Олег Михалевич - Ночь с Марией. Рассказы
Я присел на край дивана. Стивидор опустил ящик на пол и вытер пот.
– Это презент вам от владельца груза, – сказал он. – Очень хороший коньяк. XQ. Хозяин благодарен вам за доставку груза в полном объеме. А вот и подписанный коносамент, все в порядке, никаких недостач.
– А акт о…
– Зачем нам нужны какие-то акты? – вмешался агент. – Зачем портить друг другу нервы? Мы с вами люди одного круга, нам еще вместе работать и работать. Кстати, господин капитан, владелец груза сказал, что у вас очень хороший чиф, и вообще с вами приятно иметь дело.
После ухода гостей капитан вызвал меня к себе, усадил на диван и долго молча смотрел в иллюминатор.
– Что вы им сказали? – спросил он, наконец.
– Знаете ли, у каждого могут быть маленькие профессиональные секреты.
– Но не от капитана!
Я молчал.
Подумав еще, Штейн поднялся, открыл ящик, достал литровую бутылку Henessy XQ и протянул мне. Я скептически улыбнулся. Штейн нахмурился и присоединил к моей доле литр коньяка Otard в красивой бордовой коробке.
– Ну?
– Спасибо. Я намекнул им, что мы собираемся сообщить экологам и местным журналистам, что их бульдозер столкнул в воду двести пятьдесят тонн порошка неизвестного происхождения.
– И они поверили?
– А куда им деваться было, мы же фотографии делали.
– Что?! Значит, вы все это время знали, что происходит, готовились к этому и ни слова… А тогда, ночью, даже сесть мне не предложили!
– Мне вернуть? – спросил я, протягивая бутылки назад.
Судно отдало швартовы и вышло в море. У каюты меня поджидал расстроенный Венькин.
– Что, колеса отвалились? – полюбопытствовал я.
– Да нет, с колесами в порядке. Спасибо вам. А вот с фотками…
– Какими фотками?
– Да теми, что вы просили. Я уже и растворы все развел, и увеличитель приготовил. Да пленка засвеченной оказалась. Уж извините.
Офугенная женщина
Кому-то нравятся русские, кому-то китайцы или жители Берега слоновой кости – и ничего с этим не поделаешь. Кате нравились югославы.
Но лучше все по порядку.
Сама Катя походила на одуванчик в пору цветения. Русо-рыжие, с легкими завитками на концах волосы постоянно стремились вверх и, казалось, готовы были разлететься невесомыми парашютиками от малейшего дуновения ветерка. Она пыталась прижать, придавить непокорную поросль повязкой-бандажом, но удавалось это лишь отчасти. Парашютики прикреплялись к голове-чашечке с тонким, полупрозрачным и оттого всегда розовым носом. Держалась голова на тонкой, как стебелек, шее, незаметно переходящей в такое же легкое стебельковое тело. Ветер судьбы так и переносил это неземное создание по жизни. Пока не закинул Катю на железный плавучий остров. Остров под названием «Иркутслес».
Судно перевозило лес из Ленинграда или из Игарки в английские порты, но чаще перемещало по свету, что подвернется и куда придется: уголь, целлюлозу, удобрения, зерно, металл и тому подобное. А потому больше подходило под определение не лесовоз, а «трамп», то есть бродяга.
Для доктора, а тем более для фельдшера, коим на самом деле являлась Катя, оказаться на таком судне в должности судового врача, по всем меркам, было большой удачей. По нормативам Минздрава, в поликлинике один терапевт полагался на одну – две тысячи местного населения. Между тем команда «Иркутсклеса» состояла всего из тридцати человек, к которым в переменчивых морских условиях не приклеивался даже насморк. Не то чтобы все члены экипажа обладали каким-то исключительным здоровьем. Просто в море организмы моряков каким-то чудодейственным образом мобилизуются, оставляя всевозможные болячки исключительно на потом, на период отпусков. Поэтому Кате по прямому врачебному назначению заниматься на судне было абсолютно нечем. Зарплата же при этом, которую в море и потратить негде, поступала исправно, плюс бесплатное питание и командировочные – два доллара в день – деньги, по советским меркам, более чем приличные.
Свалившуюся на нее удачу Катя оценивала правильно. От иллюзий по поводу собственной внешности она к двадцати пяти годам, как и пристало медицинскому работнику, избавилась давно и окончательно. Мужчины, даже неприхотливые мореплаватели, о которых в незамужней женской среде ходили самые невероятные легенды, любят глазами, но смотрят ниже шеи. Туда, где у нее почти и не было ничего. Поэтому глаза морякам она понапрасну не мозолила, с медицинскими лекциями или профилактическими затеями не высовывалась. По вечерам, скромно забившись в уголок, смотрела кино в столовой команды, а остальное время читала или отлеживалась в своей каюте, научившись спать по шестнадцать часов в сутки. Иногда, вспомнив о своем предназначении, она заглядывала в обширный, но никем не востребованный лазарет в тайной надежде, что раздастся стук в дверь и на прием попросится первый пациент.
