Александр Чернов - Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога
Круглое лицо медсестры, доселе застывшее сосредоточенно-обеспокоенным выражением, заметно просветлело, на губах появилась легкая улыбка.
– Согласен. Какая же говорилка без соображалки. Будешь постоянно по жевалке выхватывать. – Темнов тщательно ощупал живот мальчонки. – Вводи стимуляторы. Медленно. Я скажу, когда остановиться. – Выслушав через фонендоскоп сердце и легкие пациентика, он грузно опустился на стоявший у подоконника стул. Отсюда ему был хорошо виден и теперь уже нормально дышащий виновник ночного бдения, и подсоединенный к внутривенному катетеру шприц, которым Татьяна медленно вводила мозговую подпитку не знающему меры акселерату.
Признаки физической активности не замедлили проявиться. Мальчишка засучил худыми ножками, задвигал ручонками. Угловатая головенка сначала бессистемно, а затем осознанно завертелась из стороны в сторону. Через пару минут присутствующие имели удовольствие лицезреть отсутствующий взгляд маленьких черных глазенок.
– Ау! – Александр вновь приступил к тактильной стимуляции ушно-челюстной области ночного гостя. – Смотри на меня, Никита!
Пустота во взгляде сменилась болезненной осознанностью. Рот пьянчужки широко открылся, извергнув из недр маленького тельца громкий визг, в котором уже явственно проступали интонации недовольства, испуга и боли.
– Мозги зашевелились, – удовлетворенно констатировал врач, продолжая раздражающее пальцевое воздействие на нежные околоушные ямки. – Никита! Тихо! Смотри на меня!
Но детский плач, равно как и женскую истерику, легче переждать, чем остановить. Обильные слезы двумя равновеликими потоками уже струились по бледно-розовым щечкам, а крик перешел в прерывающиеся всхлипываниями рыдания.
– Ну, кажется, реанимационный экстрим позади. Осталось переждать звуковую атаку. – Александр вернулся на стул, с оптимистичной задумчивостью наблюдая за распустившим нюни пацаненком.
– Да разве же это атака? И не такое наши уши выдерживали. – Убедившись в надежности фиксирующих бинтов, Татьяна подошла к низкой кушетке и устало присела на краешек.
Среди бессвязного рыдающего бормотания отчетливо выделялись короткие слова общего содержания вроде «мама», «плохо», «фу», свидетельствующие о положительной динамике восстановительного процесса.
Темнов обдумывал план дальнейших лечебных действий. Сейчас они уже сводились в основном к организационным нюансам. Оставлять пацана в подотчетной ему реанимации он теперь не собирался. Из комы вывели, дыхание наладили, тонус восстановили. Еще несколько пунктов по детоксикации и – во вторую городскую больницу. Там находилось реанимационное отделение, специализировавшееся по детям. Да и детская больница у них под боком. Данных за хирургическую патологию у пацана нет, так что он имеет все шансы уже к полудню оказаться в педиатрии. Ну а там… А хрен его знает, что там! До следующего запоя, наверное. Негативная туманность жизненных перспектив паренька слегка рассердила Александра.
– Мама, нет! – визгливое крещендо вывело Темнова из задумчивости.
Татьяна суетливо бросилась к малышу – материнский инстинкт опередил профессиональную сноровку.
– Тш! Тш! – Ее крупная мягкая рука с осторожной заботливостью поглаживала дергающуюся от натужных воплей головенку. – Успокойся. Мама здесь. Может, лучше действительно мать позвать? – взглянула она на врача. – Дитю утешение, а нам облегчение. – Пухлые губы раскрылись легкой улыбкой от невольного экспромта.
– Можно. – Александр не спеша поднялся и направился к высоким двустворчатым дверям. Но на выходе его поступательное движение было приостановлено весьма оригинальным способом. Открываемая врачом массивная створка была буквально втолкнута обратно твердым препятствием. Рука доктора едва не соскользнула с круглой металлической ручки.
– Ой! – с растерянной болезненностью явственно прозвучало из-за двери. Затем послышалось уходящее вбок шуршание и короткий, неумело сдерживаемый смех.
Вторая попытка была более результативной. Дверь открылась, уже не встретив сопротивления. В ярко освещенном коридоре, слева от выхода из реанимационного зала, стояла потирающая ушибленный лоб тетенька парнишки. Микс смущения и веселости на ее миловидном, но несколько вульгарном лице свидетельствовал вовсе не о переживаемом за судьбу племянника беспокойстве, а, скорее, о восприятии происходящего как некоего забавного приключения.
– Подглядывать нехорошо. – Упрек звучал шутливо, но легкая приподнятость настроения, обусловленная быстрой реанимацией мальчонки, была подпорчена.
– А я только подслушивала, – хихикнула великовозрастная шалунья, – там все равно ничего не видно.
– А слышно?
Дамочка осеклась, смущенная прямым вопросом.
– Ну-у немного, – судя по вернувшейся на лицо улыбке, она расценила выпад доктора как чистейшей воды шутку. – Совсем чуть-чуть. Ну как там? – спохватилась она, вспомнив о необходимости изображать заботливую тетушку. – С Никиткой все в порядке?
