Станислав Хабаров - Защита
Наш офис открывался посетителям небольшим холлом с рядом стульчиков-кресел, как в кинотеатре, перед «экраном»-фронтдеском. Рядом ведёт в коридор стеклянная дверь с ячейками для собеседований. Слева окно и вход в небольшой информационный зал, где Фернандо с Чарльзом Вашингтоном учат посетителей выжимать из компьютеров сведения о наличии текущих рабочих мест.
Мы сидим в огромном зале, разделённом на клетки – кубиклы. С высоты они напоминают пчелиные соты, выкрашенные в серый цвет. Утром, после исходного шевеления, наступает благостная тишина. Сотрудники копаются в кубиклах. Но вот начинается первое движение. Римка отправляется на собеседование в одну из представительских ячеек.
Тишина, правда, остаётся недолгой. Явилась Римка, и ей не терпится поделиться… Чёрт меня дёрнул переместиться в освободившийся кубикл напротив Римки и оказаться под вечным её присмотром. Для этого ей достаточно подняться в полный рост, и она над разделяющей нас перегородкой. Что она теперь и делает. С боковых сторон, например, ко мне не заглянешь. По сторонам высокие стенки, слева от меня – Амелия Ховард, которая курирует бездомных, а правый кубикл пуст. Там свалены какие-то ремонтные детали копировальных машин, компьютеров, связки проводов, забытые, они никого не интересуют.
Римка словно с потешного преставления. Она не может успокоиться, ей хочется, ей необходимо поделиться. Существует два способа выделиться: возвышая себя и принижая остальных. Убеждая себя, как все они глупы, и поэтому нет греха в том, чтобы всех их обвести и обмануть. Как легко тогда чувствовать себя Гулливером среди глупцов-лилипутов и хранить в своём арсенале тайные методы. Убедить себя, что людишки там, внизу, поголовно в твоей милости. Это нетрудно. Легко убедить себя, когда хочется.
Доставляло ей жгучее удовольствие разбирать их неизбежные дефекты. До поры до времени ей приходилось делать это молча, пока не появился слушателем я. Какое это было для неё наслаждение – поиздеваться над нуждающимся. Вернувшись в кубикл, она смакует всё: и желание просителей понравиться, произвести на неё эффект, польстить, разжалобить, очаровать. Она ведь видит это разом, сознавая своё могущество стрелочника судеб.
Не верю я ей по старой памяти, не доверяю во всём. Она пытается выдавить из себя откровение, хотя и сдерживается. Какая-то сдержанность с капелькой настороженности портят откровения. Я ей не верю, а только делаю вид. Таковы правила игры. Остальное за скобками. Она, действительно, видно, после пластической операции. Хотя зачем это ей? Не думаю, что для красоты. Скорее, скрыться, замаскироваться от чего-то. Только меня это не касается, и я делаю вид. Мы формально с ней общаемся и друг другу нужны. Я ей – в роли благодарной аудитории; она – в роли гуру.
Народ к нам действительно является чудной. В этот раз на собеседование приходила вдова, не устававшая повторять, что так одинока с некоторых пор. И это звучало рефреном её ответов на все вопросы.
– Так значит, вы одиноки? – спрашивала её Римка с виду невинно и серьезно, но с бесконечным издевательством в душе, а та в ответ причитала, поверяя в который раз свои беды. Зато с каким наслаждением пересказывала Римка мне сцену, не скупясь на эпитеты «овдовевшей кретинке», «безмозглой вдове».
Мне Римка кажется роботом, собранным из стали и проволоки, без затей запрограммированным на зло, и неважно, что у неё в глазах пластиковые линзы и что-то с ногой, но она упорна как чёрт и несёт в себе заряд ненависти, которой у неё для всех предостаточно, в избытке и с головой. Читатель, поверь, злодеи сериалов не выдуманы, но в жизни они более изощрённые, и с ходу их трудно распознать. В сюжете герой, как орех от скорлупы, освобождается от шелухи и постепенно вырисовывается. Задача автора – преподнести нам героя на блюдечке, а в жизни они затушёваны.
3Готов я поверить в теорию самозарождения прохиндеев. В моей прежней жизни было такое. Я видел таких и у себя под носом, и везде. Даже в особом доме на теперешней улице Королёва, что идёт к останкинской башне, и в моё время жили ракетно-космические первопроходцы.
