Андрей Олех - Безымянлаг
– По поводу смерти…
– Прошу прощенья, – перебила Ивана Андреевича Алия, расставляя тарелки с тушеной свининой и картофелем. – Сейчас хлеб принесу, ничего не успеваю. Витя свинку только забил, пока разделывали, время потеряла. Хотела ногу запечь, думаю, вообще не управлюсь к ночи, вот натушила, что со вчера осталось…
– Ты помогла бы матери, – обратился к Зое Геннадий Аркадьевич. – У нас так, по-домашнему. Ешь, Иван. А что, сомнения есть в их смерти? Хотя раз ты приехал, значит, есть.
– Да не то чтоб сомнения, видимо, деталей не хватает, прислали разобраться.
– Значит, надо разобраться. – Геннадий Аркадьевич молча жевал горячее, глядя в тарелку, потом потянулся к бутылке и, налив только себе, добавил: – Стройка у нас большая, за всем не уследишь. Сам не видел, даже на похороны не успел, говорят, машина перевернулась. Если есть какие-то вопросы, надо, конечно, их прояснить.
Чернецов, казалось, вообще не проявлял интереса к чужому поручению и с аппетитом жевал картошку, запивая ее водкой.
– А кто похоронами занимался?
– Не знаю, наверное, хозчасть. У нас тут сроки, если вы не знали. Круглые сутки работаем, на все остальное внимания не обращаем. К 1 января все достроить надо, а народ – дрянь. Им родина шанс дала на исправление. Им за работу деньги платят. Так они не хотят. Уголовщина, воры и враги народа, не могут они ни жить по-человечески, ни трудиться. – Геннадий Аркадьевич заметно раскраснелся и говорил все громче.
– Не расходитесь, папа, подышите по Мюллеру.
Зоя, обещавшая близкое знакомство, затушила недокуренную папиросу о нетронутую тарелку с едой и, пожелав всем спокойной ночи, ушла. Иван Андреевич, боявшийся смотреть на нее весь ужин, бросил быстрый взгляд и увидел сходство дочери с отцом, только все черты ее лица были тоньше.
Инженер выглядел очень озадаченным и немного злым. Он то и дело посматривал на Ивана Андреевича, тоже почти ничего не съел, но из-за стола выходить почему-то не спешил.
– Хватит пить, Гена. Давайте я тарелки заберу. Опять Зойка не съела ничего. Иван Андреевич, я вам застелила кровать свежим, найдете комнату, не заплутаете?
– Спасибо за ужин, проводите, а то у вас лабиринт какой-то, а не штаб.
– Зато тепло не выходит, – без улыбки сказал успокоившийся Геннадий Аркадьевич и, откинувшись на спинку стула, обратился к инженеру: – Ты подумай хорошо, Саш, о том, что я тебе сказал.
Иван Андреевич пропустил вперед Алию с тарелками и вышел в полутемный коридор.
– Зайдите завтра ко мне на ТЭЦ, здесь все не так, – быстро прошептал поравнявшийся с ним Зимонин и пошел к выходу раньше, чем Иван Андреевич смог ему ответить.
– Вот ваша комната, спокойной вам ночи, – с другого конца коридора сказала Алия и исчезла.
Иван Андреевич зашел в комнату и обнаружил, что дверь до конца не закрывается. Раздевшись, сложил вещи на стул, но кобура с пистолетом «ТК» тянула брюки вниз, и он переложил их на пол. Поеживаясь от прохлады, лейтенант выключил свет и забрался под холодное одеяло. Весь день он мечтал поспать, а теперь сон не шел. Здесь все не так. Разбились на машине, говорят.
Ветер за окном стихал, кусты царапали подоконник все тише и тише, потом умолкли. Пошел снег. Сверху раздались тяжелые шаги, наверное, Чернецов. По коридору пробежали мелкие, шаркающие – его жена.
Постельное белье пахло затхлостью, несмотря на уверения жены Чернецова, что застелено свежим. Втягивая ноздрями запах, Иван Неверов осознал, что он здесь не нужен. Он не мог помнить, как убили его отца, председателя комбеда в Верхнем Аблязове, но сквозь неверную пелену помнил, как его мать умирала от тифа, обрывками помнил, как родственники везли его в Пензу. И совершенно отчетливо помнил, как точно так же, лежа в темноте в чужом доме, понял: он там не нужен.
Иван Неверов согнул колени, стараясь согреться, перевернулся на левый бок, затем на правый и так бесчисленное количество раз, пока не решил, что не может заснуть из-за скрипящих пружин. Тогда он замер, лежа на спине с открытыми глазами, и его окружила полная тишина. Когда ты никому не нужен, ты ничего не должен. Раньше эта мысль успокаивала, а теперь от нее стало страшно. Не понимая, как это происходит, лейтенант госбезопасности испытал давящее чувство страха. И оно становилось все сильнее и сильнее. Ему казалось, что тьма и холод вокруг него не пропускают звуки, он был готов встать и включить свет, но где-то вдалеке застучали колеса приближающегося поезда, состав пронесся мимо окна и, зашипев, где-то недалеко остановился.
