Юрий Быков - Московское Время (сборник)
– Во, артисты из театра сбежали! – показал на них пальцем молодой человек с множеством мелких колец в обоих ушах. Судя по его сандалиям на босу ногу, был он приверженцем системы доктора Кнейпа. Одетый в короткие штаны, какие носят на помочах дети, правда, без помочей (а, может, они скрывались под желтой рубашкой без рукавов и без пуговиц, с одной только прорезью для головы), выглядел он довольно нелепо. Оба его компаньона по виду мало чем от него отличались.
– Что вы себе позволяете? – шагнул к нему Алексей Арнольдович.
– Ладно, ладно, мужик, ты чего? – отступил поближе к товарищам молодой человек.
«Мужик?! – поразилась Софья Дмитриевна. – Да какой же Алексей Арнольдович мужик?!» И тут же цепь изумлений сдвинулась еще на одно звено, которым стала увиденная ею надпись на рубашке молодого человека: «Как ни крутись, а жопа сзади!»
Она не поверила своим глазам – такое в обществе людей невозможно!
Софья Дмитриевна крепко, до головокружения, зажмурилась, а когда разомкнула веки, обнаружила себя… в потайной комнате.
5
Она в одиночестве сидела на стуле.
– Алеша! – позвала Софья Дмитриевна.
Он не отозвался.
Миновав коридор, Софья Дмитриевна вбежала в спальню, но мужа там не было. И не было его нигде.
– Да что с вами? – пыталась добиться ответа Глаша. – На вас лица нет! Что случилось-то?!
А Софья Дмитриевна все металась по квартире, пока не упала, обессиленная, в кресло.
– Он остался там, – прошептала Софья Дмитриевна поблекшими губами.
– Кто остался?
– Алеша.
– Где?
– Не знаю… В другом мире…
– Да что вы такое говорите, барыня?
Вдруг Софья Дмитриевна оживилась:
– А Алексей Арнольдович не выходил из дому?
– Да нет. И шуба их вон висит в прихожей.
Софья Дмитриевна закрыла лицо руками и, раскачиваясь, начала повторять:
– Он остался там… Он остался там…
– Барыня, Софья Дмитриевна, – мягко опустилась перед ней на колени Глаша, – ну объясните вы мне все по-человечески!
Софья Дмитриевна порывисто откинула руки, сухо блеснула глазами:
– Объяснить? Пойдем, Глаша…
Она взяла ее за руку и повела в спальню.
Глаша оторопело замедлила шаг, увидев на месте зеркала тусклый свет проема.
– Идем, идем, – преступив черту стены, потянула ее за собой Софья Дмитриевна. – Еще не пришли…
Глаша встала посреди потайной комнаты, озираясь с широко раскрытыми глазами.
– Барыня, откуда все это? – наконец, промолвила она. – Стол, картина… А свечу вы зажгли?.. Стулья какие-то чудные… Уж больно спинки выпирают.
Глаша подошла к одному из них.
– Наверно, сидеть неудобно…
Софья Дмитриевна напряженно смотрела от порога, вся натянутая, как струна, в том горячечном состоянии, когда на что угодно готов, лишь бы отринуть свое горе. И, похоже, способ она нашла.
– Не вздумай! – вскрикнула Софья Дмитриевна. – Не вздумай садиться!
И как-то зловеще улыбнулась:
– Не то будет вот что…
Она быстрым шагом подошла к стулу и села.
Софья Дмитриевна знала, что сейчас наступит мрак, а потом она окажется в том самом ужасном мире, но… рядом со своим Алешей.
Однако оказалась она вовсе не там, где рассчитывала встретиться с мужем. Поначалу Софья Дмитриевна вообще не была уверена, Мясницкая ли это улица, поскольку и Почтамт, и дом Юшкова лишь отдаленно походили на привычные для ее взгляда здания. А вместо чайного магазина Перлова стоял, прижимаясь к земле, одноэтажный деревянный домик, да и дальше за ним тянулись такие же унылые домишки. И лишь в храме на углу переулка однозначно угадывалась церковь Фрола и Лавра.
Вся улица была заполнена людьми, которые на повозках, в каретах или просто пешком, груженые скарбом, двигались в одном направлении. Негромкий гул, сродни протяжному стону, запах общего горя витали над этим потоком. Софья Дмитриевна находилась в стороне от движения, на тротуаре. Иногда мимо верхом проезжали военные. Софья Дмитриевна не слишком разбиралась в мундирах, но ей показалось, что они отличаются от тех, какие носят сейчас офицеры. Один из них, гусар (она определила это по неизменным гусарским атрибутам – доломану и ментику), попридержав коня, склонился:
– Сударыня! Нынче холодный ветер! Не угодно ли набросить на плечи?!
Из притороченной к седлу сумки он извлек бежевый платок и с улыбкой протянул его Софье Дмитриевне.
– Мерси, – опешила она.
