Алиса Ганиева - Жених и невеста
– Что-то случилось?
Мать бросила груду вымытых вилок в сторону и тремя размашистыми шагами подошла вплотную к Марату.
– Да ничего такого, мама, успокойся. На работе проблемы, я обратный билет поменял.
– Когда летишь?
– В пятницу.
Мать сглотнула слюну и снова вернулась к вилкам.
– Вот так вот, лишь бы поскорее уехать. А то, что мы с отцом с таким старанием устраиваем тебе жизнь…
– Мама!
– Ты не признался, как тебе девочка?
– Какая девочка?
– Марат! У отца на работе! Красавица, боевая.
– Перестань ты со своей девочкой. У нас в конторе полный бардак, а ты лезешь…
– Я лезу? – всерьёз обиделась мать и отвернулась, чтобы уйти. Но тут же передумала и снова, с молодым запалом набросилась на Марата: – Ты не думай, я всё знаю про вчерашнее. Ты очень опасно себя ведёшь.
– О чём ты?
– Мне Зарема рассказала. Ты перепугал её невесток. Явился к ним в кафе с какой-то девицей, напал на проповедника из мечети.
– Не смеши меня! Их перепугаешь… – ухнул Марат.
– Ты понимаешь, что ты наделал? Про тебя скоро слухи пойдут, как про того сумасшедшего Русика! Дождёшься, что свяжут и поволокут изгонять из тебя джиннов.
– Поволокут! Адвоката! Пусть только попробуют, – начал злиться Марат.
– Не только попробуют, а поймают и поволокут, и я ничем не смогу помочь. Потому что сам ведёшь себя как помешанный. Что это за девица с тобой в кафе сидела? – бросалась словами мать.
– Не называй её девицей, мама. И не надо поднимать истерику. А то уйду.
Марат упал на диван и уставился в белёный потолок. Мать налила из-под крана в стакан водички, капнула туда валериановой настойки и залпом опустошила. Потом села на стул рядом с Маратом и стала разглядывать его высокий, с еле заметными морщинками лоб.
– Я же хочу, чтобы ты хорошо устроился, Марат. Езжай в Москву, разберись с делами и возвращайся. Тринадцатого августа банкетный зал… Знаешь, как меня Луиза уже замучила. «Ты, – говорит, – моей племяннице жениха обещала. И где он?» – спрашивает. А то племянница уже ждёт не дождётся. Ты ей понравился.
– Да, я поеду в Москву и вернусь, – не слушая слов матери, сообщил Марат. – И будет вам тринадцатого свадьба, как хотели. Не волнуйся.
Мать недоверчиво крутанула из стороны в сторону тяжёлым узлом из волос:
– Как? Марат… Я рада! Значит, девочка тебе понравилась?
– Да. Только не та, не с папиной работы. И не Луизина племянница.
– А какая? – упёрлась кулаками в колени мать.
– Та, которая со мной в кафе сидела.
– А-а-а-а… – потускнела она. – Я про неё выясняла. Мне Зарема сообщила подробно, кто она да откуда. У неё отец – простой рабочий. Да ещё и механиком у Халилбека служил. Помнишь, когда полиция по поводу Адика допрос проводила?
– Помню. И что?
– Так вот. Отец твоей красавицы тогда Халилбека выгораживал. Доказывал, что Адик сам под колёса сунулся. Помог замять историю. Так что не можешь ты на ней жениться, – заключила мать и сложила руки в замок.
– Значит, отменяем банкетный зал? – сорвался Марат с дивана.
В ответ на его слова у матери задрожал подбородок, и она внезапно зарыдала. Прозрачные горошины поползли по щекам. Мать шумно засморкалась в вытащенный из кармана халата платок:
– Адик! Вай, Адик! Вай, Адик…
Марат не вытерпел истерики. Он выбрался на крыльцо, обулся и снова подался на улицу. А выйдя, сразу приметил полковника Газиева. Тот, как и прежде, был в штатском и, нагнувшись, осматривал днище бывшей машины Адика, приобретённой по дешёвке вместе с домом.
– Ассаламу алайкум! – поздоровался он с Маратом, разгибаясь. – Вот, привычные будни защитников отечества. Смотрю, есть провода, нет проводов…
– А что, всегда провода тянутся? – поинтересовался Марат, поняв, что речь идёт о взрывчатке.
– По-разному. Но сейчас вроде чисто, можно заводить.
Марату хотелось задать полковнику хоть какой-то вопрос, но он не знал, с чего начать. С Адика? Русика? Халилбека? С войны двух мечетей? Помыкавшись, он спросил:
– А что родители убитого Русика? Где они? Вы знаете?
– Уехали вместе с дочерями. Сразу после похорон. Решили здесь больше не оставаться.
– Кровной мести не будет?
– А кому мстить? Сын Абдуллаевых за решёткой. Тот другой, экстремист…
– Алишка?
– Да. Тоже задержан. Всему посёлку же мстить не станут, правильно?
