Роман Сенчин - Зона затопления
Вот так медленно, постепенно Брюхановы становились чужими. Даже ели вместе нечасто: у каждого свой распорядок жизни.
Алексей тяготился тем, что дочка не отвечает на его вопросы искренне, все дуется чего-то, глаза отводит. Не в одном же компьютере дело… Но однажды она спросила его, и Алексей, услышав вопрос, так же, как и она недавно, отвел глаза, не зная, что и как ответить. И почувствовал, как скулы запекло прилившей кровью.
Сидели в большой комнате вдвоем, жена была то ли в ванной, то ли на кухне, тихо бубнил телевизор, на экране мелькали картинки. И дочка спросила:
– А почему вы не стали сопротивляться, когда сказали, чтоб уезжать?
Потом, вспоминая слова дочкиного вопроса, Алексей удивлялся, что сразу, мгновенно, понял смысл. Да и она не сформулировала понятнее, значит, была уверена, что отец поймет и так.
А ведь раньше, еще в Пылёве, ни разу не заговаривали об этом. Сосредоточенно собирали вещи, заботились о том, где бы достать побольше коробок, ящиков (у продавщиц на несколько месяцев была очередь за пустой тарой расписана), мешков. Потом съездили все втроем в город, осмотрели эту квартиру на седьмом этаже. Порадовались, что вроде бы никакого брака, и комнаты просторные, лоджия застекленная, кухня удобная, унитаз работает… Дочка сразу стала представлять, где в своей комнате что поставит…
Потом переезд, затем угрюмость. А теперь – такой вопрос.
– И как ты представляешь это сопротивление? – сказал Алексей, понимая, что отвечать вопросом неправильно. – Закрыться в избе и не пускать?
– Ну, не знаю. Подписи же, бывает, собирают, протестуют… Вон в Москве постоянно митинги.
– В Москве – да. В Москве Кремль… А нас тут кто заметит… Ездила делегация, кого обманули, в Красноярск, даже на заседание законодателей пробрались. Их выслушали и выставили… И ничего. – Но дочка спросила о другом – не о проблемах с переселением, а о самом переселении. – Почему стали переселяться?.. – Нужно было ответить, даже уже не столько дочке ответить, сколько себе самому. – Если бы электростанцию лет десять назад строить начали, народ бы поднялся, скорее всего. А так – я вот как себя помню, с самого моего детства, то и дело говорили, что вот-вот придется нам уезжать. И тогда многие уехали, многие хотели уехать… В город верили тогда, и города были другими… Центры культурной жизни, прогресса… Да и, – вздохнул Алексей, – не поспоришь в советское время. Как это спорить – ведь всё для страны, для народа. Кто спорит, значит, враг… Но дело тянулось – то строили, то бросали, то насильно переселяли, то говорили «живите», то один уровень водохранилища, то другой. Новый Кутай начали ставить, Новое Большаково, потом оказывалось, что и их затопит… Из людей за эти тридцать лет всю душу вытянули. И добились, что мы сюда как на крыльях прилетели. Людям нужна определенность хоть какая-то.
Замолчал, понимая, что ответил не очень-то складно. И тут же – новый вопрос:
– А правда, что ГЭС одному человеку принадлежит?
– Какому одному?
– Ну, этому, олигарху… Как его?..
– Баняске-то?
– Ну да!
– Нет, не совсем. Там у них и государственная часть, и… частная… Баняско по алюминию у нас… ну, в стране главный, и как раз завод строят сейчас… Поначалу и Чубайс участвовал, когда энергетикой руководил… Вообще, где частное, а где страны – не разберешься. Как специально запутали, чтоб концов не найти.
«Не надо девчонке мозги засорять», – остановил себя, а вернее, сам не знал, что толком говорить, как объяснить ей то, в чем сам не разобрался и вряд ли разберется…
Да что он, электромонтер Алексей Брюханов, когда и премьер с вице-премьером разобраться не могут. С полгода назад показали в «Новостях» их разговор.
– Компания, которая управляет строительством ГЭС, оказывается, зарегистрирована на Кипре, – словно по секрету, но на камеры докладывал вице-премьер. – Она активно использует, скажем так, вексельные схемы в своей деятельности.
– И что вы предлагаете? – хмурясь, спросил премьер.
– Необходимо решить вопрос о перерегистрации в Российской Федерации.
– Решайте. Но нужно и наказать тех, кто способствовал выведению стратегического объекта со всеми юридическими правами за рубеж.
Вице-премьер быстро и мелко закивал:
– Мы готовим документы для передачи их в правоохранительные органы.
После этого известия люди в Колпинске слегка воодушевились, стали руки потирать: «Счас полетят воровские головушки». Особенно сильно ждали, что разберутся с миллиардером, алюминиевым королем Олегом Игоревичем Баняско. Не раз этого Баняско президент с премьером, не говоря уж про журналистов, ловили за руку на очень сомнительных, явно противозаконных делах. Но всё ему сходило – потупившись выслушает от руководителей государства нотацию, как нашкодивший школьник, и – дальше… Теперь, говорят, почти постоянно живет в Лондоне, оттуда управляет разбросанными по России комбинатами, заводами – империей Олега Баняско, – на родине лишний раз не появляется.
