Юлия Вознесенская - Звезда Чернобыль
Дальше была ванная комната без окна. Машинально Анастасия коснулась выключателя и ахнула, тут же рванула за собой дверь: в ванной вспыхнул свет. Она огляделась. Стиральная машина, на ней ворох детского бельишка. И здесь тоже все было покрыто пылью. Видно, она налетела сюда через открытую дверь из гостиной.
Выключив свет, Анастасия снова вышла в коридор. Кухня. Кругом порядок, припорошенный сверху этой вездесущей пылью. Как скоро она налетела! Чайник на плите. Холодильник. Анастасия зачем-то приоткрыла его, но тотчас прихлопнула – в нем тоже зажглась лампочка. Хоть и тусклая, но рисковать не стоило.
На столе стояла чашка и в ней на дне Анастасия увидела остатки чая. Хлеб лежал в хлебнице. Он уже, конечно, превратился в один большой сухарь. Сахарница. Банка с вареньем. Боже мой! Между сахарницей и банкой с вареньем Анастасия увидела листок бумаги. Она схватила его, сдунула пыль и поднесла фонарик к самому листку.
«Иванушка! Я встала посмотреть детей и увидела в окно зарево над станцией. У вас, кажется, пожар. Пыталась тебе дозвониться, но телефон все время занят. Бегу узнать, в чем там дело. Дети спят спокойно, не волнуйся. Если придешь раньше меня, поставь чайник и жди меня. Аленка».
Еще не осознав полностью смысла прочитанного, Анастасия пошла с запиской в руках в ванную комнату. Там плотно закрыла дверь и зажгла свет. Еще раз внимательно прочла записку. Потом упала головой на груду пыльного детского белья на стиральной машине и оцепенела.
Очнулась она оттого, что кто-то тронул ее за плечо. Это Шлык вернулся из своего похода.
– Ты чего, тетка? Уснула, что ли? Анастасия протянула ему записку. Шлык прочел и присвистнул.
– Хана дело! И чего эту дуру понесло за мужиком? Ладно, чего ж теперь делать. Вставай давай, а то скоро уже светать начнет.
Анастасия попробовала встать на ноги, но тут же ухватилась за край машины.
– Я не могу идти, Шлык. Возвращайся без меня. Я как-нибудь завтра отсюда выберусь.
– Как это завтра? Да завтра тебя тут менты обнаружат! Да ты с ума рехнулась, что ли? Ты ж меня заложишь! А ну, вставай, пошли!
Шлык кричал уже во весь голос, не боясь быть услышанным с улицы.
– Ты же видишь, Шлык, что я не могу. А нам ведь еще ехать на велосипедах. Нет, уж ты оставь меня, пожалуйста.
– Дура! Ты знаешь, сколько ты тут за ночь радиации наберешься? Тебя ж завтра ни одна больница не примет!
– Ах, ну какое это все теперь имеет значение… Иди, Шлык, иди. Не задерживайся из-за меня. Жива буду – получишь ты и магнитофон и джинсы из-за границы. Обещаю тебе.
– Да ну тебя в жопу с твоими джинсами. Мне-то самому все равно хана. Как я тебя тут брошу? Тут же ра-ди-ация! Эх, дурак я, что с тобой связался…
Шлык был на грани истерики. Собрав последние силы, Анастасия заговорила с ним учительским тоном.
– Ну вот что, молодой человек. Я не девочка и сама за себя отвечаю. И никому я ничего про тебя не скажу, можешь быть спокоен. Я выберусь. А сейчас – иди! Вот тебе и вправду оставаться тут опасно.
Учительский тон подействовал. Шлык сразу обмяк, вздохнул и сказал:
– Ну, ладно, сделаем, как ты говоришь. А завтра постарайся все же хоть подальше отсюда отойти и иди деревнями. На шоссе не высовывайся. Там сейчас движение днем, как в Киеве на Крещатике. Будь здорова, коли так.
И Шлык бочком, чтобы не выпускать слишком много света в коридор, вышел из ванной, и вскоре шаги его затихли совсем.
Анастасия снова положила голову на детское белье. Сквозь запах пыли пробивался смешной, совсем забытый детский запах. Так когда-то пахли рубашечки и платьица Аленушки. Вдруг вспомнилась старая русская сказка, которую она читала маленькой сестричке. Про сестрицу Аленушку и братца Иванушку. Иванушка, злой ведьмой обращенный в козленка, стоит на бережку и плачет:
Сестрица Аленушка! Сестрица Аленушка!
Выплынь, выплынь на бережок!
Горят костры горючие,
Кипят котлы кипучие —
Злая мачеха хочет меня погубить.
А сестрица отвечает ему со дна реки:
Не могу я выплыть, братец Иванушка!
Бел-горюч камень на груди лежит,
Шелковые травы ноги опутали,
Злая змея сердце сосет!
