Маша Трауб - Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба
– Не знаю, завтра. После первой брачной ночи, – буркнула Натэла. – Ты знаешь, сколько я за номер в отеле заплатила? Это какой-то кошмар!
– Только первая брачная ночь у тебя уже была. В шкафу. По совету дяди Рафика! – опять захохотала Нина.
Натэла сумрачно посмотрела на подругу.
– Ну, прости, прости, просто я давно так не смеялась. – Нина честно пыталась сдержать смех.
Натэла вдруг тоже улыбнулась:
– Да, смешно. Сейчас мама приедет, вообще весело будет.
– Ладно, иди к счастливому жениху.
Натэла отправилась развлекать Джея, а Нина подошла к Ляле, которую не сразу увидела среди гостей. Художница примостилась рядом с окном и делала наброски. Наверное, из всех присутствовавших на свадьбе женщин только Ляля не сверкала люрексом и укладкой от Валиной племянницы. Она была в обычной одежде, в которой выходила рисовать на набережную.
– Здравствуйте, – сказала ей Нина.
– Нино! Здравствуй! Рада тебя видеть, – ответила Ляля, не глядя на Нину и не отвлекаясь от работы.
– Что вы пишете?
– Портрет молодоженов. Натэла попросила. Парадный. Она хотела, чтобы я заранее написала, и к свадьбе портрет был готов, но я не смогла. Она приносила мне фотографии этого американца, но я его не чувствовала. Или уже привыкла работать с натуры. Не знаю. Вот, договорились, что я на свадьбу приду и сделаю наброски.
– Только не забудьте ей диадему пририсовать. – У Нины начался новый приступ истерического смеха.
– Ты думаешь, нужно? Ей понравится? – с сомнением спросила Ляля.
– Конечно. Кому же не понравится с диадемой? И жениха рыцарем нарисуйте. Ну, чтобы побрутальнее.
– Я так и хотела сделать, – серьезно ответила художница.
– А почему вы не едите, не пьете?
– Я же на работе, – строго ответила Ляля.
– А давайте вы поедите, а я за вас одежду хотя бы нарисую, – вдруг предложила Нина. – Мне правда очень хочется.
– Ну хорошо, если тебе несложно. И правда, я с утра ничего не ела, – призналась Ляля и села за стол. Нина взяла у нее набросок, но не могла отвести взгляда от своей бывшей учительницы – уставшей, одинокой, несчастной и, главное, не реализовавшей себя ни в профессии, ни в материнстве – ни в чем. Пройдет еще несколько лет, которые пролетят незаметно, как она, Нина, превратится в такую же Лялю. У нее тоже ничего не будет.
Нина сосредоточенно клала тень на пиджак Джея и не сразу поняла, что в зале началось оживление. Она среагировала на крик Натэлы: «Мама!» Нельзя сказать, что крик был радостным, скорее так кричат птицы в момент опасности.
Нина оторвалась от рисунка и посмотрела в зал.
Мэри всегда умела эффектно войти. Сейчас она, как королева, которая появилась на приеме, устроенном в ее честь, стояла посреди затихшего, замершего зала. Она медленно обводила взглядом собравшихся, перебирая лица. Все-таки в ней пропала актриса – это надо так уметь держать взглядом зал. Рядом с ней по обе руки стояли дядя Рафик и Леванчик, создавая ощущение свиты или телохранителей. В этот момент Натэла и заголосила: «Мама!» Мэри дернулась, но быстро справилась с лицом и пошла, держа улыбку, к дочери. Дядя Рафик и Леванчик засеменили следом. Мэри обняла Натэлу, поцеловав воздух рядом с ее щекой, и протянула руку Джею. Тот начал ее активно трясти, но Мэри аккуратно выдернула руку и села рядом с дочерью. Дядя Рафик обеспокоенно спрашивал, хорошо ли ее довез Леванчик, и клялся, что никак не мог встретить лично. Горе, что не смог сам. А Леванчик, с другой стороны, заверял Мэри, что готов ее возить туда, куда она скажет, и будет брать меньше, чем Рафик, потому что счастье – возить такую женщину. Мэри улыбалась обоим мужчинам и кивала тоже обоим, так что каждый из них мог считать, что именно он – фаворит.
– Вот как ей это удается? – услышала Нина Лялин голос.
– Да, – согласилась Нина.
– Натэла не в нее пошла, а в Тариэла, – сказала Ляля.
– Ой, а где Тариэл? – Нина вдруг вспомнила, что у Натэлы есть не только мать, но и отец, и он тоже должен был присутствовать на свадьбе.
– Его в больницу увезли. С приступом. Опять с ума сошел. Рафик же и отвез. Тариэл – он не буйный, но дядя Рафик сказал, что в больнице надежнее будет. Таро ведь решил, что шпиона американского, который на контрразведку работает, разоблачил. И ходил по городу, всем рассказывал, что скоро станет генералом – за то, что шпионскую сеть раскрыл. Дядя Рафик тогда на набережной стоял и услышал Тариэла. Так прямо с набережной в больницу его повез.
