Ринат Валиуллин - В каждом молчании своя истерика
– Только не говори мне, что ты решил вернуться к своей жене, – напомнила мне Лара, что у Антонио от нее нет секретов.
– Скажу, раз ты настаиваешь: сегодня у меня будет свидание.
– Ты серьезно? Свидание… – задумчиво произнесла Лара, и даже в этой темноте было видно, как у нее румянцем выступила зависть. – А говоришь – отдыхаешь? Где ты ее нашел?
– Сегодня днем, в холле. Она сидела передо мной, перелистывая свои бесконечные ноги, а я, еще ни разу не читавший таких интересных книг, не знал, с какой страницы начать этот роман.
– Конечно, ты же не знаешь испанского?
– Не знаю… Пока, надеюсь, что языки передаются поцелуями. Как ты считаешь?
– Какой же ты подлец, всегда умеешь так красиво завернуть. Ты настоящая отрава, ты любовный яд, счастливый недуг. В любом случае, все зависит от тебя. Каждый мужчина на свидании – это, по сути, боец, штурмующий неожиданно возникшую на его пути прекрасную сексуальную крепость. Несомненно, его ждет успех, если он будет действовать под девизом: «Взять любой ценой». Еще ни одна женщина не могла устоять перед щедростью. Искренне надеюсь – у этой испанки найдется противоядие.
– Ничего личного, просто флирт.
– Будешь играть на чувствах?
– Зачем играть? Мы же не в театре. Хотя, знаешь, в школе я думал поступать на актерское…
– Зря не пошел, думаю, у тебя бы получилось. Для мужчины флирт – это система Станиславского, которую ему надо ставить постоянно, как общеукрепляющее.
– Ты права, людей тянет к сцене, одним хочется смотреть, а другим – играть, и тем и другим не хватает разнообразия, – наполнил я бокал и снова протянул Ларе.
– Как в целом у тебя? – бросила в мой бокал два кубика льда Лара.
– Не так как в кино: работы много, любви мало.
– Но роль-то у тебя главная?
– Скорее второго плана.
– Легкое ощущение профнепригодности? – толкала соломинкой лед в фужере Лара.
– Раньше было такое: что это не твое, что твое гораздо значительней. Стоило только задуматься о смысле жизни, хотелось бежать без оглядки, – смахнул я крошку со стола, легким щелчком среднего пальца. Та полетела к стройным ножкам соседнего столика.
– Вредно много думать о смысле жизни.
– Да, это словно в пропасть смотреть, пытаясь взять на мушку цель своей жизни, – нашел я еще одну и перезарядил ружье.
– Взял?
– Вроде того.
– И что же оказалось целью?
– Оскар.
– То есть?
– Я понял, что для полноты жизни, очень важно увидеть себя со стороны и все время держать в поле зрения. «Я» должно следить за Оскаром, чтобы объективно ощущать этот мир. И тогда жизнь твоя проходит в формате 3D. В нас настолько много «Я», что оно заслоняет само наше бытие.
– Получается?
– Когда чувства не мешают, получается, – сделал я второй выстрел и пуля попала в цель. Однако на выстрел никто не отозвался, даже не оглянулся.
– А ты не боишься раздвоения личности?
– Пойми речь не идет о раздвоении. Если «Я» отвечает за продвижение личности, за положительную динамику, то Оскар – за целостность, за общую картинку.
– А сейчас я с кем общаюсь с Оскаром или с тобой?
– Слушает Оскар, а говорю я.
– Скажи мне, что это шутка, и я поверю, – отпила из бокала Лара.
– Да, нет же. Разве с тобой не бывало такого: иногда бывает человек говорит, а ты не слышишь его, думаешь о своем, вот я, например, говорю, а ты не слушаешь, – улыбнулся я. – Это все происходит оттого, что «Я» в тебе доминирует.
– Я думала, что подсознание бережет разум от лишних слов.
– Нет, скорее бессознательное. То есть «Я» в этот момент полностью поглотило сознание. Вижу, мое «Я» тебя загрузило?
– Да уж, никакое сознание здесь не поможет, – засмеялась Лара, переводя свое внимание на сцену клуба, на которую вышли музыканты.
«Некоторым нравятся крупные», – подумал я, отпустив свой взгляд туда же.
Видно было, что один из них взял себе женщину не по размерам. Я ничего не имел против крупных женщин, но эта, широкой кости красавица, была на голову выше своего кавалера. Пытаясь ее обнять, он положил одну руку ей на плечо, другую – на талию. Пытаясь затронуть струны ее души, он волновался сам еще больше, то и дело поправляя прядь ее длинных волос, стекающую на грудь и ниже. Девушка отвечала приятным низким голосом. В ее негибком теле было много от дерева, но попа шикарная, парочка бросалась в глаза массам, ей аплодировали. Скоро я тоже согласился с толпой: их медленный танец был прекрасен и гармоничен.
