Адель Барабаш - Письма русскому буддисту
Размышления его были прерваны тем обстоятельством, что купюра, была уже не в его руке, а в клюве ехидной вороны, глядевшей на него с дуба, цыганскими глазами. Ну держись, подумал, длинный, и, забыв про прежнюю свою осторожность, стал богомолом карабкаться по корявому стволу, обхватывая его длинными ногами. И когда он был почти у цели, шляпа зацепилась за ветку, и, покачавшись, упала на кошку, дремавшую в ложбинке между корней. Кошка так и ринулась прямо в шляпе, куда глаза ее не глядели и с испугу заскочила в глубокую лужу, а затем громко, и уже не по-кошачьи воя, шляпа понеслась по переулкам, но долговязый не стал прослеживать ее дальнейший путь, он устало огляделся и стал спускаться вниз. Ворона то ли от жалости к длинному, то ли от смеха выронила купюру из клюва. Длинный, отряхиваясь, посмотрел на ворону как-то укоризненно, но уже беззлобно и двинулся в лавку к ростовщику.
В тот непривычный для долговязого день, когда он по нелепой случайности, оказался без шляпы, без своего прикрытия, чувствуя себя голым и беззащитным, он сидел в арабском кафе и вспоминал, как смеялись в том чудесном месте, где он однажды бывал, над страхами, загадками и прочими бессмыслицами, и как он, серьезный человек, лазил на дерево, чтобы отобрать бумажку у вороны. И как внезапно ослепшая кошка пустилась бежать, мелькнув из-под шляпы розовой пяткой, и как еврей-лавочник, испугавшись длинного без шляпы, заподозрив коварный замысел в неожиданной открытости гостя, машинально напялил на голову подвернувшуюся под руку феску с оторванной кисточкой, потому что был убежден, что одному из двух людей, сообщающихся между собой, есть что скрывать, и затем, поняв нелепость своего порыва, стянул ее, закашлялся и пригладил волосы.
Длинный ждал чай. Веселый арапчонок, похожий на лемура, в феске с синей, перетянутой золотой нитью, кисточкой, колдовал над дымящейся пиалой и иногда подмигивал единственному гостю, жуя финики и улыбаясь во весь рот.
Темный чай с лимонным солнцем напомнил длинному детство: бабушку Хлою, деда, с пузатой маленькой трубкой, выпускающего вишневые кольца из-под пышных усов, безупречно белую Жульку, мирно сопящую на бабушкиных коленях…
Арапчонок принес сладости, хрустящие шарики с медовой начинкой, хлопнул длинного по плечу, надул щеки и выпустив воздух сказал: «Плям!», – повесил феску на серый гвоздь и вышел из кафе.
Письма русскому буддисту
Письмо первое
Ты спрашиваешь, почему я не иду на семинар «Получи это».
За все века, за все эпохи, которые видела земля, знающих людей было всего около двухсот человек. Во всякий век на двух-трех знающих людей миллионы глупцов и невежд. Что мне могут показать эти люди того, чего я не могу увидеть сама? Нет избранных знать – каждый сам себя избирает.
Я всегда понимала эту «философию», но она для меня никогда не была связана с именами, народами, методиками и прочими ограничениями: мы говорили одними и теми же словами и понимали друг друга, при этом если я и читала специальную литературу, то очень мало, и на тренингах не бывала. Я говорю о том, что путь самопознания и самосовершенствования не зависит от специфических сообществ, практик и т. д.
Что касается общественного просветления: я не верю в просветленность толпы, я знаю, что глупость ее бесконечна. В книге «Тропа мудрости» Германа Гессе помнишь момент, когда Сиддхартха присоединился к обществу истязающих свою плоть старцев? Так вот если бы он остался с ними, мы бы не узнали ни Будду, ни его слова.
Об учителях. Ни один из знающих после трагичного опыта Христа не экспериментировал с передачей знания людям (в массе), зная бессмысленность:
«Ни о чем не нужно говорить, ничему не следует учить, и прекрасна так и хороша темная звериная душа – ничему не хочет научить, вовсе не умеет говорить и плывет дельфином молодым по седым пучинам мировым» (О. Мандельштам);
и опасность таких экспериментов:
«…Иди один и исцеляй слепых, чтобы узнать в тяжелый час сомненья учеников злорадное глумленье и равнодушие толпы» (А. Ахматова).
