Мария Метлицкая - А жизнь была совсем хорошая (сборник)
Он надолго замолчал.
Марина не выдержала.
– А в чем, интересно? – с сарказмом спросила она, готовая предъявить ему и загаженную сковородку, и брошенное полотенце. – В чем же, по-твоему, дело? Философ ты наш доморощенный!
– Какой там философ, – отмахнулся он. – Все просто, как велосипед. Ничего изобретать не стоит.
Она, приподняв брови, с усмешкой смотрела на него.
– И даже еще проще, – он помолчал. А потом, усмехнувшись, сказал: – Просто ты меня разлюбила.
Он затушил сигарету и, взяв книгу и фонарик, вышел на крыльцо.
* * *Сердце дрогнуло. Дрогнуло. От его беспощадной правды и… жалости. К нему? К себе? К их любви, которая так спешно, так коварно, так нечестно покинула их?..
Или – только ее? Впрочем, какая разница? Суть от этого не меняется.
А что меняется?
Ее жизнь. Вот что.
И вообще – какая-то глупая ситуация. А глупых ситуаций она не любила. Никогда.
Она укуталась в простыню и зажмурила глаза. «До завтра, – сказала она себе. – Вот завтра и решу, что надо делать. А пока – устала. Так устала, что точно – усну. А вот завтра…» – Она зевнула и… сразу же уснула. Потому что была еще очень слаба после этой дурацкой болезни. Вот уж повезло, нечего сказать! Такое подхватить. И где! Ветрянка – обхохочешься просто!
Андрей
Он долго сидел на деревянной ступеньке и смотрел в густую, глубокую чернильную ночь. «Вот и все», – подумал он.
Совершенно спокойно. Без истерик – приказал он себе. Да и что, собственно, произошло? Еще одно разочарование, еще один проигрыш, еще один провал.
Новая порция в ту кучу, где смиренно лежат предыдущие обиды, провалы и промахи. И что, собственно, изменится в его жизни? Да по сути – ничего. Какое-то время одиночества, вполне, кстати, желанного, а затем – новая встреча. Другая женщина, новая жизнь. Впрочем, такая ли уж новая…
И снова будет чуть-чуть надежды и легкого оживления. Чуть-чуть загадочности, флера, кокетства с обеих сторон – каждому ведь хочется выглядеть чуть лучше в глазах другого. Правда, всего этого будет с каждым разом все меньше и меньше. А вот усталости, раздражения, стремления к одиночеству – все больше и больше.
Сначала будет желание. Которое, впрочем, довольно скоро превратится в рутину, раздражение и, если хотите – обязанность. Потом и оно пройдет. И наступит пугающая (или не очень) темнота, глухая тоска, тупая, ноющая боль. И встанет вопрос: «А зачем мне все это, собственно, надо?»
И ответ не заставит себя ждать – а не надо! Все так просто, как таблица умножения, – не надо, и все!
И тогда он уйдет. Снова. И снова в никуда.
Правда, сейчас «ушли» от него. Может быть, впервые в жизни. Ничего, он это переживет – сомнений нет. Смешно даже! Милая девочка, чудная. Умненькая такая – не по годам. Своя такая девочка. Но Степка прав – не потянет он ее. Да и не заслужил, наверное. Точно – не заслужил. Старый циник и брюзга. Нытик и неудачник. Несвежий такой мужичок – во всем. Душа с тухлинкой. Нищий, несостоявшийся писака.
«Размышлятель», – как сказала она однажды. Был бы занят делом – меньше бы «философил» о несправедливости жизни. Зарабатывал бы деньги, растил детей, любил женщину.
А так – мыльный пузырь. Фикция. Врун, болтун и хохотун, как пел Великий поэт.
И за это тебе эта девочка? Золотая такая девочка… Лучшая из тех, кого он знал.
Не по ранжиру. Сопли утри и постарайся достойно выйти из дурацкой ситуации. Потому что старше и потому что все же мужик.
Он зашел в комнату и тихо прикрыл скрипучую дверь. Она крепко спала. Волосы разметались по подушке и прилипли к щеке. Нога выпросталась из-под простынки и свешивалась на пол. Фонарь во дворе красиво и нежно освещал ее всю. Такую молодую, такую нежную. Такую беззащитную и… такую чужую. Уже чужую.
Он уже не мог подойти и чмокнуть ее в нос. Убрать прядь с лица, прикрыть простыней. Уже не мог.
Она ему уже не принадлежала. Женщина, которая разлюбила, мужчине уже не принадлежит. Даже если называется его женой.
А эта и женой не была… была просто девочкой – его девочкой. Его золотой девочкой. Его ушастым зайцем, глупым малышом, его ветрянкой.
Он долго смотрел на нее и пришел в себя только тогда, когда заметил слезу, которая скатилась к его губам, – что-то соленое, господи.
Бред. Чушь. Фигня. Завтра разбежимся – и поминай как звали. Много чести страдать по тебе, матушка! Годками не вышла.
