Наринэ Абгарян - Люди, которые всегда со мной
– Он наверху, переодевается, – рассмеялась Вера.
– Я между ними как голубь мира рею! – Тата выложила овощи в большую миску, посолила, посыпала зеленью, украсила большой ложкой сметаны, но размешивать не стала – она не любила, когда помидоры раньше времени пускали сок. – Тамар упирается в традиции, а Оваким считает это мракобесием. Вот ты, дочка, молодая, начитанная, ты считаешь мракобесием то, что Тамар заговаривает с детьми костер?
– Нет, – улыбнулась Вера, – это, наоборот, хорошо. Развивает у них фантазию.
– Вот и я так считаю. А Овакима не переубедить, у него одна верная линия – партийная. А все остальные побочные и, значит, неправильные.
– Еще раз увижу, что кинули в костер живую ветвь – выпорю вас этим чипотом, – раздался скрипучий голос Тамар. Тата с Верой выглянули в окно. Дети, навесив на лица фальшиво-скорбные мины, наблюдали за тем, как нани колдует с останками костра.
– Фелен, Пелен и Самум Гелен, – фыркнула Вера, выудив откуда-то из памяти персонажей старинной болгарской сказки. Эту сказку им с Лилькой часто рассказывала Анна Николаевна. Девочки взбирались с ногами на кушетку, укутывались пледом, Анна Николаевна садилась рядом, вязала или штопала и долго, с подробностями, рассказывала сказку о трех братьях-бездельниках, которые однажды решили взобраться по высокой лестнице на небо, чтобы забрать оттуда луну – уж очень она напоминала им большой круг вкусного, жирного сыра. Ну и кончилось все тем, что лестница сломалась, и братья кубарем полетели вниз.
Вера внимательно наблюдала, как Тамар чертит чипотом крест таким образом, чтобы кострище оказалось в его центре. Потом она обсыпала тонкой полоской соли крест, соединяя его концы в круг.
– По часовой стрелке, – бубнила Тамар себе под нос, – обязательно по часовой стрелке. Чтобы вымолить у природы прощение за то, что погубили ее живое дитя. Вот сколько раз я вам говорила – нельзя кидать в костер живую зелень? – снова напустилась она на детей.
– А мы специально! – тренькнула Девочка. – Нам было интересно узнать, работает примета или нет?
– Нечего демонов будить, раз они спят. Разбудишь – обратно не загонишь. А теперь несите метлу, будем мусор выметать!
– Сейчас! – Дети были счастливы – бурчание нани их ничуть не задевало. Они относились к нему с легкостью и с пониманием: набедокурил – получил втык. Закон справедливости.
Хлопнула дверь наверху. Оваким – переодетый в домашнее, со свежей газетой под мышкой – спускался со второго этажа.
Вера вытащила из холодильника кастрюлю с окрошкой – холодная, на разбавленном мацуне, с мелко рубленными огурчиками и зеленью, она была излюбленным летним блюдом бердцев – спасала от жары и не утяжеляла желудок.
– Пора ужинать, – позвала в окно Тата.
– Идем!
Пока дети мыли руки, Тата в двух словах рассказала Овакиму о приезде Марины. Оваким выслушал молча, крякнул, побарабанил пальцами по краю стола:
– Вернулась, кукушка. Вспомнила о ребенке. А на кого она Лусинэ собирается оставлять?
– Но мы же не бросим ее.
– Мы-то не бросим, а она?
Продолжить разговор не получилось – на кухню влетели дети.
– Я не голодна. Мне немного картошки и больше ничего! – заявила с порога Девочка.
– Началось! – закатила глаза Тата. – Ты можешь хоть раз по-человечески поесть?
– Могу. Но не хочу.
Девочка взобралась на колени к Овакиму, прижалась щекой к его щеке:
– Паааапик! Паааапичек[18]!
Оваким поцеловал ее, погладил по голове, усадил рядом.
– Виктор, а ты справа от меня садись. Вот тут. – Он похлопал рукой по сиденью стула.
Витька кивнул, сел, молча принялся есть, не поднимая глаз, – Овакима он любил, но очень стеснялся.
Вера уже собиралась идти звонить в больницу, но заметила в окно мужа. Тот стоял у забора и разговаривал с высокой темноволосой женщиной. Вера несколько секунд наблюдала за ними – Петрос был явно не в духе, раз убрал руки за спину, – он всегда так делал, когда сердился. Молодая женщина сильно жестикулировала – волновалась.
Вера вышла из дому, пошла к ним. Петрос заметил ее, подался навстречу, она замотала отрицательно головой – стой где стоишь.
– Марина? – спросила, хотя спрашивать не имело смысла – Витька удивительным образом был похож и на отца, и на мать. На отца – большими, немного навыкате глазами и высокими скулами, на мать – овалом лица и полноватыми губами.
– Вы Вера?
– Да.
– Витька у вас?
– Какая тебе разница? – встрял Петрос.