Иван задержал дыхание, с надеждой вслушиваясь в сторону невидимого поезда. Когда тишина снова начала давить, со стороны дороги донеслись приглушенные крики и лязг железа. Он представил людей, выгружающих длинные металлические рельсы из вагонов, радостных рабочих, как в кадрах кинохроники, и начал считать, как первая далекая рельса гулко звякнула о вторую, вторая о третью, третья о третью. И зациклившись на третьей, с беспокойством подумал, что рано или поздно рельсы кончатся и снова наступит тишина. Далекий лязг перестал приносить успокоение, и при каждом новом ударе металла Иван боялся, что это последний, но когда раздался последний, он уже спал. И не видел, что за окном стоит черный силуэт и смотрит в его комнату, не обращая внимания на падающий снег.
Сквозняк хлопнул незапертой дверью и разбудил Неверова. Солнечный свет не пробивался через плотные зимние облака, зависшие над Безымянкой, и было непонятно, сколько времени. Лейтенант потянулся к стопке вещей на стуле, чтобы достать часы, но вспомнил, что положил их в брюки. Когда он нагнулся, чтобы заглянуть под кровать, холод комнаты впился в сонное тело. Половина десятого, нужно срочно вставать. Иван дал себе еще минуту погреться в постели, и когда секундная стрелка трижды прошла круг, он, злясь на самого себя, сорвал одеяло. Одевшись, ощутил тупую тяжесть в голове. Переспал.
В доме не было слышно ни звука, в коридоре стояла полутьма. Иван Андреевич прошел до прихожей, никого. Открыл входную дверь, мороз обжег ему лицо, на дворе пусто. Где машина? Спать сюда приехал? Неверов вернулся в комнату и попытался сосредоточиться, выгоняя головную боль. Но она не уходила. Стерев грязь с уголка глаза, он открыл портфель, стоявший под стулом, и достал коробочку с бритвенными принадлежностями.
На кухне он нашел только холодный чайник; спичек, чтобы разжечь огонь, нигде не было видно. Налив в маленькую ванночку немного ледяной воды, он тщательно взбил пену из обмылка. Глядя на свое опухшее после сна лицо в маленькое зеркальце на крышке коробочки, Иван Неверов с раздражением провел рукой по светлой редкой щетине на щеках.
Как он ни старался намазать побольше пены, кожа чувствовала холод лезвия, и опасная бритва дергала волосы. Иван Андреевич несколько раз останавливался, пытаясь сдержать злобу, но когда остался только подбородок, в дверь штаба забарабанили, рука дрогнула, и кровь закапала сначала на пол, а потом в подставленную ванночку с остатками пены. Лицо и руки вытереть было нечем. Не промыв лезвие и помазок, Иван бросил их в коробочку и быстрым шагом вернулся в комнату. Наскоро вытер руки и лицо о простынь и открыл незапертую дверь.
Перед ним стоял невысокий человек в штатском. Черты лица уловить не удавалось, так как все внимание притягивал огромный лиловый синяк под левым глазом.
– Никого нет, – невпопад ответил Неверов на незаданный вопрос.
– Как же нет, если я к вам. Вы же приехали из Москвы? У вас же какая-то проверка?
– Кто вы? – отступая от холодного ветра в прихожую и впуская посетителя, спросил Иван Андреевич.
– Владимир Валентинов, Володя, корреспондент и редактор «Сталинской стройки» – печатного органа нашего лагеря, голос производства.
– Я все равно не понимаю, что вам нужно.
Неверов почувствовал, как кровь стекает с подбородка, стер ее пальцами и отступил еще дальше к своей комнате. Журналист последовал за ним.
– Вы ведь человек из столицы – новый человек, было бы интересно узнать ваше мнение о строительстве, о первых впечатлениях.
– Я ничего не понимаю в строительстве. – Иван Андреевич, не отрывая взгляд от синяка, приложил простынь к порезу. – Откуда вам вообще известно о моем приезде?
– Здесь очень тяжело что-то скрыть. – Синяк сощурился. – Вы просто рассказывайте, а я буду записывать.
– Что записывать? – терял терпение Неверов. – Мое расследование носит секретный характер, мне не о чем с вами говорить.
– Расследование?
На улице послышался шум мотора, Иван Андреевич оттолкнул журналиста, набросил шинель и почти выбежал из штаба. Во дворе жена Чернецова над чем-то смеялась вместе с водителем Сережей, помогавшим ей выгружать сумки из машины.
– Доброе утро вам, а мы в Куйбышев за продуктами успели съездить, будить вас не стали…
– А могли бы, я не спать сюда приехал, – оборвал Алию Иван Андреевич. – Не глуши машину, едем.
