Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся
Зато принципиально изменилась расстановка сил в комнате. За нарядным столом восседала Наташа, от которой демонстративно отвернулась новоиспеченная бабушка со спавшей внучкой на руках, а Павлик демонстрировал чудеса гостеприимства.
– Шампанского? – галантно обратился он к гостье.
– Жену-то подожди, – укоризненно прошипела теща.
– И правда, Павел, давайте дождемся Людмилу, – миролюбиво предложила Наташа.
Людмила не заставила себя долго ждать, представ перед почетной гостьей в домашнем халате невнятной расцветки. Павлик выкатил свои круглые глаза и картаво представил:
– Это мой друг. Наташа.
– Я в курсе, – хладнокровно ответила Петрова и села за стол.
Положение было очевидно невыгодным, поэтому она решила идти до конца. Сравнение явно было не в ее пользу. Напротив сидела красивая молодая женщина в умопомрачительной блузке с жабо, с умело подведенными глазами, идеально очерченным ртом и столь же идеальной прической. Люся почувствовала себя прислугой, но тут взыграло пролетарское достоинство, и решив, что терять больше нечего, наигранно бойко предложила:
– Наливай, дорогой.
Дорогой напрягся, но приказ выполнил.
– Дорогая Люда, – торжественно произнесла Наташа. – Разрешите от всей души поздравить вас и Павла с таким замечательным событием – рождением ребенка.
– Не утруждайте себя, Наташа, – рвался пролетариат на баррикады. – Вам придется какое-то время потерпеть мое присутствие, а потом снова сможете оставить в ванной свою зубную щетку, а в прихожей – тапочки.
Наташа покраснела. Мама Лена удовлетворенно хмыкнула.
– Людмила, – строго одернул Петрову Павлик, – что ты себе позволяешь? Наташа от чистого сердца приготовила нам подарок…
Жебет кивнул головой на постельный ящик, на котором восседал метровой высоты пластиковый гусь на колесиках.
– Какая прелесть! – рассмеялась Люся. – У нас как раз нет коляски.
– Люда… – зашипел Павлик.
– Спокойно, – вдруг жестко произнесла Петрова и обратилась к Наташе: – Зачем он вам?
– В смысле?
– Он некрасив. Он самолюбив. Он черств, хотя, безусловно, умен и образован. И у него уже есть главная женщина в его жизни.
– Это вы? – забеспокоилась Наташа.
– Если бы я! – расхохоталась Петрова. – Это его бабушка. Вы знаете, – потянулась Люся через стол к сопернице, – у Павлика – безудержная страсть к пожилым женщинам. Вы, кстати, смотрели на себя в зеркало?
– Я? – дрожащим голосом уточнила Наташа.
– Вы… Не исключено, что в вас есть нечто, напоминающее ему их.
Подобного поворота не ожидал никто из собравшихся, в первую очередь сама Люся, покрывшаяся от напряжения красными пятнами. Жебет, не на шутку рассвирепев, метался по комнате, а Наташа хлопала глазами, поочередно вглядываясь то в Петрову, то в ее мать.
– Мне пора, – с достоинством произнесла оскорбленная гостья и встала из-за стола.
– Вам давно пора, – не удержалась мама Лена и сжала Светку так, что та крякнула.
– Мама! – возопил Павлик и бросился к Наташе: – Я провожу.
– Не стоит, – трагично произнесла она.
Люся поднялась следом и вышла в прихожую. Вокруг Наташи суетился Жебет. Павлик посмотрел на жену с ненавистью. Петрова взгляда не отвела. Она ощущала себя королевой. Правда, в ее царстве всего-то и было, что два подданных: один – пенсионного возраста, другой – младенческого. Зато оба в ней нуждались, просто об этом ни тот, ни другой пока не догадывались.
– Люсь, – через какое-то время произнесла мама Лена, – я, пожалуй, тоже пойду.
– Иди, конечно.
– Может, со стола убрать?
– Не надо. Я сама.
– Тогда пойду?
Петрова не ответила. Мама Лена настаивать не стала, бесшумно оделась и осторожно прикрыла за собой дверь.
Оставшись одна, Люся огляделась, положила на край дивана подушку для Светкиной безопасности и подошла к столу. Минуту подумала, зажмурилась и потянула скатерть на себя. Посуда звякнула – ребенок вздрогнул. «Не пойдет, – подумала Петрова. – Светочка напугается». Тогда завязала скатерть узлом и с удовольствием отметила, как на белой ткани проступают разноцветные пятна нехитрых салатов. Люся притащила из ванны бак для кипячения белья и стряхнула в него уродливый узел в разноцветных потеках. Сверху водрузила гуся, надев ему на голову Павликову шапку. «Хорошо», – отметила Петрова и подошла к окну.
