KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Русская современная проза » Вячеслав Харченко - Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов

Вячеслав Харченко - Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Вячеслав Харченко, "Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Посол пришел в восторг и назначил выставку работ Дениса в посольстве с перспективой на кругосветное турне. Денис побрился, помылся, собрался и взбодрился.

В день открытия выставки к послу стали съезжаться видные российские и иностранные гости. Со всеми посол знакомил Дениса, все обещали содействие и продвижение, некоторые тут же доставали деньги и засовывали Денису в карманы. Денис блаженствовал.

До сих пор непонятно, что с ним произошло на фуршете, но Денис зачем-то поднял тост за свободу Северной Ирландии, и больше Провидение ему шансов достичь успеха на ниве художественного творчества не предоставляло.

Творческий кризис

Парадокс

Николай, владелец десяти палаток, часто подходил ко мне во дворе, брался за пуговицу пальто, пристально смотрел в глаза и говорил:

– Понимаешь, Слав, какая мистика. Когда я сплю с женой, представляю любовницу, а когда ворочаюсь с любовницей, воображаю жену.

– Парадокс, – немного подумав, отвечал я, и Николай отпускал мою пуговицу и понуро брел к машине, оставляя след на свежем белом снегу.

Я долго глядел ему вслед и думал о грустных загадках Вселенной.

Пережил смерть

Иван Степанович сильно запил, и ему никто не мог помочь: ни родственники, ни врачи, ни общественность. Жена прятала бутылки, соседи не давали денег в долг, а взрослые дети подолгу и угрюмо причитали. Но Иван Степанович крепился и каждый день выпивал вечером после работы по одной бутылке водки, а в выходной день по две, а потом шел на пруды и громко кричал в небо, чтобы все в квартале слышали. Когда ему надоедало, он возвращался спать. Степаныч в принципе никого не трогал, так как пил в одиночку (прежние собутыльники боялись крика).

Однажды я выловил его на лестничной площадке и спросил, почему он пьет. После пристального разглядывания я получил ответ, что все мужики в роду Степаныча жили до пятидесяти лет. Дед Никифор сгинул в тридцать седьмом на Беломорканале, прадед Митрофан погиб на Пулковских высотах в Гражданскую, двоюродный брат не достроил БАМа. А ему уже пятьдесят восемь, и значит, он пережил свою смерть на восемь лет.

От этого трансцендентального ужаса я задумался, воткнул бычок сигареты в стену и сказал, что он еще не нянчил внуков. Ведь дети уже взрослые, а потомства нет.

После этого разговора Иван Степанович пить не бросил, но теперь со мной не здороваются его дети. Наверное, достал он их до самой печенки.

Творческий кризис

Когда у меня творческий кризис, я звоню психиатру и начинаю кричать в трубку:

– Посмотрите, посмотрите. Вы дали мне таблетки, и они меня успокоили, но я же творец, мне нужны эмоции, мне нужны взрывы, мне нужны нервные припадки!

– Ничего подобного, – кричит мне на той стороне психиатр – хоть вы и творец, но взрывы и припадки вам ни к чему!

– Доктор, доктор, отмените таблетки!

– Нет, нет, нет. Не отменю. У вас недостаток бромгексина, стратоксиназина и избыток тестостерона. Как же вы без таблеток!

После такого отказа я вешаю трубку и хлюпаю носом, потому что нахожусь в постоянном творческом кризисе.

Голландия и дети

Приехав в Голландию, я был удивлен тем, что все пятилетние дети белобрысые и кучерявые. Только потом я узнал, что их водят в особые парикмахерские для окраски и завивки (даже мальчиков), а самый популярный товар – специальные завивочные цилиндры. Родители привязывают их на ночь к волосам детей.

Еще там маленькие дети не писают, как у нас, где попало. Даже если ты пятилетний, тебя все равно поведут в туалет, а не дадут сделать свое дело на газоне.

Сначала я думал, что это от высокой культуры, но потом узнал про закон, запрещающий детям носить лайкровые колготки, чтобы не будоражить слабых взрослых. Слабые взрослые могут возбудиться на детей, и произойдет аморальное действие.

Я приехал с бабушкой в Голландию к сыну (который остался с бывшей женой), а бабушка раздела его догола на пляже. Так прибежала полиция, а моя бывшая еще долго на всех визжала, называя нас варварами и дикарями.

Молодость, молодость

Художник Кондратий

Художник Кондратий всегда писал своеобразно, но сотворил творческую мастерскую, где для новых русских и властей предержащих стал рисовать огромные многометровые полотна, которые не стыдно поставить в загородных виллах и повесить на глухие стены московских небоскребов.

Однажды ему пришел заказ от Лидии Петровны Скобликовой, владелицы консервного завода в деревне Задукино. На картине необходимо было нарисовать семь ее спаниелей, резвящихся в розовых пижамах на лужайке перед рублевским загородным домом.

