Олег Рой - Тот, кто стоит за плечом
– Ты шутишь! – невольно улыбнулась Ольга. – Это я-то красавица?.. Хотя знаешь, раньше мне часто это говорили…
Она родилась и выросла на Дону, в небольшом заштатном городишке с одним-единственном заводиком, гордо называющимся градообразующим предприятием. Уже к началу школы стало заметно, что Ольга отличается от своих земляков. Тоненькая девочка с неожиданно аккуратными чертами и большими серьезными серыми глазами, казалось, была вылеплена из иного теста.
«Не останется здесь Оля, – говорили про нее уже в то время. – Видно, что не наша. Городская». Под городом подразумевалась, конечно, Москва или, на худой конец, Ленинград. И сама Ольга знала, что ее судьба не здесь, а в столице. А когда у девочки стал проявляться художественный талант, ни у кого не осталось сомнений в ее высоком предназначении.
– Погляди, погляди, как наша пигалица бабу Дусю изобразила! Дуся как есть! – радостно всплескивала руками мать, глядя на очередные почеркушки своей Оленьки.
Оля и вправду умела выхватывать и переносить на бумагу что-то главное. Вроде и набросок карандашный совсем пустяковый, а человек на нем как живой, сразу узнать можно.
– Тебе учиться надо, в настоящую художественную школу ходить, – говорила Оле учительница.
Да куда уедешь, когда вся родня тут. Разве что потом, после школы.
И шло время… Оленька росла, бегала с подругами в единственное в городке кафе, где продавали водянистое безвкусное мороженое, слушала супермодный «Modern Talking», Тото Кутуньо и «Машину времени»… Ее первые духи были куплены в крохотном магазинчике с полупустыми прилавками, на которых сиротливо лежали куски вонючего мыла и зеленая гигиеническая помада, и стоили девяносто копеек. Правда, пользоваться ими Оленька так и не смогла – слишком противным и резким оказался запах. Пришлось отдать флакончик маме, которая сочла духи вполне подходящими для себя, да и не пропадать же добру, деньги плочены.
– Тебе настоящие французские нужны, – вздыхала мама, сама не понимая, как у нее, простой грубоватой работницы, могла родиться утонченная, почти воздушная дочь. Вот сын Роман – точное соединение фамильных черт. Семейный широкий лоб, массивный подбородок и большой приплюснутый нос. И по повадкам вылитый отец. Ему едва исполнилось семнадцать, а уже любит пропустить рюмашку и разбавить речь матерком. А дочь… Она словно актриса из зарубежного кино. Если бы Олина мать читала волшебные сказки, она, пожалуй, решила бы, что Оленька – подменыш, дитя эльфов…
Шел девяносто пятый год, когда Оленька, прихватив свой пятерочный аттестат и пухлую папочку с рисунками, поехала в Москву, собираясь штурмовать Суриковское художественное училище. Она была так уверена в правильности избранного пути, что, не обнаружив своей фамилии в списке поступивших, не сразу в это поверила. Если бы небеса, возмущенные людскими грехами, рухнули на землю, это стало бы для нее едва ли бо́льшим потрясением…
Что же делать? Возвращаться домой?.. Конечно, и речи нет. Значит, нужно как-то обустраиваться в столице, искать временную работу. Так Оля и сделала. И работа, и комната нашлись словно бы сами собой, что снова показалось девушке благоприятным знаком. А потом Оленька встретила Николая…
Вечером, уже лежа в постели, она вдруг вспомнила о сегодняшнем звонке. Неужели у нее действительно есть поклонник? Это было и приятно, и гадко одновременно. Если говорят о любви, то зачем оскорблять? Да и в голосе звонившего ощущалось нечто странное, беспокоящее. «Уж не маньяк ли какой?» – подумала.
2
Последний год Санька помнил отца то пьяным и расслабленным, то трезвым и злым. Однако так было не всегда. Когда-то, Саше уже казалось, что во времена мифические, отец почти не брал в рот спиртного. Николай часто играл с маленьким Сашкой, особенно здорово было, когда он, посадив сына на мощные плечи, изображал норовистого коня и носился по комнате под заливистый Санькин смех. А еще в доме собирались гости. Чаще других приходил дядя Володя, лучший папин друг еще с детских лет, и они вместе с отцом и мамой долго разговаривали о чем-то на кухне, иногда спорили, иногда пели – дядя Володя умел играть и всегда приносил с собой старую испещренную какими-то надписями гитару. «Вот лучшая подруга нашей боевой юности!» – подмигивал он отцу, и тот в ответ всегда улыбался.
