Лариса Райт - Королева двора
– Разве в этом дело?
– А в чем же еще?
– Знаешь, у Шекспира есть такие строки. – Вера нахмурилась, пошевелила губами, вспоминая, потом продекламировала с грустью:
… За внешний облик – внешний и почет…
А зеркало души – ее деянья.
И заглушает сорная трава
Твоих сладчайших роз благоуханье…[11]
– Значит, моя душа – сорная трава, да? Ну, спасибо тебе, подруга! Не ожидала! – Ксанка смерила Верочку презрительным взглядом и выскочила в коридор. Вера, тут же устыдившись своей откровенности, бросилась за ней, приговаривая на ходу:
– Это же образно. Ты пойми, что не во внешности дело! Внутренне надо меняться. Ты считаешь, Мишка без ее прекрасных глаз прожить не может? Он же любит, Ксан! А когда любят, то к душе стремятся.
– И много нашлось охотников на твою прекрасную душу? – Ксанка уже стояла на пороге у распахнутой двери, щеки пылали, глаза прожигали подругу насквозь смесью холода, обиды и недоверия.
– Злая ты, – тихо ответила Верочка.
– А она, выходит, добрая?
– Наверное. – Вера выбрала это слово, хотя в душе ни капли не сомневалась в том, что избранница такого хорошего, такого замечательного во всех отношениях Миши должна быть ангелом. Да и тот опыт общения с Диной, который у нее имелся, никак не мог характеризовать балерину с плохой стороны.
– Все равно я лучше. – Ксанка даже ногой топнула, как ребенок, пробующий все способы получить желаемое и испытывающий настоящее отчаяние от бесплодности этих попыток.
Бесплодность своих попыток переубедить подругу осознавала и Верочка, но все же предприняла последнюю:
– Ксан, отпусти его.
Ксанка выскочила за дверь как ужаленная. Бросилась вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, и, лишь пробежав несколько пролетов, откликнулась:
– Да пошла ты со своим Шекспиром!
Верочка лишь головой покачала и вернулась домой. Это была их первая крупная ссора, и также впервые она не испытывала ни малейшего желания догонять подругу и сглаживать углы. Уж если классику не удалось ничего объяснить, разве есть у нее надежда?
Ксанка выскочила из подъезда, размазывая по щекам злые слезы. Остановилась на крыльце, вытащила из сумочки пудреницу, взглянула на себя в зеркало. Нет, теперь нельзя себе позволить разгуливать по улицам с красной, распухшей физиономией. Она всегда должна следить за собой и выглядеть безукоризненным совершенством. Она докажет, что Верка ошибается и ничего не смыслит ни в мужчинах, ни в жизни. Все-таки интеллигентность не приводит решительно ни к чему хорошему: погрязла в какой-то придуманной книжной романтике и считает, что разбирается в любви. Шекспир, сонеты, классика… Тьфу! «В любви, как на войне, все средства хороши». Вот это классика! И Ксанка уже на тропе войны. Она и солдат, и генерал, и стратег. И у нее есть прекрасные шансы выиграть не только сражение, но и всю битву до конца, тем более она обладает таким важным оружием, как дочь, в которой папочка души не чает. А уж если прибавить к этому такую значительную артиллерию, как привлекательность и сексуальность, то врагу ничего не останется, как вывесить белый флаг.
Осознав свою женскую сущность и начав ею пользоваться, Оксана и по прошествии двадцати лет с момента того разговора не переставала считать внешний облик прекрасным оружием для достижения целей. Жизнь доказала, что если иногда подобная схема и дает сбой, то осечки становятся лишь исключениями, подтверждающими правила. Мужчины падки на круглые коленки, глубокий вырез и томный взгляд. И уж если партнер жаждет лишний раз взглянуть на все это, то ради заключения выгодной сделки Оксана не преминет предоставить ему такую возможность.
Она еще раз перечитала записи в ежедневнике, просмотрела адреса, потом набрала номер офиса. Как обычно, не здороваясь, отдала распоряжение секретарю:
– Узнай, можно ли перенести встречу с застройщиком на вторую половину дня. Меня устроит в четыре. И еще скажи, есть ли у «Новой линии» салоны в районе Хорошевки?
В ответ трубка попыталась что-то возразить, но:
– Я прекрасно знаю, что больше всего образцов выставлено на Смоленке. Но если я задаю вопрос, будь любезна ответить, договорились? Выполняй, я жду. – И через пару минут: – Да, записываю. Первый Боткинский проезд? Что это они в глушь такую забрались? Там хоть есть на что посмотреть, или одно старье стоит? Ладно, поеду взгляну. С застройщиком договорилась? Ждет в 16.00? Хорошо, буду. – Она уже собиралась дать отбой, но:
– Оксана Андреевна, все-таки по поводу сирени…
– Знаешь, если не найдешь белую, можешь остановиться на любой другой. Цвет, в конце концов, не имеет решающего значения.
