Олег Рой - Белый квадрат. Захват судьбы
– Что это вы, Виктор Афанасьевич, загрустили? Куплю я вам баранок, самых лучших, с маком или с сезамом, как больше любите?
– С маком, – машинально ответил Спиридонов. Новомодную выпечку с семенами сезама, ранее известного москвичам только по сказке про Аладдина, он не любил, а баранки с маком пахли его вятским детством и вкус имели его же. Затем, спохватившись, добавил: – Что вы, Варенька, я не загрустил, просто задумался.
– Страсть как знать охота, о чем, – вздохнула она.
И Спиридонов не счел нужным таиться:
– Во вторник друг на свадьбу вот пригласил, а что подарить – ума не приложу…
– Вот еще загвоздка, – улыбнулась Варя. Зубы у нее были мелкие и остренькие, но улыбка милая. – Вся-то и недолга: купите в мосхозторге комплект постельного белья с одеялом. Если не жалко, еще и пару подушек, с пером. Всем подаркам подарок – постели в каждом хозяйстве сгодятся. Говорю вам как женщина.
Спиридонов задумался:
– А ты уверена?
– Честное комсомольское! – ответила Варя, словно под козырек взяла.
Спиридонов с непонятным ему умилением опять улыбнулся:
– Эк, намешала грешное с праведным. Ну что ж, послушаю твоего совета.
– Хотите, я сама вам куплю? – не скрывая радости, вызвалась Варя.
Спиридонов пожал плечами. Почему бы и нет?
* * *Отменив часть занятий, во вторник, как было означено, Спиридонов пришел по указанному в открытке адресу точно в назначенное время. Он попал в коммуналку в бывшем доходном доме, вроде того, в каком некогда жил он сам. Точнее, этот дом был побогаче, и квартиры в нем были побольше, что советская власть полностью нивелировала, превратив их в коммунальные, а самые большие комнаты разделив глинобитными стеночками. Рустованный первый этаж, белые колонны, обрамлявшие ряды балконов, кованая решетка в подворотне – все говорило о том, что в этом доме квартировали люди небедные – штабс-офицеры, купцы и чиновники. Теперь, конечно, контингент был другой, о чем явственно свидетельствовало, например, состояние подворотни, доведенной здешним деклассированным элементом до состояния, сравнимого с конюшней заштатного полка.
Комната Ощепкова, видимо, некогда была гостиной. Когда Спиридонов входил, четверо молодцов во главе с женихом, одетым в простые брюки с подтяжками и белую рубаху, выволакивали из нее здоровенный гардероб, вероятно, времен Александра III. Спиридонов, обрадованный тем, что гости потихоньку уже собираются, быстро поздоровался и включился в работу. Помощниками Ощепкова оказались знакомый Спиридонову Анатолий Харлампиев, молодой Николай Галковский, помощник Ощепкова по институту, с которым Спиридонов был также знаком, и мужчина возраста Спиридонова, представившийся ему как товарищ Щеголев. Четвертым был молодой крепыш по фамилии Волков – они с Харлампиевым вдвоем удерживали одну часть гардероба, тогда как другую Ощепков, Спиридонов, Галковский и Щеголев понесли вчетвером. Пока тащили шкаф, подошли еще два ученика Ощепкова, молодые парни, армянин Сагателян и рыжеватый русский с простой фамилией Сидоров. С их помощью гардероб водрузили вдоль стены в коридоре довольно быстро.
– Крепкая у нас молодежь, а? – полувопросил, полувосхитился Ощепков, обнимая Виктора Афанасьевича, когда незнакомые пока Спиридонову соучастники водружения гардероба были представлены. – Давненько не видел тебя и очень рад! Отчего не заходишь?
– Дел прорва, – почти не соврал Спиридонов, попытавшись вручить Ощепкову аккуратно запакованный крупный пакет с комплектом белья, одеялом и двумя подушками. – Ну, как говорится, совет да любовь…
– Погоди, подарок потом, давай я тебя с женой и дочерью познакомлю, что ли, – широко улыбался Ощепков, словно никакой размолвки между ними и не было. – Потом посидим, выпьем. Знаю, что ты не любитель, но ведь и свадьба не каждый день, правда?
Они прошли в комнату – для гостиной в прежние годы она подходила, но сейчас в ней размещалась квартира, так что пространства не казалось много. Спиридонова поразило обилие книг, причем большинство из них было о боевых искусствах. Книги были везде – в многочисленных стеллажного вида полках вдоль одной стены, на двух кроватях, стоявших в разных концах комнаты, на широком подоконнике и на полу. Виктор Афанасьевич не был бы удивлен, узнай он, что и в вынесенном гардеробе тоже упрятаны книги.
Ощепков тем временем, весь светясь, познакомил Спиридонова с, как он выразился, своими девочками:
– Это моя Аннушка, Анна Ивановна, – представил он высокую немолодую женщину с хорошей осанкой и аристократическими чертами лица, приобнимая ее.
