Елена Ронина - Портрет в сиреневых тонах и другие истории (сборник)
Правильно от него Верка сбежала, хотя парой они, конечно, были красивой. Загляденье просто, ничего не скажешь. Просто два киноартиста.
Жили Ястребовы на нашей лестничной площадке, прямо напротив нас, и квартиры у нас были одинаковые, трехкомнатные. Въехали мы в новый дом одновременно, в 1970 году. Ястребовы переехали из старого барака, а у нас папа новую квартиру от работы получил. Папе, правда, и на Калининском проспекте предлагали, но они с мамой съездили, посмотрели и отказались. Что это задом в виде книжки? И потом, сплошной же проспект! А где двор, где девочкам гулять? Родители приехали из Сибири уже десять лет как, а с московской экологией так и не свыклись. Я родилась уже в Москве, могла бы и в высотном доме-книжке на Калининском жить. Ну да ладно, зато у меня школа хорошая.
Семья у Ястребовых, как и у нас, не маленькая. На время переезда это были: Михаил – наш читатель тире учитель, его жена Верка, их трехлетний сын Лешка, мать Михаила Анна Степановна и ее старшая сестра Мария Степановна. Сестры уже много лет трудились на кожевенном комбинате, как и многие жители нашего многоэтажного и многоквартирного дома. Собственно, от этого комбината они квартиру и получили. Наверное, на Калининском проспекте сотрудников кожевенного комбината встречалось не так много. Но мне наш дом нравился. Люди все отзывчивые, приветливые, жили весело и дружно.
Так что вышло, что на одного маленького Лешку было сразу две бабушки. Обе в ребенке души не чаяли и всю дорогу на лавочке осуждали его молодых и непутевых родителей. Но Михаила не так чтобы сильно (все ж он им родня), а вот Верке доставалось по первое число. И ничего не делает, только мажется с утра до ночи, и руки не из того места растут, и так далее, и тому подобное.
Я тоже частенько посиживала на той самой лавочке подле подъезда. Такое порой узнаешь! Правда, и мою собственную семью соседки иногда полоскали, забывая, что я кручусь под боком. Только что про нас особо расскажешь? Мама все время бегом, сумки наперевес, опять же учительница, человек уважаемый по определению. Папа все время в галстуке, с портфелем, ну, правда, бывает, что и под градусом, но это в каждой квартире бывает. И в нашей уж никак не чаще, чем в других. Все-таки вокруг люди, взращенные на кожевенном производстве.
Вон у тети Светы с первого этажа мужа регулярно, раз в полгода, милиция забирает. Вообще чума. Сначала дядя Петя за ней гоняется. Всему дому слышно, как тетя Света орет. Потом машина милицейская приезжает, тут уж мы все посмотреть выбегаем, – почти что свадьба! Сначала дядю Петю два милиционера под обе руки ведут, он ничего, веселый, следом тетя Света с подбитым глазом и в слегка порванном халате. В одной руке пятилетний сопливый Ванька, в другую семилетняя зареванная Сонька вцепилась.
Я каждый раз на них удивляюсь. Моя мама никогда бы вот так на всеобщее обозрение не вышла, а уж если бы вышла, то хотя бы халат зашила предварительно. А уж мы с моей сестрой Наташкой точно бы не пошли. Еще б была охота в таком представлении участие принимать! И стоит эта Света с таким скорбным лицом, прямо рыдать охота. И что? Через неделю ее Петя возвращается, и они под ручку на базар ходят. И чего тогда цирк устраивать? Непонятно мне. Или живите вместе, или не живите. А она то орет, что он дурак недоделанный, то вперед забегает, в глаза ему заглядывает.
И пусть наши бабки на лавке говорят что угодно, только на Ястребовых смотреть приятно. Они не обзываются, все время в обнимку ходят. Оба высокие, красивые, в джинсах. У Верки длинные волосы по ветру развеваются, Михаил на нее влюбленно смотрит.
– О, пошли, пошли… А ребенка опять на бабок кинули. – Анна Степановна криво улыбнулась в ответ на царственный жест Верки, мол: «Пока, рано не ждите».
– А вы-то на что? Вам же что-то делать нужно. – Маринкина бабушка, Наталья, вступилась за молодых, отнеслась к ним без особого осуждения.
– А чего шляться-то? Чего шляться? Вот и сидите дома, вон телевизор есть, с Лехой в зоопарк сходите, диафильмы покрутите. Нет, размажет по лицу краску свою, живого места не увидишь, на «платформы» свои встанет, как не свалится, и пошла задом вертеть.
– Да у нее и зада-то нет! – решила я вступиться за Верку. – От шеи сразу ноги.
