Александр Проханов - Крым
Патриарх произнес это взволнованным голосом. Лемехов был благодарен ему за это волнение. Их встреча была не формальной аудиенцией, а разговором единомышленников.
– Недавно мы спускали на воду мощную подводную лодку. Ее освящал владыка. Это сообщило крейсеру дополнительную мощь.
– В этом обряде есть особое таинство. Освящая лодку, ее наделяют священной силой. Все русское оружие священно. Потому что в этой лодке тайно присутствует сталь доспехов, в которых выходил на битву святой князь Александр Невский, его меч и кольчуга. А в современном танке или ракете присутствует металл, из которого были сделаны щит и шлем святого князя Дмитрия Донского. Русское оружие священно, потому что защищает Святую Русь. Святая Русь – это не только времена преподобного Сергия. Святая Русь живет в нашем времени, как жила она все эти столетия русского стояния и русских побед.
Лемехов внимал Патриарху, испытывая к нему благоговение. Этот властный человек с металлической бородой и железными рокотами в голосе знал такое, что было неведомо Лемехову. Патриарх пребывал в таинственной вышине, где реяли чудесные силы, царили непостижимые тайны, существовали восхитительные и пугающие миры, доносившие в земную жизнь свои неясные отсветы. Они вызывали у Лемехова слезную сладость, когда тот молился перед иконой Державной Богоматери. Вызывали умилительную нежность, когда думал о покойной матери. Горькую любовь, когда читал стихи отца, словно тот прислал сыну свое отцовское благословение. И та ослепительная вспышка в ветвях заиндевелой сосны, когда на секунду растворилось окно в пылающую бесконечность и кто-то безымянный прокричал ему из огня громогласное слово.
– Как высшую драгоценность, Россия должна хранить православную веру. Пока мы – верующая страна, враг не одолеет нас. Рад, что государственные мужи, подобные вам, Евгений Константинович, стоят на страже наших державных твердынь, духовных и материальных.
Лемехов испытал к Патриарху благодарность за эти ободряющие слова. Признавал его превосходство, его духовное водительство, его прозорливое ведение, в котором открывалась жизнь отдельной души и судьба государства. Хотел быть его чадом духовным, желал его видеть своим строгим и любящим пастырем.
Лемехов вдруг остро почувствовал лукавство своего тайного замысла, который привел его к этому величавому монаху. Корыстное ухищрение, которым хотел выманить Патриарха на съезд придуманной партии. Чтобы тот своей духовной красотой и величием освятил его честолюбивый план. Его безумную гордыню. Его вероломство по отношению к президенту, кому присягнул на верность. Обещал быть преданным и верным помощником, а теперь замышлял заговор.
Стыд, вина, страх обнаружить свою низменную корысть овладели Лемеховым, и он в порыве искреннего раскаяния и сыновнего обожания произнес:
– Ваше святейшество, исповедуйте меня!
Патриарх мгновенье смотрел на него зорко и твердо, не удивляясь этому порыву. Мановением руки приказал встать и приблизиться.
– Ближе. – Патриарх оставался сидеть, а Лемехов встал перед ним на колени, склонив голову к драгоценной панагии, где сияли бриллианты и светилось лицо Богородицы.
– Грешен? – спросил Патриарх, накладывая ему на темя теплую руку.
Лемехов чувствовал теплоту большой тяжелой руки. Ему хотелось жарко и страстно признаться в своем корыстном умысле, повиниться, освободиться от искушений. Открыться в других, тяготивших его грехах. В той безрассудной и жестокой настойчивости, с какой побуждал жену освободиться от нерожденного сына. В том мнимом сострадании, с которым посещал жену в элитной психиатрической клинике, все реже и реже, ссылаясь на занятость, а на деле тяготясь видом ее изможденного постаревшего лица, седых волос. Вспоминал о ней с горьким раздражением, когда обнимал душистое тело возлюбленной. Лемехов хотел исповедоваться, облегчить душу, передать тяжесть греха могучему и всесильному монаху, черпающему силы в чудесных животворных стихиях. Он уже начал что-то бурно шептать. Но почувствовал, как четыре раза, совершая крестное знамение, стукнули его по темени твердые пальцы, и голос Патриарха произнес:
– Не греши больше.
У губ Лемехова появилась панагия с бриллиантами, и он растерянно целовал их драгоценные искры.
Он занял место в креслице, все еще чувствуя теменем твердые удары пальцев, испытывая разочарование от несостоявшейся исповеди.
В кабинет вошел келейник отец Серафим, чернея сросшимися бровями, из-под которых пламенно и жарко смотрели фиолетовые глаза. В руках келейника был маленький золотой телефон, который тот держал на вытянутой руке, словно боялся обжечься.