– А это наша дочь Дина, – добавил он, погладив по головке девочку с немного восточной внешностью, но при этом похожую на Анну Ивановну. Девочка была, как говорили в то время, «пионэрского возраста» (в дореволюционных понятиях это называлось «отроковица»).
Представленные особы слегка поклонились ему, чуть старомодно. Спиридонов, в свою очередь, почтительно наклонился к руке Анны Ивановны, чем несколько ее удивил.
– Мы еще кого-то ждем, Вася? – спросила Анна Ивановна. – Или можно накрывать стол?
– Можно, моя радость, – ответил Ощепков, а Спиридонов, ощутив почему-то некое неприятное чувство, отвлекся на книги. Одна из тех, на которые упал его взгляд, была на французском и посвящена была некой «древнеегипетской» борьбе. Спиридонов в существовании подобной борьбы сомневался, но книжку не упустил пролистать: оказалось, древние египтяне неплохо знали дзюудзюцу и английский бокс.
– Вот, брат, разбираюсь, – прокомментировал Ощепков, подойдя сзади. – На японском и английском я и так читать умел, немецкий выучил, конечно, только как читатель. Сейчас штудирую французский.
– Чтобы читать, как допотопные египтяне соединили в одной упряжке английский бокс и дзюудзюцу? – съязвил Спиридонов.
Ощепков счел иронию за шутку и рассмеялся:
– Ага. В этой книге как раз это самое ценное. Мы с ребятами делаем синтетическую[38] систему борьбы, вроде как у тебя. Вот и смотрим, как далеко другие продвинулись в таком направлении.
Спиридонов с раздражением понял, что считает подобный подход правильным. Он и сам занимался чем-то вроде, но не по книгам – среди его учеников были и те, кто до революции учился по системам Лебедева и Солоневича, и те, кто обучался боевым приемам у союзников по Антанте или даже у противников, и борцы со всех концов СССР, обогатившие самоз приемами различных видов национальных единоборств: татарской кереш, армянской кох, азербайджанской гюлеш, да и взявшие что-то от старорусских – на ремнях, на поясах… Виктор Афанасьевич скрепя сердце одобрил подход Ощепкова и похвалил его учеников. Василий Сергеевич не скрывал несказанного своего удовольствия. А там и Анна Ивановна пригласила всех садиться за стол.
На столе вызывающих разносолов не было – цены на продукты кусались, однако нельзя сказать, чтобы угощение было скудным. На закуску были из домашних заготовок огурчики, помидоры, что-то армянское, принесенное Сагателяном, кильки в томате, сельдь иваси, нарезанная по-дореволюционному, с чешуей, сыр и гвоздь программы – колбасное ассорти из докторской, ливерной и ветчинно-рубленой, сервированное не хуже, чем до революции на дворянском банкете. Из основных блюд были печеная курочка, довольно крупная, студень, к которому Виктор Афанасьевич не прикоснулся – он и до революции его не любил, зато остальные уплетали за обе щеки, и отварной картофель с укропом и маслом. Откровенно говоря, готовила Анна Ивановна (с помощью Диночки, не преминул отметить Ощепков; было видно, что в приемном ребенке он души не чает) отменно, хоть, по мнению Спиридонова, не так вдохновенно, как Варя.
Пили московскую водку – все, за исключением Анны Ивановны, которая пила какое-то вино, также принесенное Сагателяном, и Диночки, которая налегала на компот. Спиридонов в тот вечер все-таки выпил, не так много, но от выпитого настроение его заметно ухудшилось. Тем более что в комнате не курили, так что Спиридонову под непонимающие взгляды ощепковских учеников – а как же дыхательные упражнения? – приходилось то и дело выскакивать в темный коридор коммуналки, чтобы посмалить там.
После поздравлений и вручений подарков (спиридоновский оказался самым богатым и оцененным по достоинству, во всяком случае молодой женой) застольные беседы ожидаемо сползли к боевым искусствам вообще и дзюудо в частности. Мнение Спиридонова молодежь выслушивала с нескрываемым благоговением, но это Спиридонова утешало мало – слишком часто всплывала тема массовой подготовки и ненавистного Спиридонову ГТО. Когда раздражение грозило выплеснуться через край, он просто выходил на очередной перекур (тем более что как человек малопьющий он старался не захмелеть).
Сидя в полутьме на деревянной скамье у сосланного сюда, в коридор, гардероба (отсутствие лампочек в подобных местах случайностью не было, а было результатом концепции бережливости – разумеется, пролетарской), он думал о том, насколько все странно. В этом кругу его почитают за гуру. К его мнению прислушиваются больше, чем к мнению виновника торжества. А поди ж ты, все вокруг его тут раздражает. Почему?