Мне в мои десять лет Верка казалась неописуемой красавицей. Во-первых, ноги. Ну, действительно, от ушей, и потом, затянутые в такие джинсы! Господи, где эти люди берут джинсы?! Да такие длинные, по полу волочатся, а Верке не жалко. Во-вторых, волосы. Ну просто Марина Влади! Эти бабки ей, конечно, завидуют. Даже если они когда-то и были молодыми, в чем я крупно сомневаюсь, таких роскошных волос у них не было никогда.
– Всю получку на свои шампуни изводит. Виданное ли дело, каждый день башку свою стирать, а потом в духовке сушить?! Пожар же приключиться может, – докладывала Степановна вечерами на лавочке про обстановку в семье.
Ага, мотала я себе на ус, стало быть, голову нужно мыть каждый день и не каким попало мылом, какое в ванной найдешь, а особенным шампунем. Правда, мои волосы, завивающиеся в разные стороны, такими идеально прямыми никогда не сделаешь. И потом, цвет. Волосы у Верки были абсолютно платинового цвета.
– Крашеная? – интересовались у Степановны соседки по лавочке.
– А кто его знает, – уклончиво отвечала та.
Из чего я сделала вывод – волосы у Верки свои. Уж если бы она их красила, мы бы узнали первыми. Анна Степановна бы доложила, и что за краска, и почем Верка ее берет, и сколько в той краске сидит. Нет, стало быть, свои. Вот богатство.
Периодически Верка царственным жестом откидывала прядь волос назад, чтобы показать народу красиво накрашенный ярко-синими тенями глаз. Другой глаз так и оставался навеки под волосами. Но даже если бы Верка была одноглазой, это бы ее никак не испортило. И потом, может, ей краски на второй глаз жалко, а так она один глаз распишет, прям как Васнецов, встанет на платформы, – и пошла, красиво покачиваясь и положив руку на талию Ястребова.
Миша Ястребов был частью антуража. Просто Верка, сама по себе, не была бы столь привлекательной, и, видимо, она это понимала. А опираясь на высокого, стройного Михаила, тоже в джинсах, тоже с модной прической, она приобретала законченный вид.
Все оглядывались на эту пару. Иногда они сразу из подъезда выходили в темных очках.
– Не спотыкнитесь! – орала им вслед Степановна.
– Свят-свят, – дергала ее за рукав бабушка Наталья, – твой же сын!
– Он ничего, удержится!
Уж не знаю, что там у них случилось, что произошло, только как-то посреди ночи мы проснулись от страшного грохота на лестничной площадке. По звукам было похоже – дрались мужики. Причем периодически кидая друг друга прямо на нашу дверь. Мои родители стояли под дверью и не знали, что делать.
– Давай милицию вызывать, – мама спросонья давала папе ценные советы.
– Подожди, мне кажется, это у Ястребовых. – Папа понимал: если это дело семейное, то сразу вмешиваться не стоит, и уж тем более не стоит вмешивать чужих людей.
– Неужели Верка Анну Степановну побила, – пыталась шутить я, но всем было ясно – тут дело серьезное.
Папа дождался, когда драка переместилась к другой стене, и быстро открыл дверь. Я выглядывала через плечо. Поскольку папа дверь быстро за собой захлопнул, мне удалось увидеть только то, что дерется никакая не Верка, а наш Ястребов и еще один парень с ярко-рыжей копной волос. При этом они поливали друг друга невесть какими ругательствами.
Видимо, присутствие папы их охладило, во всяком случае, молодые люди перестали прикладывать друг друга к нашей двери, а через некоторое время папа вернулся, под руку ведя Михаила. Мама охнула и побежала за бинтами и зеленкой.
Папа строго сказал:
– Ничего не надо, ложитесь спать, а мы с Мишей на кухне посидим.
Мама с папой никогда не спорила, быстро закрыла дверь на кухню, разогнала нас с сестрой по кроватям и сама пошла в спальню. Сначала я слышала шум открывающейся двери холодильника, потом звон рюмок, через какое-то время громкие всхлипы Михаила и папины речи на повышенных тонах.
Я недоумевала, что могло произойти? За что нашего чудесного соседа Ястребова избивал этот рыжий тип, и почему не заступалась Верка?
Мне кажется, я вообще впервые Ястребова видела одного, без висящей Верки на плече, и сразу он показался мне не таким интересным. То есть я эту расстановку сил всегда чувствовала тонко: не Михаил украшал Верку, а она его, и без нее он обычный, ничем не примечательный мужик, еще и немного побитый. Ну жизнь! Через какое-то время из кухни послышалось громкое папино пение:
– Доченьки, доченьки, доченьки мои! Где ж вы, мои ноченьки, где ж вы, соловьи!
Вертинского папа пел, когда выпьет, исключительно с горя. Вот если запевал Изабеллу Юрьеву: «Сашка, ты помнишь наши встречи», – так это с радости, а если «Доченьки», то это от слез. Видать, плохи дела у Михаила, – с такими мыслями я и уснула.