– Святейший, вас просит президент, – передал Патриарху телефон и отступил к дверям.
Патриарх принял маленький золотой слиток. Отвел от уха седую прядь волос и приложил телефон:
– Спаси Господи, Юрий Ильич. Слушаю вас.
Лемехов улавливал едва различимый шелест трубки. Так шелестел голос президента Лабазова, который находился сейчас в своем малахитовом кремлевском кабинете или в загородной резиденции Ново-Огарево. Патриарх слушал, и на его лице было выражение терпеливого смирения и сердечной печали.
– Слава Богу, Юрий Ильич, по годам моим и здоровье. – Патриарх благодарно кивнул, словно президент мог видеть его поклон.
Лемехов смотрел, как горит в белой руке Патриарха золотой телефон, как дышит его грудь и переливаются бриллианты панагии. За окном в зимнем небе сказочно сияли главы храма, похожие на расписные пасхальные яйца. И его недавнее благоговение сменилось зорким любопытством, желанием запомнить этот патриарший чертог, откуда тянулись тончайшие золотые нити в Кремль, в отдаленные монастыри и приходы, к каждому верующему и молящемуся. А также на небо, где Вседержитель приложил свое ухо к золотому телефону, и за окном божественного чертога цветут деревья райского сада.
Лемехов устыдился своей фантазии, постарался вернуть себе благочестивое настроение. Отец Серафим, словно угадал его неосторожные мысли, смотрел от дверей огненным взором.
– Благодарю, Юрий Ильич, за доверие. Во время моих выступлений в Киеве я выполнял ваши наставления. Меня хорошо встречали в храмах. Православные люди тяготеют к России, и мы не должны оставлять их наедине с раскольниками и еретиками.
Лемехов догадался, что речь шла о недавнем визите святейшего на Украину, где он выступал с жаркими проповедями, собирая многотысячные толпы. Проповедовал единство Русского мира, неразрывность духовных уз России и Украины.
– Я слышал, Юрий Ильич, о вашем нездоровье. Молюсь, чтобы хворь вас побыстрей оставила, и вы смогли бы с полными силами вернуться к государственным делам. Россия в вас очень нуждается. Вы – оплот государства Российского.
Патриарх говорил как власть имущий, наставлял, вразумлял. И одновременно утешал, успокаивал. Было в его лице тихое сострадание и нежность, словно он разговаривал с больным ребенком.
– Я уже разослал по всем монастырям и приходам указание, чтобы молились о вашем здравии. Все русские монастыри трижды в день молятся о здравии раба Божьего Юрия. Вы под покровом благодати, и ваши недруги, насылающие на вас телесную и духовную хворь, не одолеют этой благодатной защиты.
Лемехов жадно слушал. Он получал подтверждение тому, что президент Лабазов серьезно болен. Ибо только серьезное недомогание могло побудить президента искать помощи у святейшего. И в этом тоже чудилось что-то древнее, старомосковское, оперное, что недавно пережил он в золоченой ложе театра. Там царь, Патриарх, вероломные бояре, самозваные временщики подтверждали своими судьбами все ту же извечную притчу. О государстве, о тайне власти, о сладкой и ужасной бездне, куда увлекала власть.
– Я советую вам, Юрий Ильич, провести неделю вне Москвы, в каком-нибудь тихом монастыре, где вам не будут докучать. Поезжайте в Нилову пустынь. Там сейчас прекрасно. Белый снег, янтарного цвета храмы и палаты, построенные в столь милом вашему сердцу петербургском стиле. Подышите воздухом, помолитесь, отдохнете среди нашей дивной природы. А я стану молить Господа о вашем здравии.
Лемехову показалось, что Патриарх, утешая президента, знает о нем печальную тайну, быть может, тайну его неизлечимой болезни. И напутствия Патриарха – это утешение глубоко несчастному человеку, который еще не ведает о своей неизлечимой болезни и которому предстоит еще много страдать.
– До свидания, Юрий Ильич, Христос с вами. – Патриарх отвел руку с телефоном. Некоторое время держал телефон на весу, пока его не принял молчаливый келейник.
Унес из кабинете обжигающий слиток.
– Да хранит Господь нашего президента. Он в своем стоическом борении выдерживает непомерные нагрузки. Он как столп, на котором зиждется купол нашего государства. Не дай Бог, этот столб качнется, и все сооружение станет осыпаться. Камни, столь искусно собранные президентом, станут распадаться. И мы в который раз окажемся среди безвластия, среди хищных волков, которые начнут терзать беззащитных овец, наш многострадальный народ.