– Когда? Как? Я же с Натэлой была! – всплеснула руками Нина. – Почему он нам ничего не сказал?
– Он не хотел, чтобы Натэла знала. Сказал, что Тариэлу уже не поможешь, а Натэле еще можно.
– А вы откуда знаете?
– Так я там была, на набережной. Все своими глазами видела. Дядя Рафик прав. Он плохого Натэле не пожелает. Ты ведь знаешь, что он был в Мэри влюблен?
– Мне кажется, все мужчины в этом городе были влюблены в Мэри.
– Это правда. Мы ведь с ней почти ровесницы. Это неправда, что говорят – она не была в молодости красивой. Она была хорошенькой, но не красавицей. Это я тебе не как женщина, а как художник говорю. Но в ней была магия. Ты знаешь, что ее колдуньей считали? Я в это не верила никогда. Просто Мэри умела себя подать. Как светотень. Когда надо, она была красавицей. И любые побрякушки носила как бриллианты. Я ей завидовала. Всегда завидовала. Ты думаешь, почему она приехала? Чтобы всем потом рассказывать, что дочь вышла замуж за американца. Не абы за кого, а за американца. Вот увидишь, завтра весь город будет говорить, что Натэла в Голливуд уедет. Мэри это может. Как с картинами – не хочешь, а картина будет лучше, чем реальность. Захочешь испортить, не получится. У Натэлы есть что-то от матери. Иначе как бы она все это устроила? Но не того размаха. Натэла всегда была тенью Мэри, на вторых ролях. Не дотягивала. И всегда от этого страдала. Жалко девочку. Да и Мэри жалко. Здесь ей было тесно. С ее талантами нужно в большой город ехать и жить не с Таро. Чем сильнее был бы мужчина, тем ярче она засверкала бы. Мне кажется, она жалеет, что раньше не вырвалась и лучшие годы уже ушли. Ну ты посмотри на нее. Смотри, какое лицо. Вот с кого картины надо писать.
Ляля забрала у Нины рисунок, сменила лист и начала лихорадочно делать набросок. На бумаге проступали морщины, глаза, шея… Ляля не скрыла ничего. С холста на них смотрела волевая женщина, совсем не добрая, жесткая, с глубокими резкими морщинами.
– И почему она себе не вколет какой-нибудь ботокс? – спросила Нина.
– А ей не нужно. Зачем? Она другим берет.
Ляля, как художник, увидела главное. Нина поняла, что ее учительница – очень мудрая, она видит то, чего не видят другие. И все, абсолютно все понимает. И никакая она не сумасшедшая. Она все чувствует и про жизнь, и про людей. Чувствует больше, чем все остальные. Потому-то и одинокая.
Мэри выглядела, надо отдать ей должное, потрясающе. И Нина, если бы точно не знала, ни за что бы не поверила, что Мэри только что с самолета, а не из салона красоты. Маникюр, тщательно уложенные волосы не по местной, а по столичной моде – натуральный оттенок, естественный вид, как будто головы и не касалась рука мастера, волосок к волоску. Мэри подчеркнула оставшуюся выразительной талию длинной юбкой, в пол, и широким поясом. Декольте было глубоким настолько, насколько позволяли приличия. Мэри казалась выше дочери ростом за счет каблуков, которые явно присутствовали, но скрывались юбкой. Она была немолода, но выглядела не то чтобы моложе своих лет… Мэри светилась зрелой красотой, сексуальностью. От нее шла энергетика, перед которой были бессильны и дядя Рафик, и Леванчик, и все остальные мужчины. И если те смотрели на глубокую впадинку на груди Мэри, на ее бедра и тонкую талию и пытались представить, какие ноги скрывает пышная юбка, то женщины смотрели на ее уши и шею. То ли Мэри сделала это специально, то ли по наитию, но для свадьбы дочери она подобрала серьги в виде лягушек и ожерелье с огромной жабой, распластавшейся лапами по груди. Под жабой в несколько рядов висели золотые цепочки. Нет, на нее невозможно было не обратить внимание – яркие губы, густо подведенные глаза и роза в волосах.
– Это что-то, – сказала Нина.
– Да, с первого взгляда – Кармен на пенсии, но ты приглядись, это же театр, настоящий театр. Смотри, как она держит спину! А какая шея! И ведь ее здесь почти ненавидят, но ей наплевать! – Ляля продолжала делать набросок.
К Мэри стали подходить гости, здоровались, разговаривали, поздравляли. Натэла, сразу сникнув и сжавшись, грызла ноготь большого пальца. Нина подошла и села рядом с подругой. Дядя Рафик подливал Джею чачу.
– Ну, ты как? – спросила Нина Натэлу.
– Папы нет. Я волнуюсь. Ты не знаешь, где он?
– Знаю. В больнице. Его дядя Рафик отвез. Тариэл решил, что Джей – шпион. Ходил по городу и всем рассказывал. Дядя Рафик его на набережной увидел и в больницу отвез. Тебе не сказал, чтобы ты не нервничала.