Анастасия сидела на полу, обхватив голову руками, раскачивалась и все повторяла слова старой сказки…
Потом она заставила себя встать. Подошла к раковине и отвернула кран. Тонкой струйкой потекла вода. Радиоактивная? Ей было все равно. Она сполоснула лицо, намочила блузку там, где сердце. Стало чуть легче дышать. Потом потушила свет в ванной и вышла в кухню. Уже начало светать и можно было обходиться без фонарика. Она взяла чашку, из которой в последний раз ее Аленушка пила чай, и налила себе воды из-под крана. Выпила. Она забыла, что в рюкзаке, который остался в передней, у нее еще была вода из Иванкова. Потом она еще раз обошла всю квартиру, стараясь все запомнить. В спальне подошла к детским кроваткам. В одной на подушке лежал заяц, в другой – в ногах сидел медвежонок.
Она взяла обе игрушки и, прижимая их к себе, вышла из Аленушкиного дома.
На улице было уже почти совсем светло. Вдалеке слышался все тот же неумолчный гул работ, но вокруг не было ни души, никакого движения. Анастасия долго шла по мертвому городу в сторону, противоположную той, откуда доносился шум Кончились каменные дома, пошли сады и деревянные одноэтажные домики. Во дворе одного из них Анастасия увидела копошащихся в пыли кур. На крыльце дома сидела ожиревшая лисица и лениво поглядывала на глупую добычу, никуда от нее не убегающую. Иногда какая-то курица, уже совсем дура, подходила к самому крыльцу, и тогда лисица тоненько тявкала на нее – требовала уважения. Не выказывая ни малейшего волнения, курица отходила на всякий случай подальше. За домашнюю собаку куры принимали свою губительницу? Думали, что ли, что она сторожить их приставлена куда-то пропавшими хозяевами? Анастасия почувствовала смутную ненависть к наглой хищнице и жалость к бедным бездумно покорным курам, и хотела уже подобрать какой-нибудь камень и шугануть с крыльца нахалку, но тут услышала над своей головой приближающийся рокот. Она инстинктивно укрылась под листвой ближайшего дерева. Над нею пролетел вертолет. «Реактор шапками закидывать…» – вспомнила она слова Шлыка. Дальше она пошла по деревенской улице, держась ближе к заборам и стараясь все время быть в тени деревьев. О курах и пасшей их лисице она сразу же забыла.
Вертолеты все летели и летели один за другим, но скоро их рокот перестал проникать в сознание Анастасии. Она с трудом переставляла ноги, заставляя себя двигаться, сама не соображая куда. Ей казалось, что если она остановится, то остановится сразу же и ее сердце. Движение притупляло боль.
Анастасия проходила мимо ничем не приметного дома, такого же молчащего, как все дома вокруг, и вдруг вздрогнула от тихого окрика.
– Доченька, а доченька! Погоди-ка…
Она поглядела туда, откуда шел голос. Там, за забором, в тени большого куста сирени, стояла маленькая старушонка с палочкой. На ней была длинная темная юбка, серая вязаная кофта, на голове белый в горошек платочек, повязанный низко на глаза, так что ни волосинки не выбивалось. Старушонка поманила ее рукой. Анастасия подошла ближе, в недоумении и страхе глядя на эту фигуру, такую неожиданную здесь, в покинутых людьми местах. Если бы ей навстречу вышел дозиметрист в белом спецкостюме и в маске, она бы испугалась меньше.
– Вы… кто? – спросила, холодея, Анастасия.
– А я тутошняя, живу здесь. У тебя хлебца нет, девушка?
Старушка тоже подошла ближе к забору и положила сухонькую темную руку на штакетник. На руке Анастасия разглядела пятна, будто синяки. Но темные глаза старушки глядели на нее из-под нависшего платка живо и приветливо, в другой руке она держала несколько яиц.
– Так нет у тебя хлебца-то?.. – снова повторила она свой вопрос. Тут только Анастасия поняла, что это никакое не видение, а самая настоящая живая старуха.
– Бабушка! Да вы что здесь делаете? Как вы тут оказались одна?
– Я ж тебе говорю, живу здесь. Доживаю. А ты зайди ко мне в садочек, не бойся. Бона калитка-то…
Анастасия увидела в нескольких шагах калитку и вошла в сад.
– Так вы что, не эвакуировались, бабушка?
– Чего? – переспросила бабка, подставляя ухо. – Не эвакуировалась, спрашиваешь? Так ведь забыли меня. Не до меня было, внуков собирали. Внукам-то жить, а мне все одно помирать. Да мне оно и лучше, так-то. Коли помирать вскорости выходит, так уж я лучше дома, возле курочек своих, возле цветочков. Родилась я тут, в доме этом, в нем и помру. Это и хорошо, что меня-то забыли. А другие наши старики так по погребам отсиживались, прятались от эвакуации.
– Так вы тут не одна?
– Есть и другие… – хитровато, как показалось Анастасии, ответила старушка. – А ты сама кто будешь? Работаешь тут али что?
– Нет. Я издалека приехала. Сестренку я здесь искала, Аленушку.
– Нашла?
– Не нашла. Пропала она, бабушка.