Я слышала о том, что следствием тренингов и практик бывают высокие состояния, чувствования и прочее, но также я знаю, что нет ничего выше, чем состояние светлого ума, покоя, чистоты и простоты мысли. И этого состояния можно достичь лишь одним способом – постоянным душевным трудом.
Все религии на земле – плутовство, а проповедники этих религий говорят: мы что-то знаем, а вы в это верьте. Я потому об этом говорю, что курс «Получи это» сомнителен уже его названием. Все знания открыты человеку – и их можно высказать словами, мыслить. А захочется увидеть чудо – нужно посмотреть на солнце, на звезды, на листья – к деятельности человека ничего из этого не имеет отношения, это творение мысли, которой наделен каждый. Кто в таком случае может нас чему-то научить или что-то показать, чего мы не в состоянии познать сами, если ищем, стремимся понять? «…Насильно вывести из комы не сможет не один колдун, должны быть истины искомы…» (Д. Барабаш).
Тайными знаниями можно пугать или прельщать детей – в ту комнату не ходи, там бабай, если будешь себя хорошо вести, получишь конфетку… или вечную жизнь обретешь. Человек же мыслящий знает, что нет тайных знаний – они все открыты – знай.
«Самые большие загадки таит в себе то, что мы видим, а не то, что скрыто от наших глаз» (О. Уайльд).
Загадочности происходят от иллюзий, а иллюзии рождаются тогда, когда человек говорит – у меня своя вселенная.
Но при этом все великие произведения, созданные разными людьми, в разные эпохи, связывает НЕЧТО одно, не так ли? Все великие поэты пишут одну книгу, книгу об одном – и вселенная у них одна. Живут на земле и другие люди, которые выбирают жизнь – в своих собственных вселенных…
Но и Сиддхартха со старцами провел четыре года…
Письмо второе
Друг мой, ты говоришь о том, что понимание терминов, употребляемых на семинарах очень важно. Разве термины, придуманные людьми, могут иметь к знанию какое-нибудь отношение? Все термины существуют на плоскости, а знание это объем.
Ты правильно подметил, что «тренинг – это времяпрепровождение…», а вот «расширить сознание» возможно только в том случае, если оно есть:
Не нужно расширять свой кругозор,
плетясь в сомненьях, путаясь в тоске —
великих истин мало – их набор
поместиться на шахматной доске,
от короля до пешки – все про то,
и Гамлет и да Винчи и Гораций —
как мало чистых истин, но зато
как много черно-белых вариаций.
Удивительно, но ни Экклезиаст, ни Гомер, ни Шекспир не знали таких слов, как «тренинг», не знали таких словосочетаний, как «путь Тантры», при этом они утверждали, что вся жизнь – это учение. Знали они также и то, что «Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы», «…Все вещи в труде», «…Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
Что можно назвать развитием человека?
Начав размышлять об этом, посмотрим на ту древность, о которой мы еще можем помнить. Пристально вглядевшись, мы, скорее всего обнаружим, что нет в истории человека никакого прогресса – ни духовного, ни даже технического. Спохватимся, начнём разбираться, вспоминать…
О религии. Как сейчас существуют попы, призывающие людей верить, а не знать, так и раньше были привилегированные шаманские касты, пугающие тайнами тех людей, которые не состояли в их числе. «Верьте!» – говорили они остальным, стремясь испугать их небесным гневом, сломить и поработить несчастных.
Об искусстве. Осколки поэзии и живопись, руины древних театров и масса других свидетельств отыщется под толщей веков. И это уже было под солнцем.
Да и можно ли считать развитием человека технический прогресс. Легендарный Никола Тесла, первый, кому свидетели приписывают открытие беспроводной передачи энергии в любую точку планеты, лечение больных током высокой частоты, а также изобретение электропечей, люминесцентных ламп, электронного микроскопа и пр., отвечая на вопрос журналиста, откуда он получает свои технические и научные откровения, ответил: «Из единого информационного поля Земли». Также он сказал, что все уже создано: «Я только записываю и передаю». Еще он открыл вечный двигатель, и на вопрос о том, откуда берется энергия, отвечал: «Из эфира, который нас окружает». Конечно, люди назвали его сумасшедшим, но «мудрость мира сего есть безумие перед богом». Никола Тесла был еще и поэтом – поэты не пишут стихов – они их записывают: «и снова скальд чужую песню сложит и как свою ее произнесет» (О. Мандельштам).