Кондратий заказ принял, но с горя вошел в транс, близкий к помутнению рассудка: он заперся дома и никого не впускал, отключил городской телефон и выкинул мобильный.

Через неделю Кондратий вышел из дома весь перемазанный краской и заплаканный. Он бегал с кисточками по улице и орал: «Мне баба нужна. Это только баба сможет нарисовать».

Дато

Когда в Пицунде началась война, пятидесятилетний Дато бежал из Абхазии в Москву, где поселился с женой и двумя детьми в съемной однокомнатной квартире и купил за пятьсот баксов полуразвалившуюся гнилую «шестерку».

Теперь по ночам он дежурит возле метро «Комсомольская» на площади трех вокзалов и караулит приезжих и командировочных. Пассажирам он по дороге рассказывает о своей судьбе: как получил статус беженца, как устроился на завод, как дослужился от дворника до начальника цеха и удостоился от завода трехкомнатной квартиры на Гоголевском бульваре и как оставил ее жене с детьми, потому что ушел к молодой, двадцатилетней, студентке Текстильного института, с которой и живет в общежитии. Потом Дато обычно добавлял, что он еще молодцом, а пассажиры косились на его статную фигуру.

Развозя людей по сияющей, переливающейся огнями Москве, Дато от случая к случаю повторял одно и то же, а когда те выходили, долго сигналил им и мигал фарами.

Отрез достоинства

Жизнь художника, так же как и поэта или критика, очень тяжела в современном мире, причем как в России, так и за границей.

Пристрастие праздной публики к шоу приходится удовлетворять с помощью зычных перформансов, поэтому люди творческие пускаются во все тяжкие. Достаточно открыть энциклопедии зарубежного арт-искусства, чтобы убедиться в этом.

Лорд Ф. при стечении народа кусал себя до крови, снимал отпечатки укусов и продавал их на аукционах, а граф Т., будучи в здравом уме и трезвой памяти, отрезал себе достоинство и разрубил на части.

Поэтому, когда мне говорят, что поэт С. в Зверевском центре вбивал посылочные гвоздики в черепа своих последователей в зале с тысячей зрителей, я лишь загадочно улыбаюсь.

Кот

У нас в квартире появился кот, но он домашний, поэтому сам мышей не ловит, зато очень любит с ними играть. Догонит, а потом отпустит, отпустит, а потом – снова догонять. Так как мыши у кота долго не живут, каждые выходные я хожу в подвал и на специальный клей ловлю мышей. Наловлю штук пять и несу в дом, чтобы было хорошо коту. Кот доволен. Жена и дети довольны.

Петрович в больнице

Петрович служил в Министерстве иностранных дел главным сантехником больше тридцати пяти лет. Каждый день при любой власти он приходил в столовую за полчаса до начала обеда и занимал очередь. Этот обычай достался ему по наследству от Трифона Георгиевича, который восемь лет назад с должности монтера ушел на пенсию.

Петрович всегда приходил в рабочем комбинезоне, долго читал меню, а потом вслух обсуждал его особенности: «Котлеты сегодня по-киевски», или «Будет филе морского языка с паприкой», или «А как же рассольник по-ленинградски с цветной капустой?»

Потом подходила его бригада и другие женщины сорокалетнего, но молодящегося возраста из разных отделов, и ровно в двенадцать тридцать Петрович рысцой подбегал к раздаче, набирал самых дешевых блюд и шел в дальний левый угол зала за отдельный столик, чтобы поесть. По окончании обеда он обычно говорил громко: «Спасибо» – и относил поднос на мойку.

Однажды Петрович заболел и не пришел, а вся очередь стояла и не решалась войти внутрь, пока кто-то не сказал, что Петрович в больнице.

Молодость, молодость

В глубокой молодости, пятнадцать лет назад, я часто грубил людям, потому что был уверен в себе. Я мог забраться на стол и назвать поэтов О., Л. и К. бездарностями или вылезти из окна и прокричать в окна профессорам Литературного института А. А., Б. Б. и В. В., что они тупорылые бараны. Но так как я всем нравился и имел многообещающие тексты, мне это сходило с рук. Все меня любили, поддерживали и лелеяли.

Теперь я состарился, полысел и потолстел. Никто меня, кроме жены, не любит. Мои многообещающие тексты так и остались многообещающими. Профессора А. А., Б. Б. и В. В. одряхлели и не помнят меня. Со мной не здоровается критик 0. из журнала «Война и мир», меня не замечает поэтический олимпиец Л., недавно награжденный премией «Приход», а книжный обозреватель газеты «Неизведанная» К. при встрече делает вид, что мы незнакомы, и не подает руки.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*