– За Абдуллаева ведь деньги соберут… – не глядя на полковника, а как будто себе под нос произнёс Марат.
– Волнуешься, значит? Хочешь, чтобы упекли? А ты что, дружил с пострадавшим? – с присущим ему акцентом зачастил полковник.
– Так, общался, – привычно отбился Марат, но тут же добавил: – Ну, или, можно сказать, дружил. Русик со мной не скрытничал. Ему тяжело жилось за «железкой».
– Надо было прийти ко мне, написать заявление. Мол, так и так. Втягивают меня в незаконное вооружённое формирование. И перечислить фамилии. Сам перечислишь?
– Нет, – оборвал Марат. – Не знаю я никаких фамилий, вы лучше меня во всём этом разбираетесь. И в лес Русика никто не тянул партизанить. Просто о религии говорили.
– Вот с этого и начинается!
– А что? В другой мечети, на Проспекте, то же самое. Ходят с листовками. Про чудеса, про джиннов. Чем лучше?
– Те, которые с Проспекта, – нормальные. Ислам у них традиционный, что мне тебе объяснять? Убивать они никого не хотят, понятно. А от джиннов никто пока серьёзных проблем не нажил, – заметил полковник, садясь в машину и прощаясь с Маратом за руку.
Когда полковник умчался, оставляя после себя коричневые клубы пыли, Марат побрёл в сторону дома Пати. «Обход тухума» ещё не кончен, это было ясно, но рядом с домом, в котором ночует эта родная девушка, он чувствовал себя сильнее и уютнее. Как будто в ответ на такие мысли пришёл её запоздалый ответ на полученную новость: «Только сейчас прочла, извини. Значит, тебе придётся уехать? Надолго????!» Четыре вопросительных знака и один восклицательный. Это значило, что Пате точно не всё равно.
Марата торопливо обгонял ребёнок на трёхколёсном велосипеде. Продвигаться по засохшей волнами грязи было довольно трудно, поэтому он помогал себе ножками, обутыми в резиновые сланцы на несколько размеров больше положенного. Это был мальчик из дома экстрасенса Эльмураза, Марат его узнал. Крикнул:
– Ле, ты куда? – Но дитё не обернулось, а завернуло за угол и пропало, как будто его и не было.
Вслед за ним замигал и включился навстречу сумеркам поселковый фонарь, обычно потухший. И вместе с возникшим искусственным светом словно бы громче запели, застрекотали сверчки.
11. Рука и сердце
Не успела я встретить принца, как ему срочно потребовалась уехать, умчаться, укатить в Москву. Марата ждали подвиги, а я оставалась в заточении, под игом дракона. Несчастье моё усугубилось тем, что, зазвав меня в спальню и заговорщически подперев собой дверь, мама с плохо скрываемой радостью объявила:
– Тебя приходили сватать.
– Кто? – замерла я на месте.
– К папе заходил на разговор отец Тимура из молодёжного комитета. Сказал, что у вас давно любовь. И почему ты молчала?
– Они всё придумали, нет у нас никакой любви! – отрезала я.
Мама пригвоздила меня презрительным взглядом:
– Ты уже почти старуха, а мозги, как у пятилетней. Это очень достойный жених, и ты сама дала ему повод свататься. Теперь, будь добра, не юли и не отпирайся. Вон Люся брату не рожает, хоть ты мне внуков родишь.
– От Тимура не рожу! – и впрямь по-детски заломалась я. – Ни за что!
Мама вышла из себя и в отместку заставила меня драить баньку. Это было утомительно, скучно и вдобавок противно, потому что по сырым стенкам ползали толстые многоножки-мокрицы. Приходилось поддевать их палочкой, смахивать на пол и топить, зажмурившись, струёй из шланга. Одна из тёток заглянула в баньку, застала меня за работой и хмыкнула одобрительно:
– Молодец, молодец, вот такие должны быть девочки…
И ушла в дом. Меня аж передёрнуло. Не тёткино это дело – решать, какими должны быть девочки. Я бросила шланг и села на корточки плакать. Но заплакать не получилось. От этого сделалось ещё гаже и досаднее.
Потом обедали без мужчин, на кухне. Братец опять умотал по делу, папа нанялся к кому-то чинить токарный станок, дядька утёк проведать знакомых. Тётки совсем у нас освоились и трещали о вчерашнем походе по родственникам. Кто у кого родился и на кого похож, кто умер и на каком десятке. У меня даже горло пересохло от обилия имён всех этих кузин и кузенов, племянниц и племянников, свояков и своячениц, шуринов и невесток, прабабок и прадедов, из которых вырастали целые египетские пирамиды.
Когда нахлебалась борща и поплелась в свою комнату, тоскуя заранее по Марату, переживая, что тот не пишет, и подумывая уже, а не написать ли самой, мама снова в меня вцепилась.
– Патя, не делай ужасной ошибки! – насела она. – Потом всю жизнь будешь жалеть. Вот вышла бы я в своё время за Магомедова, а не за чабанов…
