне аки пламя! И пропаду тада аки нехристь!
– Аки, паче, тожа хотца! – засмеялась Сирена, раскрывая полы пиджака.
– Скверна! – заорал, что есть мочи, монах, – изыди в геенну адскую! – и плюнул в нее, и она неожиданно исчезла, растворилась в воздухе – и все.
– О, Боже! Где она?! – от ужаса я весь обмяк и упал на пол, и начал вертеться волчком. – О, горе мне без любимой, без ее прекрасного тела, без ее доброй нежной души!
– Встань, сын мой, – дотронулся до моего плеча рукой монах, – встань и скажи мне, для чего ты допустил Сатане заложить у сердце твое мыслю солгать Духу Святому?!
– А кто Дух Святой, Вольперт?! – ошарашенно поглядел я на монаха.
– Воль и перт, – прошептал монах, раскладывая имя профессора по складам, – воль и перт, – это спертая, украденная твоя воля, твоя свобода! Не так ли глаголю?!
– Вот именно, – обрадовался я, – ты угадал, меня украли! А кто украл, даже не знаю, кажется, какой-то безумный ученый!
– Знать, в нечистых жертвах ты наслаждения свои искал, – прошептал монах, осеняя меня крестным знамением.
– А как чистых от грязных отличить?!
– Ты подобно демону объедаешься смыслом, а потому и смысла не видишь! – обозлился монах и ударил меня по голове требником, и в голове у меня неожиданно зазвучала «Аве-Мария».
– Пресвятая Матерь Божья, прости мя, – зашептал я, утирая слезы и целуя поднесенный монахом крест.
– А вас хоть как кличут-то?! – спросил я, немного приходя в себя.
– Амвросием, – прошептал монах и подтолкнул меня к двери, и я тут же оказался в помещении, которое сразу же напугало меня.
С одной стороны помещение чем-то даже напоминало мою рабочую обстановку патолого-анатома, но с другой было неестественно – гиперболизировано, т. е. преувеличено и по форме, и по содержанию. Ярко-красные стены были увешаны различными хирургическими ножами и скальпелями, на противоположной стороне стояли полки с большими круглыми колбами, в которых плавали человеческие мозги, а посередине стоял огромный стол в виде массивного черепа, за которым восседал Вольперт, держа в одной руке скальпель невероятной величины, а в другой такую здоровенную шариковую ручку, которая еле помещалась в его пальцах.
– Присаживайтесь, – показал он скальпелем на белое сиденье в виде черепа поменьше, и я со страхом присел, глядя с заметным волнением на Вольперта.
– Видите, я – профессор, – и Вольперт указал на огромный череп, за которым он восседал, на нем действительно была прикреплена медная табличка: «Профессор Вольперт Н. Н., доктор психиатрических наук».
– Здесь даже написано, что я профессор! Впрочем, вы должны помнить, что лечу я Вас, но исцелю Вас не я!
– А кто же?! – удивленно спросил я.
– Исцеляет Вас Бог, – прошептал, склонив голову ко мне, Вольперт и прижал палец к губам, – только об этом никому! Просто, если об этом кто-то узнает, то у нас ничего не получится! Я хотел бы применить к Вам некоторые неизвестные психиатрической науке методы в надежде, что они смогут принести Вам некоторую пользу! Однако, если они Вам не помогут и если Вы не сможете никак выздороветь, то это уже будет Ваша вина, а не моя!
– А почему моя?! – опять удивленно я поглядел в очки профессору.
– Потому что я всего лишь пытаюсь Вам помочь! – улыбнулся Вольперт.
– Ну, поскольку вы – профессор, да к тому же доктор психических наук, то я уж наверняка поправлюсь благодаря Вам! Самое главное, что я Вам доверяю!
– То, что достаточно для Вашего понимания, совершенно недостаточно для Вашего выздоровления! – постучал шариковой ручкой по черепу Вольперт.
– Мне кажется, этот череп сделан из мрамора, – поглядел я на импровизированный стол, – поскольку таких людей-черепов не бывает!
– Это настоящий череп, – страстным шепотом изрек Вольперт, – можете осмотреть, если пожелаете, он самый натуральный!
– Может, и реальность Ваша тоже натуральная?! – засмеялся я, тыча пальцем в Вольперта, который тут же хмуро сощурился на меня.
– Все может быть, – тяжело вздохнул Вольперт, и все же если Вы эту реальность назовете ненастоящей, – то она от этого не исчезнет!