А потом все перевернулось. И началось это примерно год назад, со смерти дяди Володи. В это же время изменился и отец. Возможно, на него так повлияла смерть друга детства, а возможно, другие, неизвестные Саше обстоятельства, но примерно с этого времени Николай запил, а отношения в семье стали стремительно разлаживаться. Отец почти каждый день возвращался с дежурства поддатым – иногда слегка, но чаще здорово пьяным и агрессивным. А потом и вовсе раза два-три в неделю перестал являться домой:
– Ночное дежурство, объявлен план «Перехват»!
Конечно, это было чистейшим враньем.
Буквально за год Николай изменился так, что его с трудом можно было узнать. Пил, почти не просыхая.
Физически отец еще оставался очень силен, сыну несколько раз приходилось наблюдать, как он быстро утихомиривал хулиганов на улице, у магазина или у пивнушки. Он всегда учил Саньку, когда надо, постоять за себя и за других.
Странные отношения были у них с отцом всю пока еще не слишком долгую Санькину жизнь – их, точно на качелях, вечно кидало из стороны в сторону. От детского обожания и доверия к неприязни, почти ненависти к вечно пьяному родителю. Было время, Сашка пытался наладить отношения…
Однажды в субботу, в середине апреля, он столкнулся с отцом во дворе. Тот увидел подходившего сына. Кинулся ему навстречу, обнял за плечи и неожиданно сказал:
– Пойдем пивка попьем!
Такое предложение от отца Санька услышал первый раз в жизни. Конечно, он уже пробовал разный алкоголь, в том числе и водку, которая ему страшно не понравилась. Но одно дело выдуть бутылку пива или банку коктейля с друзьями – и совсем другое «пойти выпить» с отцом, наравне с ним, как двое взрослых мужчин. От растерянности он даже ответить не смог, только кивнул.
Отец рванул широкими шагами, увлекая сына за собой. Тот быстро догадался, куда они идут: в пивной зал, который назвали «Аврора», потому что из его окон были видны три трубы ближней теплоцентрали – ни дать ни взять как у легендарного крейсера. Пивнушка была из дешевых, здесь в основном собирались районные ханыги, народ поприличнее обходил бар стороной. Но отца это не смущало. Он взял по большой кружке себе и сыну, пристроился с ним за столом у окна (пить и закусывать в «Авроре» можно было только стоя) и начал «мужской» разговор по душам.
Вспомнить потом, о чем именно они тогда беседовали, дословно или близко к тексту, Санька, как ему ни хотелось, не мог – алкоголь сделал свое дело, здорово затмил и разум и память. Осталось только смутное ощущение, какие-то обрывочные воспоминания… Но ясно было одно – после этого разговора его отношение к отцу резко переменилось. Откровения Николая Александровича, который внезапно распахнул перед сыном душу, заставили Санька на многое взглянуть совершенно иначе. Отец спивается – и не может не пить, потому что считает спиртное единственным светлым моментом в своей неудавшейся жизни. Жизни, которая на старте была полна надежд и благородных стремлений, утонувших в грязи серой жестокой реальности. Мечтая работать в милиции наивным лопоухим пацаном, он думал, что будет бороться с преступниками и помогать хорошим людям, а оказалось… Оказалось такое, о чем и говорить-то не хочется. Так он и загубил свою жизнь, и менять что-то теперь уже поздно…
Санька помнил: после той исповеди в его отношении к отцу возникло нечто новое. Было очень жаль его, хотя жалость, как ему казалось, унижает мужчину. Но было и понимание, сочувствие.
– Да что уж теперь говорить, – махнул рукой отец и пошел «догоняться» с кем-то из появившихся в пивной приятелей.
А Саня, хотя и выпил всего две кружки, добрел до квартиры на слабых ногах и, скинув куртку, сразу отправился раскладывать диван.
– Выпил? – угрюмо глянув на него, угадала мать.
– Угу.
– С отцом?
Откуда она знает? Соседи, что ли, донесли? Впрочем, коли так, отпираться бесполезно.
– С ним.
– Обедать будешь?
Но вместо обеда он сразу заснул.
А когда проснулся, уже стемнело. Отца не было. Опять «Перехват». Санька с горечью подумал, что это название как раз в точности соответствует отцовским устремлениям «перехватить» что-нибудь с друзьями.
Мама сидела на кухне над очередной книжкой в мягкой обложке, в которых научилась находить спасение от житейских невзгод.
– Умойся холодной водой, – скомандовала Ольга сыну.
Он долго плескал в лицо холодную воду, пока не заныло в носу и не заболели зубы.
– А ну, иди сюда, поговорить надо!
Санька сел на стул и, по обыкновению, уставился на свои руки. Так он сиживал не раз, когда родители песочили его за двойки или замечания в дневнике.