– Что же вы? Теперь французский не в чести! – с предостерегающей интонацией проговорил он, отъезжая…
«Отчего не в чести? Что это значит?» – недоумевала Софья Дмитриевна.
Впереди, очевидно, появилось какое-то препятствие, потому что людской поток начал замедляться. Напротив, совсем близко остановились две женщины, одинаково повязанные шалями. Одна рассказывала другой:
– Говорят, в среду это случилось. Ястребок залетел на Сухареву башню, на самый шпиль. А у него путы на ногах были, так он ими аккурат в крылья орла угодил, ну, того, медного, что на шпиле. Побился, побился и околел…
– Знак это! – отвечала ей вторая женщина. Не одолеть супостату Расеи! Запутается Бунапарт в крылах нашего орла!
– Вот и молва про то же толкует…
Софья Дмитриевна содрогнулась: господи, да вокруг нее – прошлое! Это осень 1812 года, москвичи покидают город… Что же наделала она! Теперь ей ни за что не свидеться с Алексеем!
От отчаяния Софья Дмитриевна горько заплакала.
Обе женщины что-то говорили ей, утешая, но она продолжала рыдать. В какой-то момент Софья Дмитриевна поднесла к лицу подаренный гусаром платок и, промокая слезы, крепко сомкнула веки…
И тогда случилось то же, что и в первый раз – она вернулась в потайную комнату!
6
Глаша смотрела на нее опустошенным взглядом. В нем не было ни испуга, ни потрясения, как и присущей человеку разумности. Похоже, осознание самой себя покинуло ее – только лишь Софья Дмитриевна исчезла из виду. Но и теперь, когда та очутилась на стуле снова, Глаша продолжала оставаться в состоянии отрешенности. До тех пор, пока Софья Дмитриевна не обнаружила у себя в руках бежевый платок и не вскрикнула от неожиданности. Только тогда Глаша очнулась, в глазах у нее всполошился страх. Отбежав в угол, она трижды наложила на Софью Дмитриевну крестное знамение.
– Барыня! – осевшим голосом молвила она. – Барыня, вы ли это? Но Софья Дмитриевна ее не слышала.
– Посмотри, – растеряно показала она на платок, – и вещи оттуда переносятся…
– Да что же это происходит?! Объясните вы мне Христа ради! То пропадаете куда-то, то появляетесь…
И через паузу, притихнув, боязливо спросила:
– Вы, барыня, – ведьма?
Софья Дмитриевна ужаснулась ее предположению, точнее тому, что такое возможно подумать про нее, тогда как она – несчастная жертва какого-то загадочного явления! Конечно, сейчас же нужно открыться Глаше, тем более, что злополучная метаморфоза повторилась у нее на глазах, а значит не понадобится разубеждать Глашу в том, что Софья Дмитриевна сошла с ума.
– Что же получается, – подытожила ее рассказ Глаша, – как только человек здесь садится, он тут же переносится на старинную Мясницкую?
– Ты имеешь в виду прошлое? Но то время, в котором оказались мы с Алексеем Арнольдовичем, на прошлое не походило.
– Значит, вы были в будущем?! – изумилась Глаша.
– Мне страшно о таком даже подумать… – печально опустила взгляд Софья Дмитриевна, которая умолчала про надпись на одежде молодого человека. – Ничего я не желаю сильнее, – тихо продолжила она, – как только бы вернулся Алеша… К сожалению, мне неизвестно, что надо для этого сделать…
Но вдруг оживилась:
– Что же я говорю! Конечно, знаю! Это наподобие какого-то ритуала! Нужно встать напротив Почтамта и плотно закрыть глаза!
А в следующую секунду сникла:
– Но вряд ли он об этом узнает, потому что и мое знание – только случайность. Как он там? Что с ним?.. Остается лишь на Господа уповать!
– Ну почему же? – воскликнула Глаша.
Ей давно уже не было страшно. Теперь она стояла рядом с Софьей Дмитриевной посредине комнаты, то и дело бросая цепкие взгляды на стулья. – Можно снова попробовать попасть к Алексею Арнольдовичу. Чего бояться-то? Мы же знаем, как вернуться назад!
– Мы? – рассерживаясь от догадки, переспросила Софья Дмитриевна. – Я запрещаю тебе, Глаша, не только приближаться к стульям, но и заходить в эту комнату!
– Конечно, как прикажете, – с обидой потупилась Глаша, – только почему?
– Да пойми ты: совершенно неизвестно, в каких обстоятельствах можно оказаться! Вот, например, триста лет назад там, где сейчас Мясницкая, наверняка разъезжали на конях опричники. И любой из них, попадись ты ему на глаза, может схватить и умчать тебя неведомо куда. Ты уверена, что сумеешь благополучно освободиться и найти потом нужное место? А, скорее всего, ты его даже не сыщешь: Мясницкая тогда была, наверно, не Мясницкая, а Почтамта и дома Юшкова не существовало вовсе.
