Владимир Фомичев - Человек и история. Книга четвертая. Москва коммунальная предолимпийская
Через несколько дней привезли номера квартир. Появилась молодая женщина, представилась на заселение техником-смотрителем и полюбопытствовала, где ей можно для этого поселиться. Я пообещал ей быстро приготовить место в строящемся доме, а пока попросил располагаться в моей бытовке. Вскоре – сначала поодиночке, а потом группами – стали появляться новосёлы. Я знал два цвета ордеров: белый – служебный, синий – исполкомовский, а здесь были зеленые – ведомственные. Как я и предполагал, завершение строительства и отделочных работ и заселение пошли невиданными до сих пор темпами, просто запредельными.
Среди новосёлов оказалось немало квалифицированных маляров, штукатуров, плотников. Они только брали нужные им материалы: краски, раствор, обои, линолеум, а кого это не устраивало – те находили пути и доставали очень качественные обои, линолеум, плитку, многие сразу же нанимались к своим соседям что-нибудь делать – достаточно квалифицированно, за небольшой гонорар. По плану, в новом году должно было начаться заселение, но уже к Новому году только небольшой процент окон оказался тёмными. А в основном дом уже гудел, готовясь к новогодним праздникам в новом жилище. А отношение моих коллег лично ко мне сильно поменялось, и не в лучшую для меня сторону.
Ещё бы – реализация моей идеи при заселении затронула шкурные интересы очень многих рабочих, не говоря уж об ИТР, мастерах, прорабах. И всё потому, что резко сократилась подача заводом рабочих для подсобных работ.
Так в очередной раз я стал камнем, брошенным в болото и нарушившим кондовый застой.
У меня тоже пропал интерес к этой организации, к этим людям. Накопилась очень сильная усталость, какая-то особенная тяжесть усиливалась в организме, особенно по утрам. Не хотелось вставать, куда-нибудь идти, особенно на работу.
Как-то раз вечером я ехал с работы. Был час пик, и вагон в метро был переполнен народом. Было только начало осени, и было очень душно. Мне оставалось две остановки до выхода, как вдруг я почувствовал, что какая-то дурнота стала на меня надвигаться, подобно темноте. Предчувствуя неладное, я уцепился руками, за что только мог схватиться; перед тем как отключиться, я приказал себе стоять, держаться. Так я и продолжал держаться за всевозможные перила, сиденья, когда стал приходить в себя и услышал, как объявили остановку. Правда, следующую – свою я уже проехал. Я вышел из вагона, немного постоял на свежем сквозняке станции, сел в обратный поезд и доехал до своей остановки. Больше такого со мной не случалось, и я успокоился. А как потом выяснилось – зря. Это был первый звоночек. А если считать его как предупредительный – то и последний. К этому времени я жил уже в своей отдельной квартире, полученной в результате долгого размена, драматическая процедура которого описана в предыдущих главах. Так что нужда в ведомственной квартире отпала сама собой.
Глава 38. Удар выше пояса
Собираясь как-то раз на работу – а было как раз время предновогоднее, – я почти ступил за порог, когда рявкнул дверной, то есть входной звонок. Это была соседка из какой-то квартиры – ей что-то понадобилось: соль, сода или ещё что-то. Я сходил на кухню, нашёл всё искомое и стал подавать соседке, как вдруг со мной произошло что-то никогда не бывалое. Страшная боль парализовала весь организм. Руки, в которых я что-то держал для передачи соседке, оказались как перебитые. Соседка, видимо, от неожиданности, сильно испугалась, она только пробормотала: «Я сейчас скорую вызову».
Дом этот был ещё пока не телефонизирован, и все пользовались телефоном-автоматом на углу дома. Я плохо соображал, как я вернулся в комнату, лёг на диван. Стал я только немного соображать, когда люди в белых халатах сделали мне внутривенный укол. Я только подивился: куда это боль делась?
В это время врач послала своего санитара или помощника в машину, чтобы он по рации кого-то вызвал. Я был совершеннейший профан в услугах скорой медицинской помощи, а как оказалось, они вызвали реанимационный автомобиль. Я же попытался встать, чтобы идти на работу, чем сильно напугал врача скорой помощи. Двое мощных санитаров из реанимации погрузили меня на носилки, развернули, чтобы не вперёд ногами выносить, закрыли дверь, так как ключи торчали в замочной скважине, и сунули их мне в карман пальто.
С таким комфортом, с таким удобством я ещё на машинах не ездил! Я удобно лежал на носилках. У моего изголовья сидела достаточно молодая женщина-врач.
