Олег Михалевич - Ночь с Марией. Рассказы
– Модифицированный автомат Калашникова, – предположил я, протягивая руку, но Саша испуганно отдернул невзрачную авторучку из поля моего достижения.
– Ты что, это опасно. На самом деле это – смотри, только тебе говорю, я расписку дал о неразглашении – экспериментальная ракетница для спецопераций. Личный подарок вашего министра внутренних дел. Я у него сегодня интервью брал о борьбе с преступностью, у вас тут разгул полный, он мне подарил. Для защиты. Подходят, к примеру, тебя грабить, ты в карман лезешь, вроде за деньгами, авторучку достаешь, жмешь на кнопку, а оттуда ракета прямо в лоб. Ну, в лоб вообще-то нельзя, убить может. И беременным женщинам в живот нельзя, а в остальные места шваркнет – мало не покажется. И звук, как у пистолета.
– А если бандюганов несколько?
– Так перезаряжается! У меня целый комплект запасных ракет. Слушай, а давай испытаем!
– На ком? – усомнился я. Мы находились на 17-м этаже Дома печати, в редакции литературного журнала, в котором я работал редактором, каким-то образом совмещая это занятие с кооперативной деятельностью, никто на нас не нападал. Куда стрелять?
– Пойдем!
Саша вскочил с места, удержать его было невозможно. Мы прошли по длинному пустынному коридору и зашли в туалет.
– Подожди, – сказал я, давай лучше на улицу выйдем, тут слишком тесно.
– Именно! – подтвердил Саша. – Обстановка, приближенная к боевой. На улице мы силу удара не ощутим, а на звук выстрела милиция может примчаться.
Туалет на нашем этаже имел г-образную форму. Саша, оставаясь в предбаннике с раковиной, выставил руку с авторучкой за угол и нажал кнопку. Прозвучал оглушительный выстрел, затем звон, воздух наполнился дымом и запахом пороха. Мы заглянули за угол. Одна из плиток над писсуаром раскололась и отлетела от стены. Или сначала отлетела, а потом раскололась, кто знает?
– Вот это удар! – восхитился Саша. – Пошли отсюда скорей, пока не застукали.
Пару месяцев спустя Саша снова объявился в Риге. На смену пиджаку пришла прошитая многочисленными карманами куртка. Плечи в ней казались еще шире, грудь выпуклей.
– У меня классный проект, – объяснил он. – Ты с семьей едешь в Америку, не переживай, всего на три месяца, и вселяешься в дом американца. Ищешь там работу, общаешься с людьми, живешь, осваиваешься. Ну, ты же советский человек, в любой обстановке выживешь. Американец – взамен – вселяется в твою квартиру. Ну, и осваивается здесь, соответственно. Мы все это дело снимаем на кинопленку и делаем кассовый фильм! Народ валом пойдет! Ах, да, забыл совсем, по проекту еще бонус полагается – десять тысяч долларов на ремонт квартиры, чтобы перед американцем в грязь лицом не ударить.
– Но почему выбрали меня? – еще слабо, не веря своему счастью, сопротивлялся я.
– Ну как же! Ты человек активный, предприимчивый, у тебя первое в стране частное издательство, интересно же, как ты проявишься среди акул загнивающего капитализма. И по-английски говоришь, как бывший морской штурман. Ведь говоришь?
– В общем-то, да… – я покрутил в воздухе рукой.
– Ну и отлично! Да, и еще… – Саша немного поскучнел. – На проект, конечно, деньги нужны для начала, немного, тысяч двести… Но если у тебя нет, не расстраивайся, я тут кое с кем поговорю.
Затея казалась мне вполне реальной. Жизнь в конце восьмидесятых менялась быстрее, чем о ней успевали думать. Саша уехал, а я в мечтах ходил по Манхеттену, создавал международную корпорацию, придумывал хлесткие и запоминающиеся фразы для кинокамеры. Что-то вроде «мистер Джонс, я предлагаю вам новый рынок на двести миллионов человек, такой шанс выпадает раз в жизни. Давайте, сделаем бизнес вместе». Или нет, лучше я скажу: «Ваши предки открывали Америку. Откроем вместе с вами для Америки Советский Союз».
Я уже видел себя полпредом огромной голодной страны с миллионами бабушек, продающих на улицах никому не нужный домашний хлам, потому что иначе не прожить на мизерную пенсию, страны, еще не знающей макдональдса, хот-догов, сникерсов, кока-колы, фордов, индукционных кухонных плит…
Семья готовилась тоже. Десять тысяч долларов для ремонта серийной трешки по тем временам были сумасшедшие деньги, жена присматривала мебель подороже, подыскивала маляров. Дети разучивали выражения типа My name is… I am from the Soviet Union.