Марина
Утром, когда она проснулась, его в комнате не было. На столе лежал хлеб, огурец и плавленый сырок «Дружба». Она с удовольствием позавтракала, запила все это теплым «Боржоми» и стала собирать вещи.
Из дома вышла минут через сорок. Хозяйка во дворе стирала белье. Увидев Марину, выпрямилась, потерла поясницу, промокнула о фартук руки и удивленно спросила:
– Куда это ты намылилась?
– Уезжаю, – бросила она.
Болтать с хозяйкой совсем не хотелось.
Та от удивления присвистнула и присела на колченогую табуретку.
– Дела! Бежишь? От своего сбегаешь?
Марина неопределенно пожала плечами – понимай как хочешь.
– Понятно! – отчего-то горестно вздохнула хозяйка. – Надоел. Староват он для тебя, конечно. Но, – она опять вздохнула и задумалась, – мужик-то неплохой. Ухаживал за тобой так… Беспокоился. Все врачиху пытал – что да как. Кашу просил меня сварить – манную. Говорил, жидкое надо…
Марина в растерянности топталась у калитки – неудобно прервать человека.
– Ну, что поделаешь, – развела руками хозяйка, – так получилось. Насильно мил не будешь. И правильно – по себе ищи. Молодого и свежего. Этот твой… Через пару лег совсем загнется. Уже ногами шаркает, хоть и хорохорится. А ведь не старый еще! В его-то годы… Другие как с цепи сорванные носятся, а он… Подстреленный какой-то… Раненый… Ну, и иди с богом! А ему-то чего сказать?
Она пожала плечами и толкнула калитку,
– А ничего. Он – из толковых. Сам сообразит.
Она пошла на вокзал. Там, как и предполагалось, билет поменять не удалось. У окошек с кассами выли женщины и скандалили мужчины. Кто-то пытался просунуть в окно орущего младенца, кто-то тряс перед лицом красной, как рак, кассирши телеграммой. Было нестерпимо душно, воняло привокзальным туалетом, прогорклым маслом, перезрелыми фруктами и скандалами.
«Филиал ада», – подумала Марина и пошла прочь с вокзала. На улице дежурили водилы, лениво перебрехиваясь с пассажирами и друг с другом, щелкали семечки и сплевывали шелуху и окурки.
Бабки торговали семечками, вареной кукурузой, помидорами и сушеной таранькой по немыслимой привокзальной цене.
Вокзальная суета, грязь и нервозность угнетали и гнали ее прочь. Была ясна абсолютная бесперспективность ее мероприятия.
Что делать? Вопрос вопросов. Классика помним. Она в раздумье покрутила головой, отошла в сторону, присела на низкую чугунную оградку, выкрашенную в цвет сажи, и…
Решила подумать. Ну, не бывает безвыходных ситуаций. Не бывает! Из любой, самой патовой, есть как минимум два выхода. Два – точно.
– Соберись! – приказала она себе, когда почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.
О том, чтобы вернуться туда, в их «гнездышко», не могло быть и речи. Лучше пешком до столицы. Она даже представила себя бредущую по пыльной, выжженной солнцем дороге – в потрепанных босоножках на грязных и сбитых ногах, волочащую по земле покалеченный чемодан и стучащую в дверь придорожной лачуги с просьбой переночевать и напиться воды.
Ей стало смешно, и она улыбнулась.
– Эй! – окликнули ее.
Рядом возник высокий и худой парень в драных кедах и сильно потертых джинсах. Очень высокий и очень худой.
Она подняла голову и прищурилась от солнца.
– Это вы мне? – холодно осведомилась она.
– Да, тебе, – раздраженно ответил парень. – Что, тоже застряла? И тоже надо валить?
Она кивнула.
– Ясное дело, – он тоже кивнул, – еще одна дура без обратного билета.
– Я с обратным, – возмутилась она, – просто надо свалить пораньше. И не такая я дура.
Он махнул рукой:
– Вот ты еще обидься! И чё твой обратный? Ни поменять, ни обменять. Хотя сдать можешь. По крайней мере на бабки не попадешь.
– А дальше? – спросила она.
Он почесал затылок.
– А дальше… Поедем автостопом. До Ялты, потом до… Дальше – до Курска. А там и до столицы-мамы недалеко. Хоть на телеге, а доберемся.
– Ты серьезно? – удивилась она. – Это возможно?
Он ухмыльнулся.
– Ничего невозможного, детка, на свете нет! Уж ты мне поверь. Особенно если в наличии есть капуста.
– Умник, – усмехнулась она. – И какая я тебе детка, малыш?
Он махнул рукой и взял ее чемодан.
– Двинули, что ли? И добавил: – Малыш! – после чего рассмеялся, и она, неожиданно для себя, – тоже.
Сначала поймали грузинского горячего парня на разбитой «Волге», ехавшего свататься к родне. Грузин сокрушался, что невеста немолода и собою нехороша, но… Он поднимал большой палец и театрально держал паузу: «Богата, как цар! Вернее, царыца». У невестиного папы, дай ему бог здоровья, плантации мандаринов и лимонов – цытрысаваи, короче. Ну, дом еще у папы, машины. Короче – сказка!