Но пациентов не было.
В Гавре «Иркутслес» выгружал целлюлозу из Швеции. Половина груза была уже на берегу, когда профсоюз французских докеров объявил забастовку. Портовые краны печально склонили журавлиные головы и застыли. Стоял теплый и солнечный майский день, делать на судне было нечего, и первый помощник капитана, помполит, быстро разбил желающих уйти в город по группам из трех человек. Судно опустело. Я был вахтенным штурманом и, услыхав звонок, сразу вышел к трапу. Возле него стоял худощавый парень в джинсах и белой рубашке, придающей ему официальный вид.
– Я штурман с Vito, – представился он, кивнув на пришвартованный к соседнему причалу небольшой югославский «трамп» с изрядно проржавевшими бортами. – Скажите, нет ли у вас случайно на борту доктора?
– Что-то серьезное случилось?
– Да как вам сказать… С механиком проблема. Точнее, с его головой. Забыл собственное имя. Может, ваш доктор…
– Имя? – удивился я.
Югослав переступил с ноги на ногу и тоскливо посмотрел в сторону своего судна. По Сене прошел скоростной катер и оба наших «трампа» слегка заколыхало на поднятой им волне.
– Без имени мы бы, конечно, обошлись. Но он еще и должность забыл. А нам в море завтра.
Гость говорил неспешно, видимо, не слишком рассчитывая на нашу помощь, но, как человек обстоятельный, исследовал любую возможность. Я невольно проникся к нему симпатией.
– Да вы не расстраивайтесь. Не знаю, на борту доктор или нет. Пойду, проверю.
Двери кают на ключ закрывают только на стоянках. Коротко стукнув и не дождавшись ответа, я нажал на ручку. В каюте стоял полумрак, и в первый момент мне показалось, что внутри никого нет. В воздухе витал характерный женский аромат – смесь крема, духов, помады, к которому примешивался легкий запах лекарств. На обитом кожзаменителем диванчике, однако, были аккуратно разложены предметы женского туалета. Ничего примечательного, между прочим.
– Катерина… Екатерина Марковна! – позвал я.
– Да. Я здесь, – не сразу донеслось в ответ со стороны не до конца зашторенной койки. Голос звучал слабо и слегка испуганно. – Я что-нибудь пропустила? Обед, наверное? Ну, ничего, мне не очень…
– О, по такой мелочи я не стал бы вас беспокоить, – заверил я. – Но вот здесь один больной у нас образовался, у него с головой…
– Что!? И вы молчите!
В ту же секунду прикроватная шторка с легким шипением отлетела в сторону, невесомое тельце словно сквозняком смело на вытертый коврик, и я с изумлением воззрился на обнаженную, если не считать белой полоски кружевных трусиков, фигуру фельдшерицы. Виделись мы с ней не часто, разве что за ужином в кают-компании или на киносеансе в столовой команды и за два месяца ее пребывания в составе нашего экипажа едва перебросились несколькими словами. Ни малейших намеков на какой-либо взаимный интерес у нас никогда не возникало, и подобной эскапады я никак не ожидал. Все еще не отрывая взгляда от тощего тельца с едва заметными бугорками грудей, я сделал полшага назад.
– И чего уставились? – возмутилась она, даже не пытаясь прикрыться, после чего, как должное, подняла лифчик и повернулась ко мне спиной. – Помогите застегнуть. Кто он?
– Он?
– Да больной ваш. Пациент. Что с головой случилось?
– Случилось? Не знаю. – Я с трудом попадал непослушными пальцами в крохотные металлические петельки. – Да и не наш он вовсе. Югослав. Больной на голову. Имя свое забыл. Как это у вас, амнезией называется, кажется?
– О, так вы уже и диагноз поставили?
– А вы в таких вопросах разбираетесь? – мне удалось попасть в последнюю петельку, и я раздраженно отвернулся.
– Наконец-то! – прокомментировала она мою неловкость или бестактность, а возможно, то и другое вместе взятое. Неприметная серая мышка в мгновение ока превратилась во властную львицу. – Ведите!
– В таком виде?
– А, так теперь вам мой вид не нравится?
– Нет, но…
Я повернулся и обнаружил Катю уже в белом медицинском халатике. Наклонившись над пухлым медицинским чемоданчиком из коричневой кожи, она быстро набивала его упаковками таблеток.
