Роман Сенчин - Минус (сборник)
Олегу осталась трехкомнатная квартира, ее получили, как я слышал, не так уж давно, и вот – бах, бах – и из четырех человек он теперь в ней один. В двадцать лет.
Все эти трагедии сильно его изменили. Он вдруг стал худощавым и точно выше ростом, волосы как-то очень быстро и беспорядочно отросли, свалялись, лежат на голове грязно-желтым париком. На лице застыла гримаса мученика, вокруг рта, на лбу появились бороздки морщин. Он двигается как-то рывками – дернется, сделает несколько быстрых движений, а потом обмирает, словно бы проваливается в забытье, затем снова рывок, полминуты активной жизни и снова ступор. На него как-то неловко, стыдновато смотреть, как на инвалида или калеку…
– М-м, – соболезнующе мычу в ответ, а Анархист, спасибо ему, скорей начинает успокаивать:
– Не надо, Шолинберг, не думай. Не вернешь ведь. Тебе надо активным делом заняться. Напиши тоже что-нибудь…
Олег, горько хмыкнув, присел к столу, стал скручивать цигарку.
– Вот, – заметил, – мама табак купила, чтоб на даче тлю травить, а я теперь его курю.
Повозившись на диване, Анархист снова взял в руки тетрадь, полистал. Обратился ко мне:
– Посоветуй, где можно мою «Свободу!» опубликовать. Ведь нужная книга. Нужно ее донести до народа.
– Ох, господи, – морщится Шолин, – какой дурачок…
– Ладно, Олег, я ведь не с тобой разговариваю, в самом деле.
Кажется, Олег и Серега начинают ненавидеть друг друга. Мне это куда как знакомо – я-то намучился выше крыши за полтора года со своим дорогим соседушкой… Если хочешь найти врага – поживи с человеком бок о бок продолжительный срок. Убить будешь готов.
Затыкав окурок в переполненной пепельнице, Шолин дернулся:
– Все, не могу больше терпеть. Пойду! Ее нужно найти!
– Да, блин, куда ты пойдешь-то?! Ты хоть знаешь адрес этой Женечки? – взрывается Анархист. – Нашел тоже объект страсти. Было б что.
Шолин не слышит, он в прихожей, он обувается, нервно шуршит курткой.
Хлопнула дверь. Ушел.
– Что за Женечка? – интересуюсь.
– А, привел позавчера какую-то, – говорит Анархист. – Сутки торчал с ней в той дальней комнате, меня не пускал… Потом она ушла, обещала сегодня утром вернуться. И он вот с семи утра прыгает, ноет. Знаешь ведь его, ему лишь бы страдать… Давай лучше о деле.
– О каком деле?
Серега сменил лежачее положение на сидячее, покрутил в руках тетрадь, глянул в нее, будто выискивая нужное первое слово, и только уж после этого стал говорить:
– Сразу, Сэн, предупреждаю, что я очень серьезно. Я и раньше об этом много болтал, но тогда действительно болтовня была в основном. А сейчас – серьезно. В общем, хочу тебе предложить: давай сорвемся в Ирландию!..
Да, у Анархиста это навязчивая идея. Его постоянно зарубают всякие грандиозные планы, но неизменно есть главный – добраться до Ольстера и вступить в Ирландскую республиканскую армию. Как-то в детстве он увидел по телику изуродованного пластиковой пулей ребенка, потом – голодающих в тюрьме ирландцев и вот никак с тех пор не может успокоиться. Купил десяток значков с именем «ИРА», нацеплял их по всей одежде, изучает книги про оружие и, не имея возможности рвануть на далекий остров, пока что, правда, на словах, готовит теракты против Церкви Прославления, главы Хакасии Лебедя-младшего, толкинистов, элдэпээровцев… Но все равно то и дело начинает агитировать насчет поездки в Ирландию.
– Гляди, Ромка, сам, какая у нас у всех ситуация, – тоном маньяка говорит он. – Что нам тут светит? Ведь ничего же. У тебя, скажи, есть перспективы? Нет. Уменя – тем более. И Шолин тоже… Поэтому необходимо совершать решительные поступки. Все великие однажды совершали на первый взгляд безрассудное и – возносились! Вот гляди: садимся зайцами в поезд и едем. Сперва до Новосиба. Сутки всего! Там у меня дружок есть по армии. Передохнем. Потом – до Свердловска. Там я, правда, не знаю никого, зато неформалов, говорят, много. Они помогут. Так? От Свердловска до Москвы – еще сутки. Доберемся, Сэн! Из Москвы – в Минск. Люди вон весь мир без копейки денег исколесили, а тут восемь тысяч километров всего… Польша, Германия, Франция, их можно пешком перейти. И вот он – Бискайский залив. Реквизируем яхту – там полно всяких яхт – и в Ирландию. Давай, а? Соглашайся!
