Валерий Еремеев - Тремориада (сборник)
– Значит, дрожать от страха?! – кричу я и, что есть силы, наотмашь бью отвёрткой по лицу зеркального демона. Но он оказался не пустотелым, а монолитным. Мне удалось лишь поцарапать ему левую скулу и отколоть кончик носа. Несколько гирлянд-волос упали на пол и разбились. Осколки тут же начали скакать вокруг его ног.
Он зарычал, оскалив острые треугольники крупных зеркальных зубов, и потянул руки к моей шее. Вместо пальцев у него длинные, стеклянные ножи, которые, скрежеща, быстро сходятся и расходятся, как ножницы. Отпрыгиваю в сторону и бью по ним отвёрткой.
«Щёлк!» – и в моей руке остаётся лишь пластмассовая рукоять и сантиметровый, аккуратно срезанный металлический штырёк. Я кидаю то, что осталось от отвёртки, в лицо зеркальной твари. Рукоять, ударившись о стеклянный лоб и не причинив никакого вреда, отлетает на пол.
«Жинг-жинг-жинг» – работают пальцы-ножницы. Тварь продолжает тянуть ко мне свои руки, но пока остаётся стоять на месте.
– Ну, так что? Помощь нужна или ты всё-таки сам помрёшь? – угрожающе интересуется демон у окна.
– С помощью – это уже не самоубийство, а убийство! – не вышло у меня сказать спокойно. Ну, а то, что музыка ревёт – плевать: если я его слышу, значит, и он меня слышит. Быть может, он слышит даже мои мысли.
– Висельнику помогает виселица, тому, кто травится – яд, а тебе можем помочь мы, если недостаточно собственных ног и высоты твоего этажа, – тоном учителя проговорил демон.
– А с чего ты решил, что я вообще собираюсь покончить с собой? – поинтересовался я.
– Как бы тебе попроще сказать… – устало вздохнула тварь в моём обличии. – О! А какое тебе, на хрен, дело? Просто отвечай: ты сам сиганёшь в окно или тебе помочь?
Нет! Этого не может быть в реальности, меня глючит. Точно, это «белочка»! Вот, сейчас сяду на пол, закрою глаза и буду так сидеть, пока всё это безумие не прекратится.
– Вот так всегда! – раздражённо заговорили в унисон моим голосом два глюка-демона и заверещали, сделав испуганные голоса: – Этого не может быть!
Но ведь ничего из этого я не сказал вслух! Всё-таки они слышат мои мысли. Хотя… это ведь мои глюки, не чьи-то.
– Люди способны верить в абстрактную чушь, написанную в газете, но только не своим глазам, – продолжил уже один демон, у окна. – А если с ними что-то происходит, чего они понять не в состоянии, что выходит за привычные рамки, в которые они поместили весь мир, то сразу заявляют: этого не может быть! Хотя не имеют ни малейшего понятия о том, что собой в действительности представляет реальность. Ты, жалкий человечишко, не способен понять реальность, а она такова: хочешь или нет, но ты вылетишь в это окно.
Демон, уж не знаю – глюк ли, командно гаркнул стеклянному, при этом оглушительно хлопнув (и это на фоне вопящей музыки!) в ладоши:
– Свет мой, зеркальце – давай!
И пальцы-ножницы у того заработали быстрее. Он медленно, угрожающе рыча, двинулся на меня. При этом из уголка, – нет, не рта, а зеркальной пасти, – стекает стеклянная, алая слюна.
«Жинг» – ножницы разрезали мою рубаху, кожу и мясо до кости предплечья.
– А-а-а!!! – крик рвёт моё горло. В глазах темнеет, но я всё же вижу довольную улыбку зомби, стоящего у окна. Да, это реальность. И то, что мне предстоит умереть – реальность. А раз так, то лучше выпрыгнуть в окно и прихватить с собою улыбающуюся тварь, чем просто быть изрезанным тут на куски…
Он наклонил корпус вперёд и большими скачками ринулся к окну. В последние секунды жизнь замедлила для него ход времени (который был неизменен все его двадцать семь лет), как бы желая оттянуть приближающуюся смерть. В его комнате всего пятьсот пятьдесят пять сантиметров в длину, и чем больше их оставалось позади, тем меньше становился отрезок его жизненного пути. Он, как спринтер в кошмарном марафоне из фильма ужасов, вышедший на финишную прямую, с заплывшими от синяков глазами, разбухшим, сломанным носом, из которого не переставая текла кровь, бежал. Кровь залила нижнюю часть лица, шею, пропитала собой всю рубашку и забрызгала тёмными пятнами потёртые синие джинсы. Левый рукав рубахи ниже торчащего из предплечья осколка зеркала и кисть тоже окрасились кровью. При взмахе руки она срывалась с пальцев, брызгами разлетаясь по квартире.
Несмотря на ужасную боль, Иннокентий решил, что всё же, скорее всего, это – СОН. Потому как расстояние до твари сокращалось очень медленно: он бежал, словно по пояс в болоте. Из колонок вместо музыки вырывалось оглушительное мычание заторможенного безумца.