Машина скорой помощи, в которой я возлежал на носилках, въехала прямо во внутренний подъезд больницы. Здесь уже ждали санитары, и они ловко выдернули меня на носилках из машины скорой помощи и повезли меня, как я понял позже, в блок интенсивной терапии. Там меня бережно, насколько это было возможно, уложили на кровать, с двух сторон огороженную плёнками. Быстро почти полностью раздели, а к оголённым участкам тела стали подключать всевозможные датчики, чтобы сделать ЭКГ (если кто не знает – электрокардиограмму). Врач-кардиолог посмотрел на пики, изображённые в кардиограмме, и пробормотал куда-то в сторону: «Обширный инфаркт миокарда». Я тогда ещё плохо разбирался в таких терминах, но что дело дрянь – понял сразу. А насколько дрянь, узнал значительно позже – в период лечения и последующей реабилитации. Мне ввели в вены несколько уколов, потом подключили к капельнице. Пока шла вся эта суета, наступил вечер. День-то был зимний, короткий. Часов у меня не было, а время я мог узнать только из переговоров медперсонала.
С левой стороны от меня, за тонкой плёночной перегородкой «отдыхала», как и я, женщина. Ей вдруг стало очень плохо – я это понял по тому, как медсестра от неё быстро побежала за врачом. Тот был почти рядом, в соседнем помещении, и быстро явился, но не сам по себе, а с электрокардиостимулятором. Я слышал, как дёрнулась женщина при ударе током. А почему бы я не мог слышать, когда это происходило на расстоянии моей вытянутой руки? Прошло несколько секунд молчания, потом ещё удар стимулятора. Через небольшое время по приказанию врача женщину прямо на кровати увезли куда-то. Но я уже сообразил, куда. Прошло ещё немного времени. Теперь уже с правой стороны также через плёнку повторилась та же операция. Те же шлепки стимулятора, минуты ожидания, то же распоряжение врача и стук кровати с очередным, я хотел подумать, «жмуриком», но постеснялся. Кажется, что и на этот раз была женщина. И тут, раздвинув плёнку, явился и ко мне этот дядя врач. Я как-то вопросительно посмотрел на него, так как вообразил, что наступила и моя очередь. «Что ж, – подумал я совершенно спокойно, – наверное, при моём диагнозе это обычная процедура – отправлять одного за другим в морг». Но врач помедлил, пошарил рукой в кармане своего халата, попросил меня открыть рот и забросил туда несколько таблеток. Потом он взял с тумбочки стакан с лёгким чаем и через трубочку, воткнутую в стакан, попросил меня запить таблетки.
Он ещё раз посмотрел на меня и вышел. Я плохо представлял, насколько эта бодяга затянется, легкомысленно отмерил на это несколько дней, тем более что лежать мне пока ещё совсем не надоело, а все эти капельницы, уколы, таблетки пока меня ещё не очень беспокоили. Раз им надо полечить меня – пускай лечат. Мне всегда нравилось узнавать что-то новенькое, необычное, а тут было столько непривычного, да столько новой терминологии… Вскоре на освободившееся с левой стороны место была заправлена кровать с новым, можно сказать, неудачником по жизни. Во всяком случае, таковым считал себя мой новый знакомец. Он только что вернулся из Африки, где работал в качестве торгового представителя от СССР. «Кстати, – рассказывал он, – моего коллегу по работе прямо там, в Африке, долбанул инфаркт. Его тут же очень культурно увезли в клинику, я его там несколько раз навещал. Палата роскошная, светлая, с кондиционером, а какие герлухи-медички там за ним ухаживали!» – раздосадованный сосед замолчал. Я уж подумал, не стало ли ему плохо, как ранее моей соседке. Но на сей раз, как видно, обошлось. Сосед после некоторого молчания добавил: «Если мне было суждено поиметь этот инфаркт, так почему он не случился там, в Африке?» – он ещё долго сокрушался, завидуя своему африканскому другу.
В этот блок интенсивной терапии никаких посетителей не пускали – ни родственников, ни тем более друзей и знакомых. Дела мои шли, видимо, очень неплохо, так как прошло всего несколько дней, и меня перевели в палату. Палата была светлая, большая – на шесть человек, – и медперсонал был хорошо подобран. Достаточно молодые медсёстры из лимитчиц. На меня сразу же нацепили кличку Молодой, так как в таком возрасте инфаркт был очень редок. Мой лечащий врач, по фамилии Долгоплоск, был уже в приличном возрасте и сам перенёс несколько инфарктов. Своей спутнице Юлии, которую он стажировал, он рассказывал, какой он поставил мне диагноз и почему. И подытоживал: «Да, инфаркт сильно помолодел».
![Адам Сен-Моор - Четвертая пуля [Похищение. Четвертая пуля. Пусть проигравший плачет]](/uploads/posts/books/148569/148569.jpg)
