Виктория Токарева - Короткие гудки (сборник)
«На свете счастья нет, но есть покой и воля», – говорил гений.
Деньги – это как раз покой и воля. И материальная независимость до конца дней.
Валентина стояла перед иконой. В окладе были выдавлены слова: «Мне отмщение, и аз воздам»… Мать сидела на табуретке, чтобы не устала спина.
Странно. Мир рухнул, а все на своих местах. Дети спят. Мать лепит пельмени. Собака во дворе воет красивым голосом, похожим на контральто. То ли воет, то ли поет.
Свадьбу наметили на сентябрь.
В августе Валентин уладил все формальности, а в сентябре – большое шоу – свадьба. На Руси принято справлять свадьбы в первый месяц осени.
После сбора урожая.
Все друзья-мужчины завидовали Валентину Сотникову. Лиза – полудевочка, почти дочь, Лолита, она еще долго-долго будет юной, не надоест еще лет двадцать. А может, и никогда не надоест. Не то что жены-ровесницы. Стареют одновременно с мужьями.
Узнав о предстоящем разводе, Лиза успокоилась. Савва получил отставку. Он пожелал встретиться с Сотниковым. Пришел к нему домой и прямо сказал:
– Вы Лизе не подходите. Вы старый.
Сотников улыбнулся и ответил:
– Пусть Лиза сама выберет.
Лиза выбрала Валентина.
Савва искренне недоумевал: разве не лучше иметь мужа-ровесника? Одно поколение, одни друзья, общий смех, одинаковый обмен веществ. Можно цапаться, потом мириться, сутками заниматься любовью… Строить карьеру, рожать детей, – все вместе.
А что делать с папашкой? Правильное питание, прогулки перед сном, уик-энды на свежем воздухе… Тоска собачья. Глядеть на мятую рожу, на морщины в углах глаз, похожие на хвост голубя…
У папашки деньги. Это большое удобство. Но ведь и у него, у Саввы, впереди большое будущее. Хорошие артисты дорого стоят. Просто деньги придут не сразу, не завтра. Через годы. Но ничего. Бедность тоже должна присутствовать в начале жизни. Сначала бедность, потом достаток. Иначе с чем сравнивать?
Савва плакал, запершись в ванной. Для верности пускал воду, чтобы никто не услышал.
Лиза и Валентин решили съездить в Испанию – отдохнуть и загореть. Подготовиться к лету, не ходить синими, как куриные пупки.
Прилетели в курортный городок, поселились в отеле пять звезд. Отель – двухэтажный, снаружи побеленный известкой, как украинские хаты. Роскошь пряталась под простотой.
Сад вокруг отеля наводил на мысли о рае. Именно так выглядит рай, с такими вот деревьями и цветами.
Все шло замечательно, кроме одного незапланированного штриха: у Валика заболело ухо. Ждали, что пройдет, но не проходило. Более того, заболела голова, и боль становилась невыносимой. Как будто в мозги влетела шаровая молния и жгла, выжигала. От боли глаза лезли на лоб.
Валик позвонил в Германию своему врачу Бернагеру. Он доверял только ему.
– Приезжайте немедленно, – приказал Бернагер.
Так и сделали. Приехали немедленно.
У Валика оказался менингит. Инфекция проникла в мозг через ухо. Случилось то, чего так боялся Бернагер.
Валентина положили под капельницу со свирепым, новейшим антибиотиком. Но даже антибиотик не справился. Инфекция оказалась сильнее.
Мозг умер.
Сердце Валика билось, но это был уже не Валик. Это было его тело.
Лиза пыталась вспомнить: откуда взялась инфекция?
В первые дни Валик нырял с головой. Может быть, из моря? А может, во время полета. В самолете за их спиной сидел больной мужик и кашлял. А может быть, осложнение после гриппа. Валентин перед отпуском подхватил вирус…
Бернагер распорядился подключить искусственную вентиляцию легких. Попросил Лизу вызвать жену и родителей.
– Я жена, – объяснила Лиза. – Де-факто. Мы поженимся в сентябре.
Бернагер помнил другую жену. Валентину. Ей он больше доверял.
– В этом случае нужна официальная жена. Понадобятся подписи, – объяснил врач. – Это документ. Подсудное дело.
Лиза не верила, что Валик не очнется. Он неплохо выглядел под приборами. Сколько раз она слышала: люди погружались в кому, а потом, пусть даже через год, открывали глаза и всех узнавали. Так будет и с Валиком. Он не бросит ее здесь, в чужой стране. Он воспрянет, и они обнимутся, как прежде, и в обнимку уйдут из этой равнодушной больницы.
Бернагер позвонил Валентине. У него сохранился ее телефон. Валентина приехала и привезла родителей.
Бернагер встретил их и препроводил в палату.
Валентина краем глаза заметила Лизу, в противоположном конце коридора. Бедная Лиза сидела скрючившись, как кошка, с круглой спиной.
Вошли в палату.