– Еще рано делать окончательные выводы, – выдал стандартную для подобных ситуаций фразу Александр. Желание приглашать к алканавтику мать у него пропало столь же внезапно, как и появилось. Он взглянул в ее сторону. Женщина сидела в той же неудобной позе, сильно наклонившись вперед. Носовой платок она теперь прижимала ко рту, а неподвижный, словно осовевший взгляд карих глаз был устремлен на доктора.
– Ожидайте.
Он плотно прикрыл за собой дверь.
– Мамочку позвали? – Татьяна застиранной пеленкой обтирала слюнявые губы пациента.
Александр скривился в неопределенной гримасе, затрудняясь сформулировать причину столь резкой перемены решения.
– Обойдемся. Уже недолго осталось.
Пацаненок вовсю моргал осовевшими глазенками, но во взгляде появилась явная фокусировка и, как показалось Темнову, некая обидчивая сосредоточенность на незнакомцах. Однако испуганное наблюдение не мешало ему сопровождать верчение кудрявой головкой и выгибание худенького тельца интенсивной звуковой поддержкой. Жалобы приобретали все более связный характер:
– Ай! Голова болит… Ой! Мама… Нет! Не хочу… Фу-у!
Некая последовательность отрывочных восклицаний спонтанно насторожила анестезиолога. Щелкнув шмакодявку за ухом, он начальственным тоном обратил на себя его внимание:
– Никита! Смотри на меня! – После нескольких безуспешных попыток врач добился, что маленькие темные буравчики встретились взглядом с его глазами. – Хорошо. Тихо, Никита! Тихо! – Пьяная мутность, смешанная с опасливым ожиданием, созерцала крупную фигуру Александра зенками маленького человечка. Завывания смолкли, уступив место приглушенным всхлипываниям.
«Есть контакт! Мозг ожил», – окончательно констатировал про себя Темнов факт успешной реанимации.
– Видишь меня, Никита? Кивни! – Дерганое качание маленькой головы подтвердило возможность дальнейшего диалога. – Покажи язык. Язык, Никита! Ну! – Влажный розовый лепесток лениво высунулся изо рта мальчонки, таща за собой приторный шлейф ликерного перегара. – Прячь! Закрой рот! – Узкие полоски сухих губ сомкнулись, вновь затрепетав сдерживаемыми рыданиями.
– Доктор! Вы его совсем запугаете. – Татьяна погладила пунцовую щечку ребенка. – Он же совсем дитя! Хотя и пьяненькое.
Никита, ощутив нежное сочувствие, попытался было усилить звуковую атаку на барабанные перепонки медицинского тандема, но его робкие потуги было жестко пресечены Александром:
– Тихо, Никита! Тсс. – Выразительный взгляд на Татьяну. – Не мешайте! Объясню позже. Смотри на меня, Никита. Так. Тихо! Сожми мои пальцы. Ну! Сожми руку в кулачок. Во-от. Молодец! Смотри на меня. Та-ак. Как тебя зовут? Ну! Никита, как тебя зовут? Говори! – Умышленная тавтология при формулировке последнего вопроса зачастую помогала «заторможенным» пациентам быстрее вспомнить свои позывные.
– Ни-и-ки-и-та-а, – плаксивые интонации почти заглушали невнятный ответ, но сейчас важна была нить вербального контакта. Сопли и слюни отошли на второй план.
– Молодец! Глаза не закрывать! Смотри на меня! – В болезненной стимуляции натерпевшихся ушей мальчонки уже не было надобности. Достаточно было легкого надавливания. – Никита! Ты невкусное пил? Ну?! «Фу-у» пил? Отвечай! – Александр не знал, как понятней обозначить алкогольсодержащую мачмалу, которой отравился юный экстремал, и пользовался его же терминами, услышанными в полубредовом бормотании. – Бяку пил? «Фу-у» пил?
– Да-а!
– Зачем? – Темнов осекся, поняв неуместную сложность вопроса. – Гмм. Где взял? – Опять не то. Описательные подробности мальцу сейчас были не под силу. – Кто тебе дал? Кто налил? Говори!
Со среднестатистическим забулдыжкой от 14 лет и старше подобный трюк фактически не имел шансов на успех. Еще не пробудившись окончательно, будучи оглушенными алкогольными токсинами, особи постарше уже на сумеречной стадии сознания оказывались заблокированными для выяснения анамнеза, а зачастую и для столь необходимого в данной ситуации продуктивного контакта. У мужчин на передний план обычно выступала агрессивность, у женщин – истеричность. Реже попадались «молчуны», сознательно избегавшие общения с медперсоналом и ограничивающиеся односложными нецензурными высказываниями в адрес особо настырных реаниматологов. Но маленький человечек еще не был посвящен в негласный кодекс, порицающий выдачу собутыльников в критических ситуациях. И к счастью, не был или был недостаточно запуган для этого. Поэтому, поддавшись на требовательные уговоры Александра, он протяжно выдохнул:
