Владимир Фомичев - Человек и история. Книга четвертая. Москва коммунальная предолимпийская
Томила меня и ещё одна мысль. Только одному Богу известно её разрешение. Сколько мне Вседержитель и Творец позволит оставаться в этом мире? Но не это томило меня в данном вопросе, а то, что очень долгие годы, со всевозможными большими затратами энергии и усилий воли, я наконец-то получил пусть маленький, но свой уголок в этом мире. И если я, будучи одиноким, одномоментно покину этот мир, плоды моих усилий, потраченные на получение квартиры, пропадут, пойдут насмарку. К этой проблеме я решил подойти сугубо практически, без всяких эмоций. Ещё в больнице вопрос, кому достанется моя квартира, некоторых очень даже волновал. Решался он, правда, за моей спиной, опосредованно.
О дискуссиях я был осведомлён, разумеется, и это меня очень настораживало, заставляло рассуждать, насколько же моя болезнь серьёзна и даже судьбоносна. Нет, я не бледнел, не трясся от ужаса, но и что скрывать, во мне поселилось какое-то напряжение. Постоянное ожидание чего-то необычного – ещё бы, диагноз моего заболевания был очень угрожающий. Но это что касается медицинского аспекта. В быту всё представлялось ещё хуже, мрачнее. Про таких говорили как про обречённых: «Да что вы, разве не знаете – он ведь сердечник!»
Как-то у моего коллеги, тоже начальника участка стройуправления при АЗЛК, спросили про меня: «Ну, как твой друг?». Тот как-то скривился, махнул рукой и даже со злостью ответил: «А, звездец ему!».
Но время шло, а этот пророческий «звездец» ко мне так и не приходил. Но вот парадокс. Этот мой «прорицатель» сам свалился в ещё пустую лифтовую шахту с шестнадцатого этажа. Потом там долго гадали: как так – сам упал или кто толкнул?
Много всякого перемололось в моём мозгу, уме – уж очень был мощный удар. Вольно или невольно, но получилось два человека: один – это я до болезни, другой – тоже я, но после болезни. Так что даже те, кто меня хорошо знал, не стесняясь говорили мне: «Ты до и после болезни – разные люди». Теперь у меня было очень много свободного времени. Мозг, освободившись от производственных забот, теперь требовал дать ему хоть какую-нибудь работу. Тут я, ничего лучше не придумав, задал ему задачку насчёт моего социального статуса. Тот, недолго думая, выдал мне вот такое решение. Сколько мне осталось пребывать на этом свете – один Бог знает. Житейская правда говорит: покойнику уже ничего не надо, а вот человек пока ещё живой должен думать о живом. А так как жить одному мне стало совсем нехорошо, то необходимо обзаводиться супругой, спутницей, подругой жизни, а попросту, без дури, – мне нужна была жена. На мой вопрос, а где же взять жену, – это же не тот товар, который можно в магазине купить, – именно в это время и появилось предложение от Бирюковых. Они, как в старые добрые времена, сыграли в моей судьбе роль сватов.
Помимо других мыслей – плохих или хороших, – была и такая, немаловажная для меня. Я ещё не знал своей будущей невесты. Но уж себя я как потенциального жениха уж должен был знать как никто другой. Какой я, чего я стою, на что я годен. После приличного самоедства я всё-таки решил так: пусть этот вопрос решает моя невеста. Как она решит – так пусть всё и будет. Захочет она связать свою судьбу с этим потрёпанным человеком – так мне что и остаётся, так это быть ей благодарным за такое решение. Понятно, что ей будет очень тяжело согласиться на такое решение. Теперь же в моём нынешнем положении я даже немного тешил себя тем, что в случае моего скоропостижного ухода из этого мира тогда уже моей жене останется этот приз – это небольшое жилище. И мои труды, затраченные на его приобретение, не останутся бесполезными.
Так вот, после таких размышлений я даже как-то успокоился. Оберегала меня судьба до сих пор, а что будет впереди – если поживу, то сам увижу. Мозг, после выдачи мне такого яркого надёжного решения, тут же стал загружаться новыми мыслями, не менее необходимыми и донельзя актуальными. Если несколько месяцев тому назад в случае возникновения такой ситуации я мог бы довольно щеголевато принарядиться, приготовить что-нибудь такое, чтобы показать себя с интеллектуальной стороны, уж во всяком случае держать себя уверенно, спокойно, независимо, но каким я могу предстать сейчас, в настоящее время?
На мне была одежда, как я говорил выше, как бы с чужого плеча – даже странно было мне при знакомстве объявить или даже начать оправдываться, что эту свою одежонку я давно приобрёл, а справить попросту не мог, и назвать какие-нибудь асоциальные причины. Всё же я утешал себя, по одёжке только встречают, провожают уже по уму, как гласит пословица. Проще говоря, любопытство «а что будет дальше» вступало в противоречие: а может, всё это не надо, не стоит, только разочаруешь людей, да и сам расстроишься ещё больше. Хотя куда уж больше! Бирюковы уже предупредили меня, чтобы в ближайшую субботу, если ничего не случится, я был готов к рандеву. Ну, я, естественно, стал готовиться, настраивать себя. Устроил себе некий аутотренинг, что всё хорошо и я хорош. Были и такие мысли: как будут Бирюковы выпутываться и заикаясь извиняться, что невеста мне отказала? Что ей увиденное не только не понравилось, а до глубины души потрясло, что она, очень обидевшись, объявила Бирюковым: «Вы уж так меня низко ставите, что могли предложить мне такое!»?