– Как они танцуют! – указал я Ларе на сцену, где молодой человек играл на контрабасе.
– Блестяще! – улыбнулась она мне. – А некоторые не то что танцевать – разучились смотреть друг на друга, интересуясь близкими, как прогнозом погоды, не зная, что ожидать, – сделала в этот раз она хороший глоток и присвоила бокал, оставив его в своей ладони.
– Ты нас имеешь в виду? – окинул я взором помещение, выискивая Антонио.
– Нет, тем кому лень оторвать свою задницу от барной жизни, в которой нет ничего захватывающего, все как всегда: мужчины напиваются, утрачивая свое обаяние, женщины рисуются и исчезают за недостатком должного внимания, – сделала еще один глоток Лара и вернула мне фужер.
– Теперь я понимаю тягу женщин к художникам. Последние умеют смотреть и рисовать их такими, какими они хотели бы себя видеть. А женщины готовы вдохновлять. Я всегда мечтал быть художником, – поднял я переходящий кубок, завидев вдали Антонио, который продвигался, словно ледокол среди танцующих льдин, к нашему столику с бутылкой шампанского.
– Тебе мало женщин? – ждала свою каву Лара.
– Нет, я никогда не смогу их видеть, как они, перевоплощать.
– Опять про плоть, хоть бы раз о душе! Будет тебе испанская на этот вечер. Незнакомая. Как ты относишься к незнакомкам?
– К прекрасным – прекрасно.
– Лично я с незнакомыми всегда чувствую себя не в своей тарелке. А ты?
– Иду дальше, представляя, что же будет не в своей кроватке.
– Пошляк. Это я не тебе, – сказала Лара удивленному Антонио, когда на столе возникла бутылка кавы.
– Я же говорю, что художника во мне не хватает, я бы нарисовал изящнее.
Я вернулся под утро в свою палату отдыхающего, где уже давно спали Антонио, Лара и малышка. Разбитый, будто переспал со смертью. Я был настолько пьян и обессилен, словно мое мужское самолюбие уязвили в самое сердце. «Жизнь и смерть – две женщины, одна из них тебе уже дала, другая обязательно даст, когда первая разлюбит окончательно и скажет: „Хватит, дорогой, не надо меня обманывать“. Или нет, не так: „Чувак, пошел вон! Тебя ждет эта сучка – смерть, она звонила, спрашивала к телефону твою душу“», – копошились в муравейнике моего сознания насекомыми мысли. «Им о сексе со смертью мечтать не приходится», – посмотрел я на спящих друзей, пробираясь к себе на балкончик. «Но как знать, ведь именно она делает многих мужчинами, посмертно награждая бессмертием», – ухмылялся я собственному тщеславию, награжденному в эту ночь прекрасной испанской гитарой. «Это вам не с контрабасом танцевать… Не женщина, а фламенко. Вот бы ночь с такой провести… в этой раскладушке», – вдохнул я звездную ночь и накрыл себя саваном сна.
* * *В комнате пахло супом, Лара сидела в самом эпицентре одиночества в душегубке быта, жадно-рыжее солнце лаяло на нее в окно, будто его кто-то натравил. «Развернуть бы этот газ в профиль, – усмехнулась она, – жаль, что у шарообразных нет профиля, как нет и лица». Она встала и задернула занавески, вылив тень в комнату, если бы ее спросили в этот момент, о чем она размышляет, вряд ли бы Лара смогла это сформулировать, она думала о своем, для нее это и было медитацией. Мысли – жевательная резинка извилин, а выплюнуть – значило сконцентрироваться. Сейчас ее точкой зрения была муха, которая карабкалась по вертикали стекла. «Даже у мух есть крылья», – подумала Лара, когда неожиданно это откровение вспугнул звонок телефона.
Звонила София, подруга, с которой Лара училась на филфаке в универе. Она была из тех подруг, которым можно было звонить в любое время, по любому поводу, даже без повода. Возможно, именно поэтому созванивались они крайне редко. Кроме того, что София была умна и бескорыстна в общении, наряду с пятью женскими чувствами: ревностью, щедростью, завистью, преданностью, добротой, она обладала шестым, самым главным – чувством юмора.
– Алло!
– Привет, София! – взяла со столика телефон Лара и сделала тише телевизор.
– Привет, милая. Что-то давно не звонила. Как ты?
– Февраль, нарезать лук и плакать, – вспомнила Лара про суп, прошла на кухню, подняла крышку. Глянула в глаза супу, тот перекипел, но продолжал нервничать, не зная, на кого выпустить пар.
– Мой февраль тоже по Пастернаку. А самой-то трудно было набрать?
– Не то слово, ты же знаешь, как трудно звонить друзьям, когда не надо.
– Ну да, – смехом отозвалась София.
– А ты как? – выключила плиту Лара.