Саша, однако, куда-то пропал, и я понял, что мечтать не вредно, вредно не мечтать. Но однажды ночью мой домашний телефон зазвонил новым, непривычно долгим и звонким голосом. Впрочем, к ночным звонкам я привык, кооперативные книги шли нарасхват, покупатели находили меня даже из Владивостока. Полусонный, я поднял трубку и услышал приглушенный огромным расстоянием голос:
«Mister Oleg? Do you have a little time to speak with me about your visit to America?»
«Of course!» – с трудом подыскивая подзабытые слова, ответил я. Мечта сбывалась. Теперь птицу удачи надо было держать обеими руками!
На следующий день мне позвонил некий Володя, как выяснилось, сосед по нашему многоквартирному дому, и предложил встретиться по поводу будущего фильма. Мы беседовали, сидя в моей машине. Володя сказал, что их организация даст денег, не разорять же мне собственную фирму, за что они хотят 50 процентов от проката фильма. И еще я должен встретиться с его шефом, к чему, собственно говоря, он и должен меня подготовить.
– Валяй, – согласился я, – готовь.
Инструкция оказалась несложной. Мне надо было понравиться шефу с первого взгляда, для чего я должен был: отвечать на вопросы уверенно, не задумываясь, знать предмет разговора и не спорить по мелочам.
Казалось, чего может быть легче?
Встреча состоялась на левом берегу Даугавы, в трехэтажном офисе, построенном, как гордо объяснил мне Володя, всего за четыре месяца. Здание еще пахло свежей краской, коридоры были пустыми, с голыми стенами, без привычных в учреждениях схем эвакуаций, плакатов с призывами к ударному труду и доски объявлений. Таблички с указаниями фамилий или должности на дверях тоже отсутствовали. Плечистый парень в черном костюме проводил меня на третий этаж, завел в просторную приемную и попросил подождать – шеф еще не прибыл.
Секретарша выглядела безупречно. Лет двадцати на вид, стройная, с высокой, плотно обтянутой полупрозрачной тканью грудью и обворожительной улыбкой. Но кофе она не предлагала. Обслуживать ей приходилось сразу двух начальников, двери в кабинеты которых располагались друг напротив друга, и к тому, что слева, судя по всему, заместителю, парню лет тридцати с маленькой бородкой и в строгом деловом костюме, постоянно рвались посетители. Периодически он, не доверяясь интеркому, энергично выглядывал из кабинета, давал секретарше короткие распоряжения, и она лихорадочно разыскивала для него какие-то бумаги на полке за ее спиной или звонила по телефону.
Я жадно впитывал обстановку. Если в этой компании, о которой я знал абсолютно ничего, сумели построить такое здание за четыре месяца, значит, они смотрят на мир иначе, чем большинство моих соотечественников, и мне очень хотелось понять, как именно.
Вычислить шефа среди посетителей мне не удалось. В приемную вошел очередной коротко стриженный крепкий парень лет тридцати пяти, одетый в джинсы и кожаную куртку, секретарь указала ему на меня, он с сомнением, как показалось мне, осмотрел мой лучший венгерский костюм и пригласил к себе.
Просторный в два окна кабинет был обставлен стандартным, но хорошего качества гарнитуром: большой т-образный стол со стульями для доброго десятка посетителей, просторная книжная полка, кресло хозяина, телефон с интеркомом. Все функционально, ничего лишнего. Ну, совсем ничего. Ни единой картины или диплома на голых стенах, ни единой бумажки на полках или столе, словно мебель только что занесли в помещение, и хозяин пока сам не знает, с какого конца к ней подходить.
Наконец, расположившись в кресле, шеф осуждающе посмотрел на меня и спросил, по какому я вопросу. Я вспомнил наставления Володи.
– По поводу фильма, на который вы обещали дать денег.
– Я? Дать денег? – удивился он. – Обычно мы не…
– Инвестировать, – поспешно подобрал я новое, еще непривычное слово. – Фильм об Америке. О том, как наш человек может выжить там, а американец – здесь. Если у него получится.
– Наш человек – это вы? И у вас все должно получится?
– Предложили мне. Я владею английским и вообще… А вам дается право на 50 процентов от поступлений за прокат.
– А инвестируем только мы?
– Так мне сказали.
– Почему же тогда только 50 процентов? Так мы не работаем. 80 на 20 при таком раскладе было бы нормально. Идет?
Мне надо было что-то сказать, и я подумал, что, если начну ссылаться на собственную неуполномоченность вести переговоры на такую тему, вопрос, скорее всего, закроется сам по себе. Саша стрелял из авторучки-ракетницы не спрашивая моего согласия, пусть это будет мой выстрел.
– Семьдесят на тридцать, – выпалил я. «Deal?» – еще хотелось добавить мне уверенным тоном, так, как я предполагал делать это в Америке с акулами Уолл-стрита, но у меня не было уверенности, что сидящий передо мной парень с приплюснутым по-боксерски носом говорит по-английски и поймет меня правильно.