Этот дом пробил для своих ведущих сотрудников Королёв. Но и там заплодились такие. Они вышли как бы из второго эшелона родственников: дети, мужья и жены детей замечательных людей, занятых и самоотверженных. Появлялись они с определённым умыслом в головах и становились закаленными сукиными детьми, на всё готовыми, бесстрашными в своих поползновениях. Непросто было их раскусить. Они были так старательны, как правило, умели нравиться, и нравились решительно всем. Но горе оказавшимся у них на крючке. Опыт и врождённая отчаянность позволяли им не церемониться, топить окружающих и ходить по головам.
Всех нас трахнула пыльным мешком перестройка, и кафедру затрясло. С шефом тогда и случилось, и только Левкович реально ему помог – устроил в академический санаторий «Узкое», но видно, поздно, и был «не в коня корм». Тогда и Римке непросто пришлось. Она, разумеется, понимала, что бывшая кафедральная лафа её – не вечна, и ей самой кафедры не удержать, и она искала альтернативный вариант, опору, по которой она вьющейся лианой поднимется ввысь.
Она понимала, что стройке нужен новый строительный материал – ровесники или помоложе. Ведь кафедра всем тогда для неё была. Её вселенной, её страной, нуждающейся в управлении, со своей историей и подданными. Казалось, кафедра для неё – не удовлетворение амбиций, а намного значительней, и связана с её отцом. А чем? Мало кто знал. Знал, безусловно, знал Левкович, не мог не знать, но ему не высунуться с его извечной осторожностью.
Генриетта тогда, собственно, умылась. Ей пришлось несолоно хлебавши вернуться на историческую родину. Здесь у неё не сразу заладилось. Не без блата стала она преподавателем и даже защитилась. Абы как. Годы на кафедре всё-таки в смысле становления для неё не пропали даром, а доступность повысилась с помощью эпохи взяток. Достоверно о взятках, конечно, никто не знал, но догадывались, а образование, безусловно, всегда на пользу. Образование дисциплинирует, особенно техническое.
По жизни мы с ней – несмешивающиеся жидкости, как вода и ртуть: сосуществуем, не выталкивая друг друга. У нас особые отношения. Не верю я ей по старой памяти, не доверяю совсем. Она временами пытается откровенничать. Волнения в ней не заметно. Спокойна она даже в самые пакостные минуты. Лицо словно из мыльного камня или алебастра. Я ей абсолютно ни в чём не верю, а только делаю вид. Таковы правила игры, остальное за скобками.
Живёт она в похожем субсидированном доме. В Виржинии несколько таких домов. Её соседи – русскоговорящие проныры, бесстыдством с нею глобально схожие и даже её превосходят. Теперь, например, они пишут заявления на банковские вклады тех, кто погиб в газовых печах. Она у них поинтересовалась: «А как же с действительными наследниками, и если фамилии совпадут?» Но это их вовсе не смущает: «Что с того? Поделимся». Мне кажется, на этот раз она возмущена не самим фактом проходимства, а лишь его степенью.
Задача нашей программы – восстановить утраченные навыки. Для тех, кто почему-то отстал, болел, выпал из прогресса. Но вместо того чтобы обучать нас компьютерной графике, фотошопу и прочим современным премудростям, нас используют клерками для вспомогательных офисных работ. Ксерим документы, разбираем архивы, отправляем и получаем почту, исполняем десятки скучных канцелярских дел, которые входят в обязанности других и претят штатным работникам в силу их монотонности. Мы – резерв руководства офиса, оно экономит, не платя.
В Римкиной жизни свои экстремумы. Она только что разделалась с очередным соискателем бенефитов программы, недостойным их, по её мнению. И хотя он грозил разоблачением и карами, её это нисколечко не пугало, потому что было не впервые. Все так поступали. И она следовала своей дорогой, а жертвы исчезали на обочине и появлялись новые. Не иссякал поток желающих примкнуть к питательному сосцу программы.
4Как выражались цековские комсомольские работники, она имела сверхзадачу, о которой я узнал не сразу.
Ежедневно в первой половине дня лифты выносили в приемную залу новые жертвы. Записавши приход, по-настоящему деловая Кэролин по телефону вызывала интервьюеров. Выбирать здесь не приходилось: кто на месте, того тебе и бог пошлёт. Пришедшие и не догадывались, что в тот момент становились жертвами лотереи. От стеклянной двери, отделяющей офис от приёмной, их вели в ярко освещённый коридор, по сторонам которого были приёмные кубики – современные пыточные камеры. Обстановка их оставалась аскетически простой: стол с компьютером, по сторонам его – стулья для интервьюера и интервьюируемых. Пришедшим улыбаются, и трудно себе представить, что они, явившиеся сюда по наводке или самостоятельно, как правило, обречены.