Валентин лежал, подключенный к машине, как будто спал. Сквозь легкий загар пробивался румянец. Грудь вздымалась в такт спокойному дыханию. Казалось, сейчас улыбнется во сне.
Растерянные родители стояли и смотрели. Мама мелко дрожала. Валентина боялась, что она упадет и умрет.
Бернагер дал маме таблетку.
Валентина пребывала в ступоре. Не могла совместить одно с другим: спящий молодой Валик с умершими мозгами. Бедная Лиза в конце коридора, Бернагер, как Харон, переправляющий души с одного берега на другой. И она в центре палаты, как в центре событий. Как это могло случиться? Еще месяца не прошло, как она сгорала от обиды и ненависти. И вот все перевернулось, как песочные часы. Время потекло в другую сторону. Неужели ангел-хранитель постарался? Или просто отошел и убрал крыло… Значит, в том, что случилось, есть и ее вина.
Бернагер подошел к Валентине и обнял ее за плечи. Проявил сочувствие. Валентина подалась навстречу душевному теплу, прижалась крепче. Притиснулась. Бернагер был большой, толстый и добрый. От него не хотелось отходить.
Бернагер погладил Валентину по волосам. Он понимал, что ей пришлось пережить: крах семьи, а теперь и смерть мужа. Но дело – есть дело.
Бернагер слегка отстранился от Валентины и спокойно сказал: жена и родители должны сделать выбор. Первый вариант: отключить машину, тогда Валентин умрет и его можно будет похоронить. Второй вариант: машину не отключать, Валик будет как бы жив, но именно «как бы». Мозг его умер. Это уже не человек, а муляж. Будет просто лежать, и все. Каждые сутки жизнеобеспечения стоят немалые деньги.
– А вдруг он придет в себя? – спросила мама.
– К сожалению, это исключено. Все останется без изменения.
– А может, все-таки подождать?
Бернагер молчал.
Валентина вдруг подумала: если Валик придет в себя, он вскочит и побежит к Лизе в конец коридора.
– Отключить, – жестко сказала Валентина.
Мама завыла. Отец плакал.
– Вы можете остаться в палате и присутствовать при его смерти, – сказал Бернагер. – Но я вам советую выйти. Зрелище не из приятных.
Валентина вышла в коридор. Врач помог выйти маме. Папа вышел сам.
Дверь закрылась.
Они стояли и ждали. Время остановилось. Валентине казалось, что ее мозг тоже умер. Неужели этот день когда-нибудь закончится и отлетит в прошлое…
Дверь отворилась. Бернагер сказал:
– Можете войти.
Они вошли – гуськом, один за другим. Горестная человеческая струйка.
Вошли и замерли. Перед ними лежал мертвец. Доска. Мертвее мертвого. Валентина не ожидала, что может быть такая разница. Это был уже не Валик. И никто. Просто останки, которые надо сжечь. Или зарыть на два метра в землю. Ее охватил ужас. Мама Валика грохнулась на пол с глухим звуком, будто с высоты сбросили мешок.
Неожиданно зазвонил мобильный телефон. Валентина прочитала эсэмэску: «Я решу, ЧТО делать с телом».
Эта эсэмэска привела Валентину в чувство. Она вышла в коридор и отбила свою: «Можете не беспокоиться. Вы здесь НИКТО».
Лиза – никто. Валентина – вдова.
По закону все имущество делилось на две равные части. Пятьдесят процентов – Валентине. Вторые пятьдесят процентов распределялись так: Валентина, трое детей и двое родителей. На шесть частей. Одна шестая второй половины тоже принадлежала Валентине. Всего набралось примерно полмиллиарда, в десять раз больше того, на что она рассчитывала. Покой и воля обеспечены до конца дней и на три поколения вперед.
Лизе досталась память о любви и удобная квартира. Тоже немало. Можно было бы позлорадствовать, но Валентина не злорадствовала. Не до того. Как-то все получилось быстро, стремительно и бесчеловечно.
Все прежние страсти осели на дно души. Осталась жалость и досада на судьбу. Мог прожить бы еще столько же и столько успеть и перечувствовать. Бедный, бедный Валик…
Валентин любил шоу.
Валентина решила устроить ему прощальное шоу.
Гроб выставили в центре Москвы, в кинотеатре.
Валентин выглядел хорошо, если можно так сказать. Гримеры постарались. А может быть, его тело привыкло к новым реалиям. Видно, конечно, что не живой, но не доска. Нет. Что-то прежнее проступало в лице.
Народ шел и шел. Многие хотели проститься. Отдать последний долг. Валик не сочинял книг, не писал оперы, не ошеломлял видимыми талантами. Но он многим помогал, и его любили. У него был талант – ЖИТЬ, не считая остальных талантов, связанных с профессией. Возле него всегда было интересно, весело, карнавально, осмысленно. Поэтому к нему тянулись и сейчас идут. Незнакомые люди подходили к Валентине, шептали соболезнования. Казалось бы, формальность, а как питают, как поддерживают одинокую душу.