– А тебе какая разница? – резко обернулась к нему Марина. – Он вообще тебе кто?
– Да он вырос у меня на глазах! А вот кто ты ему – это большой вопрос.
– Подождите, – Вера встала между мужем и Мариной, – не ссорьтесь. Витька у нас. Ужинает.
– Я хотела забрать его. – У Марины запрыгали уголки губ, еще немного – и расплачется.
Вера испугалась, что Марина сорвется в крик, устроит истерику. На шум выбегут дети… Этого нельзя было допускать.
– Вас не было так долго, – она заговорила медленно, аккуратно подбирая слова, – дайте ему обвыкнуться с мыслью, что вы вернулись. Ему ведь всего восемь, он еще ребенок. Пусть он сегодня останется у нас, успокоится. А завтра я его приведу к вам. Обещаю.
Марина колебалась с минуту.
– Хорошо. Спасибо.
Она повернулась, пошла по дороге, неловко ступая высокими каблуками босоножек.
– Ты почему с ней так грубо? – обернулась к мужу Вера.
– Я что, хороводы вокруг нее должен водить?
– Она – женщина, ты – мужчина. Должна же между вами быть хотя какая-то субординация.
– Вера, мы с ней выросли вместе. В одном классе учились, за одной партой сидели. Я был шафером на их с Аветисом свадьбе. Она бросила его, уехала с каким-то военным. Аво по гарнизонам мотался, а его мать с ребенком сидела. Когда он погиб, она все не верила, все думала, что в гробу не ее сын, а какой-то другой офицер лежит. Я сам вскрывал этот чертов гроб, чтобы удостовериться, что там – Аво. Вера! Какая! К черту! Может быть! Между нами! Субординация!
– Извини. – Вера зарылась лицом в грудь мужа, вдохнула знакомый запах лекарств – Петрос после работы всегда пах больницей. – Извини. Пойдем ужинать. Потом, когда дети уснут, поговорим. Все уже в курсе – и нани Тамар, и твои мама с папой. Пойдем.
Высоко над головой, царапая острыми крыльями подол неба, летели деревенские ласточки. «Заговор нани помог, – подумала про себя Вера, – раз ласточки летят высоко, значит, дождя не будет». Подумала – и улыбнулась своим мыслям. Надо же, она уже научилась предугадывать погоду по приметам.
После ужина пришла бабушка Лусинэ. Взрослые уложили детей, а сами расположились на старой лавочке под тутой. Оваким с Петросом курили, женщины тихо переговаривались. Настроение было безрадостное, все понимали, что настало время перемен. Бабушка Лусинэ приговоренно плакала, утирала краем фартука слезы. Тамар гладила подругу по плечу, утешала как могла. Солнце давно уже ушло за плечо Хали-кара, в воздухе разливалась долгожданная прохлада. Тень от дома, поначалу неуверенная и бестелесная, постепенно набралась силы и стремительно расползлась по чисто выметенному двору. Затопив все и вся, она тихо плескалась в ожидании ночи – заколдовывала ветер.
Витьке постелили в комнате Девочки. Притащили сверху раскладное кресло, поставили его так, чтобы дети могли спокойно шушукаться. Они заснули мгновенно, сморенные долгим, неспокойным днем. Это была первая ночь, когда Девочка уснула без игрушек и книжек – с Витькой ей было не страшно. Он был неотделимой частью ее семьи, ее мира, ее дома. Ее городка.
В первое воскресенье июля Марина его увезла.
Восточный ветерЯ лежу на старой скрипучей тахте и наблюдаю небо. Мама распахнула окна, впустила в дом ветер, и он теперь вытворяет что хочет: надувает шторы в воздушные паруса, громко хлопает ставнями, шелестит страницами красочного журнала. Дома пахнет ореховым вареньем, летним садом и совсем немного – речкой. Мы живем почти на краю Хали-кара, отсюда речку не видать, но, если открыть окна, можно ее услышать, а иногда даже почувствовать – запах талого снега, нагретых на солнце валунов и мокрого мха долетает до нас и недолго витает по дому.
Я лежу на старой скрипучей тахте и наблюдаю небо. Оно высокое, ослепительно-летнее, в молочной дымке облаков. Облака стремительно меняют очертания, словно играют в угадайку на скорость – только успел сообразить, что тебе показывают кораблик, как он распадается на две части и превращается в бабочку-капустницу.
Нани говорит, что по углам горизонта стоят восемь огромных узкогорлых кувшинов – медные, тяжелые, с нежным узором чеканной вязи. Каждый такой кувшин набит до краев ветром и крепко закупорен. Бог просыпается утром, открывает один кувшин и ставит его на бок. Ветер вырывается на свободу и целый день гуляет по земле – играет с облаками, шумит в кронах деревьев, нагоняет и разгоняет грозу, а вечером возвращается обратно. Бог журит его, если он плохо себя вел, загоняет в кувшин, закупоривает и ставит как надо, горлышком вверх.