Я перестал смеяться и уже с неподдельным ужасом поглядывал на Вольперта.
– Кажется, вы приглашаете меня принять участие в насмешке над самим собой, – скривив губы, прошептал я, ударяя кулаком себя в грудь.
– Боже упаси! – воздел кверху руки Вольперт, – ну, я же не враг своему больному!
– Вы ведете себя как клоун и при этом еще пытаетесь доказать, что вы меня лечите!!!
– Хорошо, докажите обратное! – усмехнулся Вольперт.
– Доказательство моей глупости еще не есть доказательство Вашего ума, как и доказательство моей болезни еще не есть доказательство Вашего душевного здоровья, – прошептал я, – а вот что вы мне желаете доказать, – я не знаю!
– Гениально! – воскликнул Вольперт и пожал мою руку, – однако ответьте мне всего лишь на один вопрос: если вы говорите, что вы больны, то разве вы на самом деле больны?! То есть ничего совсем не соображаете?!
– Вы имеете в виду – безумны?
– Ну, да, что-то вроде этого! – профессор не выпускал моей руки и теперь раскачивал наши руки, как идиот, вместо качелей.
– Ага, – почему-то обрадовался он, – если бы вы смогли ответить на этот вопрос, то это, безусловно, помогло бы вам, но, увы! А я, дорогой мой, свое дело сделал! – Вольперт уже отпустил мою руку и подошел к колбам с плавающими в них мозгами.
– Сколько было пациентов, – вздохнул он, опять поправляя съехавшие на нос очки, – и ни одного гения! Представьте себе, ни одного умного человека!
– А как звали этого? – я взял в руки одну из колб.
– Ее звали Афигения, – грустно поглядел сначала на колбу, а потом на меня Вольперт, – это была такая красивая, такая обожаемая всеми мужчинами женщина, что она постоянно теряла чувство реальности.
– Да, красота – это страшная сила, – согласился я.
– Она отдавалась всем, кто признавался ей в Любви! – Вольперт прищурился, не сводя с меня своего научного взгляда, – и, кажется, вам она отдалась тоже?!
– Вы изучаете меня как амебу, – подумал я вслух, – а я, между прочим, человек!
– А разве человек чем-то отличается от амебы, – рассеянно поглядел на колбы с мозгами Вольперт, – и те, и другие созданы из одного теста!
– А вы можете ее оживить?!
– Кого?! Афигению?! – профессор повертел указательным пальцем у виска и залился беззвучным смехом, – однако, сколько нужно ума, чтобы не казаться смешным?!
– Я знаю, что это сон, профессор, и еще я знаю, что вы мне снитесь так же, как и я вам, – прошептал я и взял в руки другую колбу, которая на ощупь была удивительно тепла.
– А это Сирена, – улыбнулся Вольперт, – даже очень странно, что вы ее так быстро нашли!
– Когда-то я лежал вместе с ней в гробу, – тихо прошептал я, вытирая рукавом слезы, – и она мне сказала, что вы ее всю закололи аминазином, два года подряд! И что вы все два года использовали ее для удовлетворения своих сексуальных потребностей! Свою пациентку! Наверное, вы всех по-своему используете и по мере возможностей наслаждаетесь своей властью!
– Неправда! – закричал Вольперт. – Клевета!
– Значит, вы следили за нами и подслушивали?! – я сжал пальцы в кулаки.
– Как врач я обязан следить за Вашей болезнью, чтобы вы не зашли слишком далеко!
– Но это же аморально, профессор! – я опять взял в руки колбу с мозгами Сирены.
– Медицина и мораль, коллега, вещи абсолютно несовместимые, – профессор вырвал из моих рук колбу, – наука вообще аморальна в силу своего зверского любопытства! И вообще лечение сродни пытке – одно лечишь, другое калечишь!
– Может, Вы и правы, – грустно прошептал я, – однако верните мне мою Сирену!
– А если я Вас просто выпущу отсюда?! – неожиданно сделал мне предложение Вольперт.
– А зачем?! – удивился я, – мне и здесь совсем неплохо! Самое главное, что я пока еще существую! Дышу и вижу, осязаю!
– А если нет, – усмехнулся Вольперт и быстро подтолкнул меня к двери, и я опять оказался в черной комнате, в которой стоял черный стол с черным гробом и голой Сиреной.
– О, только не это, – прошептал я.
– Посмотрите, как она сладко спит, – прошептал сзади меня профессор, – спит и никого не трогает!