Но вот до демона остался один прыжок. Иннокентий толкнулся ногами что есть силы, вытянув перед собой руки…
И тут время вновь приобрело свой нормальный ход. Вразумительно взревел магнитофон, песня закончилась:
«…Мне на всё наплевать!»
Он целился демону в грудь, но руки прошли сквозь того, как сквозь дым, и врезались, разбивая, в оконное стекло. Оно со звоном брызнуло на улицу, освобождая Иннокентию путь.
Он кричал, пока перед ним мелькали окна, пока серый асфальт, увеличиваясь, не вырос до размеров вселенной, пока… ничего не осталось в мире, кроме него.
2
НЕНУЖНЫЕ ВЕЩИ
«Дз-з-з-инь!» – звякнул дверной звонок.
– О-о-о, – застонал, натягивая на голову одеяло, лежащий в кровати Па-ма.
«Дз-з-з-инь!» – повторился звонок.
– О-о-о… – решил не оригинальничать Па-ма.
«Дз-з-з-з-з-з-з-инь!!!» – на этот раз звонок был раздражительно долог. Продолжительней предыдущего секунды на полторы. А кому это кажется ерундой, то прошу учесть, что Па-ма был с похмелья, причём – не первый день.
– О-о-о-о… – Высунул он из-под одеяла скорчившееся в кислой гримасе, с отпечатком вчерашнего и позавчерашнего, изрядно помятое лицо. Гадский звонок Па-ма перестонал где-то на секунду и оттого был весьма доволен собой. В наступившей тишине по его лицу скользнуло даже некое подобие улыбки. Открывшиеся, было, глаза вновь с удовольствием прикрылись тяжёлыми веками.
«Дз-з-з-инь…»
– А-а-а! – Па-ма подскочил, оказавшись на кровати в сидячем положении. Перепутанные, длинные, прямые чёрные волосы падали за спину и на грудь, достигая живота.
– А-а-а, – на этот раз просто выдохнул Па-ма и осмотрелся по сторонам вытаращенными глазами, будто впервые оказался в собственной квартире.
«Дз-з-з-инь!»
В это мгновение он возненавидел неизвестного ему изобретателя, сотворившего это коварное устройство, предназначение которого, казалось бы, было служить удобством человеку. Но какое же тут удобство? Сплошное разочарование. В этой адской машинке, если переиначить, заключена такая сила, что вечно хочет блага и вечно совершает зло.
«Дз-з-з-инь!»
– М-м-м! – рассерженный Па-ма издал звук негодования через плотно сжатые губы. Откинув одеяло, он спрыгнул с кровати и вскочил на ноги. Холодно! Быстро накинул рубаху и натянул спортивные штаны.
– Сейчас-сейчас, – цедил он сквозь зубы, пока одевался. – Сейчас я выйду, дорогой ты мой утр-р-ренний гость.
Молодому человеку, страдающему этим утром с похмелья, было двадцать семь лет. Рост он имел средний, при средней же комплекции. Несмотря на рассерженное «м-м-м» и злобное «сейчас-сейчас», человеком он был спокойным, мирным. Который понапрасну – прошу заметить, не от лени, а сугубо по доброте душевной – и мухи не обидит.
– Сейчас я тебе открою! – выкрикнул он в дверь, протягивая руку к замку, но ни в голосе, ни в лице желаемого свирепства не было. Наоборот, вместе с прохладой, царившей в квартире, на него накатил похмельный хохотунчик. Пред глазами встала совершенно идиотская картина: вот он, косматый и злой как Бармалей, с гневно выпученными глазами распахивает дверь, а у его порога стоят десятка полтора пионеров-октябрят. Девочки – в белых бантах, мальчики – в накрахмаленных рубашках. У всех цветы. Глядят преданно да восторженно и дружно говорят вчерашние слова Иннокентия:
– Ты наш герой!
Когда Па-ма наконец открыл дверь, он уже хихикал, расплывшись в совершенно идиотской улыбке. Но… вместо пионеров-октябрят на пороге оказались две вовсе не юные женщины, лет так под сорок пять, и абсолютно не знакомые. Одна – худая и длинная, одетая во что-то типа «аляски». Другая – пухленькая и маленькая, этакий розовощёкий колобочек в шубке из неведомого зверька.
– Здравствуйте, – сказала мягким и каким-то глубоким голосом та, что напоминала колобочек, а вторая молча переступила с ноги на ногу.
Улыбка начала потихоньку сползать с лица Па-мы, он внимательней всмотрелся в глаза маленькой.
– Есть ли у вас дома ненужные вещи? – продолжила ровным голосом колобок. – Те, от которых толку никакого? Которые хламом хламятся, о которые в спешке запинаешься, на которые вечно натыкаешься? Ненужное барахло, большое и маленькое, годами пылящееся, повсюду валяющееся?
Голос колобка эхом отдавался в ушах Па-мы.
– А пылью дышать вредно, – назидательно продолжала она.
И он вдруг так ясно вспомнил, словно наяву увидел, как они, будучи с Иннокентием ещё подростками, забрались в подвал и тот, когда Па-ма, по своей неаккуратности, поднял пылищу, зашипел на него:
