Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
– Как фамилия зэка?
– Да забыл я… На языке крутится, съедобная такая… Сухарев… Горбушкин…
– Булкин! – подсказал Самохин, догадываясь.
– Точно! Батон, сука… Найду – урою пидора!
«А вот это уже плохо…» – подумал про себя Самохин. Вряд ли заключенный, которого «опустили» под конец срока, отправится после случившегося беззаботно спать в потаенном местечке…
– Дрянь дело! – подытожил Самохин. – У меня на этого Булкина информация есть. Он сейчас что угодно натворить может.
– Вот блин! – выругался дежурный. – И обязательно в мою смену! А мне завтра с утра корову на прививку вести… Если побег – все дела побоку. Уйду на пенсию к чертовой матери!
– Если побег – тебя на пенсию и так выпрут! Не спрашивая желания! – съехидничал Самохин.
– Тебя тоже. Ты у нас кто? Кум! А кум должен все знать и предотвратить побег еще в стадии замысла! – парировал Алексеев.
– Это точно! – подтвердил Самохин, который уже давно не боялся ни выговоров, ни увольнения. – Уйдем, будем на пару с тобой коров разводить… Я доить научусь, молоко продавать начнем. А зэки пусть хоть перережутся здесь, хоть разбегутся к чертям собачьим! Хватит, навоевались с преступностью! Пущай другие попробуют. А то что-то больно много умников развелось. Все советуют, как этих, оступившихся, правильно перевоспитывать надо…
– Ну да… Все перестраиваются… Мне знакомый рассказывал. Он в пятой колонии, на строгом режиме, служил. Освободился у них один урка – блатной, из ШИЗО не вылезал. А недавно заявляется в составе какой-то комиссии. Депутатом что ли, или хрен их там разберет кем, заделался. И давай зону шерстить! Ну, мой знакомый, он режимником был, не выдержал и говорит козлу этому: жаль, мол, что я тебя, гниду, здесь не сгноил! И что ты думаешь? Вызвали в управление и уволили из органов на хрен. Даже до пенсии год доработать не дали! Ну не суки, а?
Рослый, длинноногий Алексеев, похожий в расстегнутой шинели на памятник Дзержинскому, еще ускорил шаг, вконец загнав Самохина, и весь путь от вахты до производственного объекта, проходивший по гаревой дорожке, окруженной по сторонам густыми рядами ржавой колючей проволоки, майоры промахали за десяток минут. Зэки, которых гоняли по этому проволочному туннелю под конвоем на работу и обратно, тащились обыкновенно не менее получаса.
Добравшись до КПП, отгораживающего цех по изготовлению стройматериалов, Алексеев раздраженно бухнул сапогом в сварную железную дверь. Видимо, издалека приметивший их часовой открыл сразу, и майоры без промедления вошли на территорию промзоны. Цех представлял из себя грязное, закопченное до черноты двухэтажное кирпичное здание, где за высокими, кое-где разбитыми и заделанными фанерой и полиэтиленом окнами визжали станки, тяжело ахали механические молоты. Видимо, воспользовавшись задержкой со съемом, производственники решили продлить рабочий день, наверстывая, как всегда, заваленный план по выпуску продукции.
Чуть дальше от здания цеха, освещенного прожекторами, было совсем темно. Угадывались подсобные постройки – гараж, складские помещения, в отдалении тянулись ряды железнодорожных вагонов, а еще дальше тьма вновь отступала, обрезанная залитой огнями полоской запретной зоны и высоким, черным от сырости, но по-прежнему крепким дощатым забором с вышками и часовыми по углам периметра.
Откуда-то из мрака, посвечивая себе под ноги фонариком, выкатился маленький расторопный прапорщик.
– Товарисч майор! – окликнул он Алексеева и представился: – Прапорщик Тарасэнко! Значит, так. Докладываю. Осужденный Булкин обнаружен мною в бытовке гаража…
А потом, склонившись к дежурному, добавил свистящим шепотом так, что Самохин едва расслышал:
– Вздернулся он, товарищ майор. Висит, то есть…
– Твою мать! – ругнулся сквозь зубы Алексеев. – Вот твари! Повеситься другого времени не найдут – обязательно в мою смену! Веди, показывай…
В бытовку пробирались впотьмах, вслед за прапорщиком, едва различая в прыгающем пятачке света фонарика разъезженную автомобилями и тракторами ухабистую дорогу с подернутыми тонким ледком лужами в колеях. У входа в бытовку пришлось осторожно переступать через поломанные ящики, мотки проволоки, драные зэковские ватники.
– Развели бардак на объекте! Тут, если не повесишься, так ноги переломаешь! – ругался Алексеев.
Прапорщик остановился у распахнутой, держащейся на одной петле двери и сквозь проем осветил дальний угол бытовки.
– Вин вон там…
Заключенный висел, неловко повернув голову. Шея обмотана телефонным кабелем, один конец которого уходил куда-то под потолок. Самохин удивился непропорционально длинной фигуре висевшего, совсем не похожей на толстячка-Булкина. Однако, присмотревшись, понял, что тяжелые, раздолбанные кирзачи почти сползли с ног трупа, будто пытаясь хоть так, независимо от владельца, опереться о землю.
– Вот, значит, как… – неопределенно пробормотал Алексеев и добавил с некоторым облегчением: – Хорошо, что хоть не сбежал…
– Ты его щупал? Может, живой еще? – поинтересовался Самохин у прапорщика.
– На кой хрен он мне сдался! – испуганно отшатнулся Тарасенко. – Начкар лекаря вызвал, нехай он его лапает!
– Ладно, кончай трепаться, – оборвал его Алексеев. – Пойди приведи сюда бригадира… Пусть еще пару человек возьмет. Надо снимать, не до утра ж ему тут висеть…
– Та нехай висит, раз це ему в кайф! – оживился прапорщик, обрадованный тем, что возиться с покойником предстоит другим. – Чем больше их копыта откинет, тем нам охранять меньше!
– Тебя ж, дурака, тогда со службы погонят, если охранять некого станет. А работать ты не умеешь… – не удержавшись, ехидно заметил Самохин.
Прапорщик шмыгнул во тьму, и было видно, как шустро перекатывается по черной стылой земле свет его электрического фонарика.
– Дай закурить! – попросил Алексеев Самохина.
– Ты ж не куришь? – удивился тот, вытаскивая из кармана пачку «Примы».
– Закуришь тут, когда Жучка сдохла… Знаешь такой анекдот?
– Знаю, знаю… – прервал его Самохин. – Ты лучше подумай, куда труп до утра положить.
– А че тут думать? Дело привычное. Оттарабаним на пожарку, там сарай есть.
– А крысы не обглодают?
– Поставлю бесконвойника, пусть гоняет… – Алексеев неумело затянулся сигаретой, кашлянул. – Вот навоз! И как ты их куришь?
– В область-то что докладывать будешь? – поинтересовался Самохин.
– Понятно, что, этот, как его… суицид налицо. Без внешних признаков насилия. А ты расследование начи-най проводить – объяснительные собери, заключение составь… Да сам знаешь, не мне тебя вашим кумовским штучкам учить…
Послышались голоса, подошли несколько заключенных.
– Здрассте, граждане начальники! – поприветствовал рослый, здоровенный бригадир, осужденный Сергеев. – Где жмурик-то? Я носильщиков привел.
– Идите, снимайте… Там провод перерезать надо. Нож есть? – обратился к нему Алексеев.
– Откуда? – весело возмутился зэк. – Ножей не держим, гражданин майор, не положено!
– Ты мне тут не баклань, срезай давай! – прикрикнул на него дежурный.
– Сей момент…
Протиснувшись в дверной проем, бригадир подошел к повешенному.
– Гражданин прапорщик, сюда посветите!
Луч фонаря уперся в тело. Сергеев решительно повернул голову трупа к себе, заглянул в глаза, выпученные от мертвого ужаса.
– Готов, крякнул… Холодный уже!
Потом, пошарив в кармане своего ватника, достал нож, щелкнул выкидным лезвием, полоснул по натянутому проводу и, матюкнувшись, подхватил падающее тело.
– Выноси! – скомандовал Алексеев.
– Эй, быки, чего уставились! – заорал на зэков бригадир.– Я, что ли, в натуре, его тащить буду?! А ну, налетай!
Заключенные подхватили мертвое тело, спотыкаясь и давясь в узком проходе, вынесли наружу.
– Сергеев! – окликнул бригадира Самохин. – Дайка сюда ножичек. Сам же говоришь – не положено.
– Вот так всегда… – вздохнул зэк, – сделаешь доброе дело, а после еще и виноватым окажешься. Чем же я сало резать буду?
– Откусишь… – пренебрежительно махнул рукой, пряча в карман изъятый нож, Самохин. – Вон у тебя пасть-то какая! Прямо людоед, а не советский заключенный…
– Ну вы скажете… Га-га-га! – заржал польщенный шуткой майора бригадир. – Вот вставлю фиксы рандолевые – все девки на воле мои будут!
– Красавец! – одобрительно поддакнул Самохин.
– Куда тащить-то? – нетерпеливо спросил кто-то из нянчивших покойника зэков. – В санчасть?
– На КПП пока, санчасть ему ни к чему. А вот тебе, если базарить много будешь, точно понадобится! – пригрозил Алексеев.
– Ишь, тяжелый какой! – не успокаивался разговорчивый зэк. – Говорят, что в тюрьме кормят плохо. А как нарежет хвоста – так не донесешь… Хоть бы чаю замутку, гражданин оперативник, за труды выдали!