Анархист соскочил с дивана, встал посреди комнаты – в халате с погонами, в берете, бородатый и худой, он похож на прорывающегося через хребты Памира бойца неизвестной, крошечной армии. Вот остальные отчаялись, приуныли, и Анархист подбадривает их, выбрасывая горячие пули слов:
– Вступим в ИРА, будем биться за святую свободу! Ведь надо же в конце концов победить! Ромка, пойми, только победа!.. Тут опять видел – обострение обстановки, карательные меры. Гнобят их по полной, уничтожают просто народ. У них же народ теперь самый малочисленный из европейских! Они там как в концлагере все! Поехали, Ромка…
– Так давай лучше в Чечню, – пытаюсь я отшутиться. – Ближе, реальней. Не один ли черт, где смерть принять.
– Да не из-за смерти я, блин, – тускнеет Серега, – я из-за свободы, из-за Ольстера…За окном заснеженный двор с невысокими, напоминающими скелеты странных животных топольками, детскими качелями, турником, скамейками для мамаш и пенсионеров. Двор окружают три девятиэтажки, с четвертой стороны – магазин и ларьки. И в ларьках, и в магазине полно водки, вина, вкусной еды… В каком-то фильме, помню, один мужичок, доведенный до безумия нищетой и трезвым существованием, залез в магазин, высосал там же литр водки, схавал батон сервелата, упал, а потом, на зоне, не особо жалел, что поступил так глупо. Он считал, что хоть несколько минут был счастлив.
Людей никого, и это странно, ведь сейчас середина дня. На улице сонно, морозно и тихо; на ветке тополя рядком сидят неподвижные воробьи. Кажется, вот-вот они начнут сыпаться в снег окоченевшими комочками… Изучаю двор, окна соседнего дома, тротуар, ищу сам не знаю чего.
С Анархистом заговорить опасаюсь. Этот пустой разговор (никуда он не поедет, сам понимает прекрасно) мне малоприятен. Только себя раздражать и обманывать грандиозными планами. Новосибирск, Москва, Варшава, Париж… Поехать в Минусинск, что ли, навести порядок в комнате, каким-нибудь делом заняться…
Зазвонили в дверь. Часто и нетерпеливо. Анархист пошел открывать:
– Вот и Шолинберг. Неужели эту Женю нашел?..
Вместо Шолина неожиданный гость – художник Юра Пикулин. Какой-то небывало ссохшийся, искореженный, хрупкий, как сгоревшая спичка. Кажется, пихни его – и рассыплется.
– Здо… здорово! – хрипло, с огромным трудом выдавливает приветствие и скорее занимает первый попавшийся стул, при каждом вдохе постанывает: – О-ох, есть что… ох, покурить?
– Табак есть, – отвечаю, – для травли огородных вредителей. Можно самокрутку соорудить.
– Ох, сооруди. Только бумаги поменьше, а то… о-ох… а то вырвет.
– Откуда ты такой? – интересуется Анархист. – Избили, что ли?
– Да какое избили… Похмелюга. Три дня квасили тут… у Ковригина, – пытается рассказать Юра. – Целую тыщу пропил… весь аванс. Сегодня очнулся… ох… и ни рубля… Мне как рассказали… шампанское покупал, «Смирновку», пиво… ох… темное… Коктейли мешал…
– У, ясно, ясно, – завистливо кивает Анархист. – Не слабо.
– А… а теперь – вот, – Пикулин вытянул ходуном ходящие руки. – А у вас-то… у вас ничего?..
– Хм, сами не против.
Пикулин принял самокрутку, жадно затянулся несколько раз и подавился дымом.
– А я тут роман написал, – не может не похвастаться Анархист, – целый роман за девять суток! Девяносто шесть тетрадных листов мелким почерком.
– И о чем? – без всякого интереса спрашивает Пикулин.
– Об Ольстере. Об освобождении его от окку-пантов.
– Ну да, ну да. Еще не переболел?
– Это не болезнь, Юр, это – цель!
– Ну да… о-ох, ну да…Медленно, но необратимо темнеет. Снег стал синеватым, тополя-скелетики еще колючей растопырили свои темные кости, а стены домов, наоборот, побелели, на них резче обозначились квадраты окон. В одних желтоватый, уютный, сытный какой-то свет, в других – безжизненная, холодная чернота.
Анархист только что кончил очередную пламенную речь про Ирландию, призвав нас собрать необходимое и бежать на вокзал. Мы с Пикулиным отмалчиваемся.
– Зря, зря вы, ребята, не соглашаетесь, – расстроенно говорит Анархист после долгой, тягостной паузы. – Нечего нам здесь делать. Не-че-го. Ни мне, ни Ромке, ни тебе, Юр. И Шолина необходимо забрать. По-любому останется он на улице…
– Почему на улице? – ожил Пикулин.
– Да как… Отбирают у него вот квартиру. Какие-то братки приходят, предлагают обмен с доплатой. Однокомнатку и семьдесят тысяч. Ну, понятно же, что за обмен. Документы только подпишет и – вышвырнут.
– А Шолин чего?
– Да чего… Ему, кажется, всё всё равно. Шок после матери…
Юра поерзал на стуле, закурил окурок цигарки.
– Серьезные это ребята или так, шулупонь?
– Серьезные вроде. Но они сами-то не особенно светятся, через подставных действуют. Ходит тут один, Андрюша, дескать, посредник, благожелатель…