Я всегда даже немного самоуверенно считал себя неплохим знатоком жизни, и случись подобное – я даже не обиделся бы на Бирюковых. Сказал бы сакраментальное «ну что ж, не судьба». Проживу как-нибудь и без чёрной икры. Тут я отломил кусочек чёрного хлеба, достаточно зачерствелого, и жевал его, сдерживая слёзы жалости к себе. По-видимому, такие жизненные эксцессы, как инфаркты миокарда, склоняют к сентиментальности.
Глава 45. Смотрины
Была ранняя весна, ранний вечер, когда заявился Мишель и предложил мне, не мешкая и излишне не торопясь, собираться к ним в гости. И интригующе добавил: «Одна гостья у нас уже есть». Вскоре мы не торопясь поспешили к Бирюковым. Темень была абсолютная, и спасали только освещённые окна. Они и помогли нам не переломать ноги, передвигаясь по строительной площадке, так как Мишель соригинальничал и повёл меня прямой дорогой, хотя можно было обойти окружной – чуть дальше, но зато ровной и без препятствий. Я ещё полюбопытствовал у Мишеля: может, что нужно приобрести, а то что ж так – идти с пустыми руками, но с наглой мордой! Мишель тут же категорически заверил, что всё уже давно есть, и нужен в этом случае только я сам. Я тут же себя сразу утешил: я же предложил. И тут же поймал себя в лицемерии: а ведь скажи Мишель, что что-то нужно бы, – что бы я мог на это ответить, предложить? Букет жёлтеньких мимоз и то найти не мог.
Так восьмое марта уже прошло, а эту жёлтую зелень привозят к женскому празднику, так как других цветов в это время года здесь не бывает. Короче говоря, упрощение моего визита, причём такого судьбоносного, меня нисколько не устраивало, но делать было нечего. Я оказался заложником обстоятельств. Впрочем, как оказалось впоследствии, всё это сыграло мне как бы на руку – хотя бы тем, что вызвало некоторое сочувствие (если даже не жалость) к моей немощности в это время.
Итак, нас с Мишелем, разумеется, ждали. В плохо освещённой прихожей стояла крупногабаритная Клер. Она своей фигурой даже немного заслоняла стоявшую рядом девушку, которая, как я мысленно шутливо заметил, по сравнению с Клер была до неприличия стройна. Её пушистая копна тёмных волос напоминала Анджелу Дэвис. Лицо было белое, но не бледное – скорее всего, даже немного смугловатое. После незатейливого экспресс-знакомства все уселись за стол. За столом старались вести себя непринуждённо, особенно Клер. Я совсем не обращал внимания на то, кто и что пил, – лично мне наливали дефицитную «Фанту». Если что-нибудь нужно было подать на стол, принести, то моя невеста (будем так её называть) легко срывалась с места и всё устраивала. Причём всё это у неё получалось как-то непринуждённо и очень даже красиво и ловко. Калерия в это время горделиво посматривала на всех, как бы всё это делала она сама. Еды было много, она была вкусная, с претензией на деликатесную пищу. Я, достаточно утомлённый однообразной едой, большей частью сухомяткой, не мог удержаться, чтобы не есть, тем более что к моему аппетиту все относились благожелательно и поощрительно. Я тут же ощутил немаловажное неудобство, а заключалось оно вот в чём: в непотребном объёме моего живота. Он совершенно не соответствовал размеру моих брюк. Тут даже нечего было сравнивать: пятидесятый размер и пятьдесят шестой! Всё это было бы очень смешно, если бы не было так неудобно. Когда я уже почти собрался в гости и нагнулся, чтобы зашнуровать свои ботинки, то мои брюки громко треснули и расползлись по швам. Пришлось надеть старые брюки – менее торжественные для этого случая. Пользуясь тем, что в квартире был этакий интимный полумрак, я постарался незаметно под столом, распустить ремень и расстегнуть крючки на брюках. Так или иначе, но всё моё внимание было поглощено в основном брючной проблемой. Со своей стороны, я постарался не очень затягивать вечеринку и, извинившись, откланялся. Все проявили деликатность и не стали меня удерживать. Я ненавязчиво пригласил на другой день к себе в гости. И, заранее извинившись, предупредил, что разносолов у меня не будет. Все меня дружно утешили и успокоили, что пределом их мечтаний будет чай. А что-нибудь к чаю – это будет их забота.
![Адам Сен-Моор - Четвертая пуля [Похищение. Четвертая пуля. Пусть проигравший плачет]](/uploads/posts/books/148569/148569.jpg)