– Да кто его посадит, – не дождавшись скорой расправы, стали усмехаться одни. – Он же родственник Ельцина, член Семьи…
– И что? – не соглашались другие. – Время переменилось… Да вот Путин как его тогда при всех: «Подойдите сюда и подпишите, чтобы людям оставили работу, платили деньги. И ручку верните».
– А-а, цирк. Показуха.
– Нет, мужики, сейчас Путин снова президентом станет и разгонит всю эту шушеру. Крепко они в страну впились. Как клещи – с головой.
– Ну да. Тем более – не знает всех подробностей. Как тут с нами, например…
– Хе-хе, не знает… Может, и не знает. А что, когда из премьеров обратно в президенты придет – узнает?
– Так-то оно так…
Брюханов соглашался то с одними, то с другими. Но все-таки считал, суть не в том, что одних переселяли в нормальные квартиры, а других – в фанерки, которые сразу расползаться стали, третьи же до сих пор без жилья – не попали в списки, выпали из списков, не захотели подписывать ордера на то, что им предлагали. Не в том тоже, что земли не дали – шесть соток под дачку и те надо покупать… Не в этом…
Главное, что мучило: разве нет других, новых способов добывать электроэнергию, кроме как строить плотины, затапливать тысячи гектаров земли? Атомные станции ругают, но ведь они все-таки разумней, чем вот это – то, что сделали у них. И их ГЭС не последняя, не доделка советского времени – собираются новую строить ниже по реке. И снова, значит, будут топить огромные территории, переселять людей, вырубать, жечь, бросать, судиться.
Но большинство не заглядывает в причину – большинство ругает следствие коренной ошибки. Или как это назвать? Как назвать уничтожение части страны? И если подсчитать, сколько затоплено, утоплено земли их каскадом ГЭС, Волжским каскадом, Енисейским, на Оби, на Каме, на Дону, то ведь наверняка окажется, что в целом покрыта рукотворными морями какая-то очень немалая часть России. Одна пятидесятая, одна семидесятая… Да, права дочь – надо купить компьютер, провести Интернет. Там, говорят, про всё написано.
Но даже если не так много проглотили эти водохранилища земли в километрах, то уж точно погублена лучшая земля. В их районе и в соседних люди жили в основном в низинах вдоль рек, на островах были пахоты, на прибрежье сено косили, пасли скот. А сейчас глянешь – от истока до их плотины на протяжении тысячи километров почти не осталось природного берега. Все пашни, луга, поскотины похоронены под водой. И теперь берегами стали склоны гор, топи и болота, гнилая тайга. А люди существуют в искусственных городах и поселках, вдали от то и дело меняющих свой уровень из-за сброса воды, набора воды запертых рек, на камнях или глине. И если в магазины не завезут в течение недели продуктов или на месяц задержат зарплаты, начнется голод. Запасы делать не из чего, да и хранить негде…
Летом две тысячи девятого года, когда еще деревни стояли почти целые и народ оставался, по реке проплывали писатели. Среди них был и тот, что когда-то, во времена развитого социализма с его всесоюзными, всенародными ударными стройками, написал книгу о затоплении родных ему земель в этих же краях, на этой же реке. Там в семидесятые воздвигли станцию и возникло водохранилище, поглотившее несколько деревень, заставившее жителей перебраться на новые, неудобные, неуютные места. Та ГЭС стала третьей в каскаде, их – четвертая…
Алексей читал эту книгу еще школьником, и тогда горе ее героев не очень задело. Да и что может по-настоящему задеть человека лет в четырнадцать – пятнадцать? Наверное, лишь свои переживания, личные… Наоборот, он слегка завидовал переселяемым – хотелось уехать из маленького, забытого богом Пылёва.
Второй раз прочитал ту книгу лет пять назад, когда переселение стало делом решенным. Читал и поражался: как после нее, так зримо показавшей ту уже давнюю трагедию, такая же трагедия вот-вот повторится? И чем объяснить, что, с одной стороны, этому писателю именно за эту книгу продолжают давать государственные премии, называть его нашей совестью, а с другой – строить новую, но точно такую же электростанцию, водохранилище которой уничтожит еще несколько деревень, а их жителей превратит из хозяев в унылых квартирантов?.. Вот президент благодарит писателя за его смелую правду, за нравственность и духовность, жмет ему руку своей – той рукой, которой подписал документы, что велят к такому-то сроку очистить деревни от людей, избы сжечь, лес вырубить, кладбища сровнять с землей и оставшееся отправить под воду. И все это для того, чтобы вырабатывать электрический ток… Неужели нельзя было за тридцать с лишним лет изобрести, как по-другому его вырабатывать?