Смеркалось. Люся заплакала, тихо и жалобно. Слезы катились по шершавым щекам, и она их даже не вытирала. С ними из Петровой выливалось жуткое напряжение последних дней, невысказанная обида и черная горечь. Простояв у окна почти час, Люся устала и, старательно обойдя белеющего в темноте комнаты гуся, легла рядом с сопевшей Светкой. А через пятнадцать минут Петрова проснулась от дочернего плача и поняла: «Вот оно, счастливое материнство».Конца лета Люся дожидаться не стала – уехала раньше. В дорогу погнали косые взгляды, ежедневные отлучки Павлика в городской парк и поджатые губы мамы Лены.
– Ну куда ты рвешься? – спрашивала она. – Здесь я под боком. Еще месяц вполне можно пожить со всеми удобствами. Я где приготовлю, где со Светочкой погуляю, а ты поспишь, отдохнешь. Все-таки не одна.
Петрова не отвечала, а методично раскладывала Светкины вещи: стопка ползунков, стопка кофточек, стопка пеленок, чепчики ситцевые, байковые, шапочки летние, зимние… Люся меняла кучки местами, пересчитывала в который раз и, наконец, купила клетчатый чемодан, куда и сложила все дочернее имущество.
Порыву вернуться в Одессу Павлик не сопротивлялся, отвез семью на вокзал с готовностью. Супруги избегали смотреть в глаза друг другу, а потому прощались сухо и писать не обещали.
Мама Лена на вокзал не пошла вообще.
– Перед людьми совестно, – сказала она и привычно поджала губы. – Устроишься – напиши, – устало попросила как-то разом состарившаяся мама Лена нерадивую падчерицу.
Ей, очевидно, было неприятно поведение зятя, но вдвойне – Люсино нежелание «бороться за семью». В который раз она прикидывала ситуацию на себя, вспоминала, чего стоила жизнь с Петровым, а потому чувствовала себя героиней. Именно героизма не хватало ей в поведении дочери. Именно героизм страстно ненавидела Петрова, отказавшаяся от модели поведения большинства обманутых жен. Мать ждала решительных действий – батальных сцен, писем в профком, преследования соперницы, а Люся, вопреки общепринятому в городке сценарию, тупо гуляла с коляской и готовила для предателя ужин. «Нет, не в Петрова пошла девка», – сокрушалась мама Лена, глядя в грустные глаза падчерицы.
И, правда, ничего в Люсе не было от Сереги Петрова. «Ни рыба ни мясо», – жаловалась мама Лена сердобольным соседкам, карауля около подъезда чуткий Светкин сон.
Усевшись в поезд, Петрова нехотя махнула Жебету и поднесла к окну дрыгающую руками и ногами дочь. Состав тронулся, и перрон вместе с Павликом медленно отъехал в сторону.
– Домой, – сказала Люся и стиснула Светку, на что та скорчила свирепую рожу и захныкала. – Мы-ы-ы е-де-е-ем до-о-мой, – пропела Петрова и как-то разом повеселела.
Соня Левина встречала своих подшефных на одесском вокзале, сжимая в руках плавательный круг, от которого резко пахло резиной.
– Сонька, ты зачем круг с собой притащила? – потешались над подругой Женя с Любой.
– Должна же я что-то ребенку подарить? – искренне возмущалась Левина.
– Должна. Но круг-то здесь при чем?
– Девочка возвращается домой. На Черное море. Это символ бурной жизни, которая ждет ее впереди. И круг… – понесла романтический бред Соня.
– Левина! – набросились на нее красавицы. – Не вздумай об этом рассказывать маленькому чудовищу, оно тебя не поймет.
– Она меня поймет, – с уверенностью изрекла Соня. – Поймет, но не сразу.
– Петро-о-ова! – вдруг заголосили Женька с Любой. – Сонька, смотри, вон наша Петрова!
И две изящные южанки принялись расталкивать толпу встречающих на платформе, утратив всю свою стать.
– Где-е-е? – охнула Соня и, надев красный круг себе на шею, бросилась вслед.
– Петро-о-о-ова! – орали Женька с Любой и пытались догнать тормозивший состав.
– Девчонки! – обрадовалась им Люся и засуетилась.
– Петро-о-ова! – брали подруги штурмом вход в вагон, не обращая внимания на окрики проводницы и рвавшихся к выходу пассажиров. – Петро-о-ова! Люська! Где твои вещи?! Давай сюда!
Соня, нагруженная двумя чемоданами, кряхтя, спустилась из вагона и встала поодаль, ожидая, пока подруги помогут вылезти Петровой.
– Девочки! – прослезилась Люся. – Как я рада!
– А уж мы как рады! – пытаясь перекричать друг друга, вопили жительницы двести седьмой комнаты, подталкивая молодую мамашу с ребенком на руках в сторону насупившейся Левиной.
– Сонечка…
– Да здесь твоя Сонечка! – захихикала Люба. – Кто подберет твою драгоценную Сонечку с таким крупным ожерельем на шее?