Оксана закончила разговор и захлопнула ежедневник с чувством глубокого удовлетворения. Теперь, если не тащиться по пробкам на Смоленку, а заехать в ближайший салон конкурента, то до встречи с застройщиком можно успеть на укладку. Убьет сразу двух зайцев: и на мужчину произведет должное впечатление, и к вечернему мероприятию будет готова должным образом. Женщина снова села за руль. Она была чрезвычайно довольна собой. Почему-то способность регулировать мелкие детали и планировать собственное время радовала Оксану больше, чем умение на равных с мужчинами вариться в котле российского бизнеса, в котором хватало и змей, и акул, и пиявок. Самым важным в современном сумасшедшем мире была способность соответствовать задаваемому ритму жизни, существовать в бешеной пульсации большого города, ощущая себя не песчинкой в вихре времени, а неотъемлемой частью огромного мегаполиса. Конечно, никому не могла повредить, вернее, даже оказывалась полезной, временная остановка, вроде той, что Оксана сделала сегодня у Левитана. Но замедлить бег позволялось лишь для того, чтобы на скорую руку передохнуть, впитать в себя несколько благородных капель культуры, получить поверхностные представления о других областях жизни и поспешить дальше по своим делам. Как известно, кто не успел, тот опоздал.
Оксана никуда опаздывать не собиралась. Она давно уже хотела выкроить время, чтобы присмотреться к образцам мебели, выставленной в салонах основного конкурента. Итальянские фабрики, в своей массе, придерживались классического стиля, и люди, охочие до чего-нибудь высококачественного, но вместе с тем современного и оригинального, испытывали немало трудностей в подборе обстановки. Оксане необходимо было видеть, с кем сотрудничают конкуренты, какую продукцию предлагают покупателям, чтобы, в свою очередь, найти и занять ту нишу, которой еще нет на рынке. Подобные трюки она проделывала не раз, да и не она одна. Любой грамотный бизнесмен интересуется, чем занимаются коллеги, и делает необходимые выводы из полученной информации. Оксана и сама, беседуя с зашедшим в салон клиентом, бывало, интуитивно чувствовала, что перед ней засланный казачок, и тогда старалась немного приврать, назвать завышенную цену и показать старые каталоги. Так что ее предстоящий визит в один из мебельных магазинов сети «Новая линия» был обычной рутинной работой, которая не всегда интересна, которая часто откладывается до последнего, но при этом продолжает требовать исполнения. Конечно, секретарь была абсолютно права: салон на Смоленке являлся самым крупным, и поход туда мог стать гораздо более результативным, но отнял бы больше времени, которым Оксана не располагала. К тому же магазин, в который она теперь направлялась, мог оказаться ничем не хуже.
Она ехала по некогда знакомым улицам, уже не обращая внимания на произошедшие там изменения. Мысли крутились вокруг работы, и Оксана вела машину механически, не задумываясь над тем, каким образом и откуда помнит все повороты и закоулки. Мозг автоматически давал указания ногам и рукам и так же автоматически заставил ее резко нажать на тормоз и замереть перед знакомым зданием. Сзади раздались возмущенные гудки клаксонов. У резко объехавших Оксану «Жигулей» опустили тонированное стекло и из салона что-то возмущенно кричали, демонстративно размахивая руками. Но женщина ничего не замечала, она не видела и не слышала. Этот дом заставлял ее бежать, а затем долгие годы объезжать район детства, чтобы не чувствовать приступов удушающего, всеохватывающего горя. Но теперь главный корпус Боткинской больницы смотрел прямо на Оксану, не пытаясь спрятаться и заглушить моментально охватившую ее боль.
– Больно, мам, больно! – Четырехлетняя Даша уже не просто хныкала, а плакала громко и отчаянно. Температура у ребенка зашкаливала, тело покрылось странной темной сыпью, ноги девочка согнула в коленях и отчаянно рыдала при любой попытке их разогнуть. Ксанка металась по квартире раненым зверем в ожидании «Скорой».
Она была одна. Свекровь, которая действительно вышла на пенсию и заставила-таки невестку поступить в институт, как только у той кончилась летняя сессия, отбыла на заслуженный отдых восстанавливать потерянные с маленьким ребенком силы минеральными водами. А муж… Впрочем, всему двору уже было известно, где ночами околачивался ее муж. Ксанка ловила на себе разные взгляды: и сочувствующие, и любопытные, и откровенно осуждающие, и изучающие. Люди, знающие ее с детства, словно старались понять, почему она терпит. Ксанка никогда не производила впечатления человека, способного сломаться или хотя бы прогнуться. Впечатление это и не было обманчивым, прогибаться она не собиралась. Оксана выстроила линию поведения и придерживалась ее, не сворачивая с выбранного курса на сохранение семьи. Она всегда была аккуратно и красиво одета, ухоженна и приветлива. Ни слова упрека мужу, ни одного гневного взгляда, ни единой слезинки отчаяния. Ксанка старалась оставаться самой нежностью, излучать счастье и спокойствие, каким бы сильным не было желание проявить истинные эмоции. Она избрала своим оружием дочь и умело им пользовалась. Ребенок, которому постоянно напоминали о том, что у нее самый лучший на свете папа, действительно души в отце не чаял, Ксанка же иногда нашептывала на ушко несмышленой малышке о том, как боится остаться без Миши. А Дашутка (вот умница!), бывало, цеплялась за него ручонками, когда он наклонялся, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи, и просила, заглядывая в глаза:
