Ольга Литаврина - Сквозь игольное ушко (сборник)
– Ты, Лехыч, правильно просек. Платит Сашка информацией. Сообщает всю подноготную о фирмах, которые выигрывают самые выгодные тендеры. Мы к ним являемся в гости в самый благополучный момент. Можем даже предложить свою помощь – в итоге, как раньше, получаем еще «крышуемых». Ничего не поделаешь, время меняется, надо обновлять клиентов.
Тут наконец у Лехи Летуева в мозгу произошел долгожданный щелчок – хмель накрыл его с головой, и больше он ничего не помнил. Не помнил, как их с Дашковым, пьяных, развозил тот самый водитель «Опеля». Как ставили на постоянное место у дома его верного «железного друга». И водитель с соседом, что жил дверь в дверь, дружно дотащили его до квартиры, нашли в карманах ключи и благополучно внесли вовнутрь – положили на диван. Ключи оставили рядом, дверь захлопнули – все чин по чину.
И никто больше не потревожил его в эту последнюю блаженно-пьяную ночь…
Глава 7. Автопилот
На следующее утро Летуев проснулся у себя дома в привычном состоянии серьезного похмелья. Давно не случалось ему напиваться так, чтобы не помнить вчерашнее. Сначала, еще «на старые дрожжи», это показалось просто досадным мальчишеством. За которое будет стыдно перед Сашенькой… Здесь какая-то заноза больно повернулась в памяти. Летуев «поправился» пивом из холодильника и, уже прощаясь с головной болью, вспомнил!
Вспомнил все.
Настойчиво зазвонил мобильник. Не глядя на дисплей, Летуев знал – звонит Сашенька. Не хотелось с ней говорить. Вообще ничего не хотелось. На него напала самая страшная «немочь» – душевная тоска, невыносимая, как зубная боль. Умом он понимал: Сашеньке не нужно было рассказывать именно ему о Дашкове, она считала это делом прошлым. Но как же тогда их «взаиморасчеты»? И главное – почему Дашков?
На звонок все-таки пришлось ответить. Алексей еще не привык отключать Сашеньку от общения.
– Алька, ты где? Что с тобой? Ты что, выпил? Ты виделся с Леонидом? Не говори, ничего не говори, я сейчас приеду, я все объясню, ты только дождись. Ты дома? Неужели он посмел тебя куда-то затащить? Аленька, ответь! – Она называла его ласково – Алькой, даже Аленькой…
Неожиданно скрипучим голосом Летуев произнес:
– Александра Григорьевна, извините. Не стоит вот так сразу срываться с работы. Я не дома. Сегодня днем я уезжаю, возможно, мы не успеем увидеться. Теперь о деле. Мы освоили треть финансирования программы по благоустройству. В связи с моим отъездом прошу вас передать две трети программы другой фирме – для «Стройсервиса» условия тендера оказались невыполнимы. Не волнуйтесь, телефон я оставлю на фирме, так что меня на связи не будет – не хочу оформлять роуминг. Вернусь, постараюсь позвонить.
Кровь бросилась ему в голову, и стало страшно – так трудно давался этот разговор. Но сказал он все достойно – трезво и твердо. И, чтобы не надоедал звонками недоумевающий подрядчик, чтобы не стояло в глазах лицо Сашеньки, чтобы, не дай бог, не прозвонился самодовольный Ленька Дашков, он отключил мобильник намертво. Где-то он читал, как люди, прожившие много лет вместе, навсегда расстались из-за неосторожно сказанных слов. Тогда ему это казалось выдумкой досужего писаки. Но жизнь, как говорится, все расставляет по местам…
Все дальнейшее Леха Летуев – неудачливый сын, неудачливый муж, неудачливый любовник – делал на автопилоте. Зная заранее, что и как произойдет в трех жизнях снова связанных летучей нитью судьбы, но не в силах ничего изменить, ничему помешать. Он знал, что Сашенька – его Сашенька Данилина – швырнет в сердцах трубку, сорвется с работы, ринется к Леньке Дашкову. Знал, как она застучит кулачками в его накачанные плечи, закричит и захлебнется словами. Знал, как недовольно и растерянно оттолкнет ее Дашков – еще бы, такой жирный куш сорвался! Знал, как похмельный Дашков наводнит шестерками его стоянку, и подъезд, и даже площадку возле квартиры. И знал, что успеет: спокойно собраться, уложить документы и деньги. Позвонить по домашнему паре настоящих, еще институтских, друзей – чтоб забирали его через недельку по известному только им адресу. Затариться могучими запасами спиртного в «Пятерочке» на первом этаже дома – и пилить на старые, родительские, шесть соток, где он специально для таких случаев утеплил дачный домик: не позориться же перед партнерами.
Обычно друзья забирали его, невменяемого, сдавали в уютную знакомую больничку в отделение неврологии на Пироговке. Называлось это: «командировка». После этого Летуев «выходил в мир» в приличном виде, трезвый и закодированный. Хватало, как правило, надолго.
Никто, кроме бывшей жены, и знать не знал об этой стороне его жизни. Тем более что и сам Леха поверил: с Сашенькой такое никогда не повторится. Эх, любит не любит, плюнет – поцелует…
Летуев в этот раз собрался как-то прочно и надолго. Даже бритву взять не забыл. Выруливая на третье кольцо, он уже уходил в свое Зазеркалье. Заехав на дачный участок, аккуратно поставил «Лендкрузер» в гараж. И прямо на веранде дачного домика совсем один распил первую бутылку, открывая самый суровый в своей сорокалетней жизни запой…
Глава 8. Одиночная камера
И все-таки в этот раз – хоть в чем-то! – Лехе Летуеву повезло. Стоял промозглый, сырой и противно теплый, совсем не зимний, ноябрь. Больничка оказалась переполненной, и, оговорив с друзьями сумму, его поместили в «люкс» – одиночную палату. Леха, выведенный к тому времени из запоя, не возражал. Денег хватало, а видеть людей ему решительно не хотелось. Одиночная палата люкс находилась рядом с двухместной, на первом этаже, в помещении так называемой «реанимации», предназначенной для особо буйных и неуправляемых клиентов. Бывали здесь и «наркоши». Так получилось и на этот раз. Впрочем, вели они себя тихо, к Лехе не приставали – боялись, выглядел он жутко. Соблазнительным «планчиком» тайком не баловались – и вообще казались примерными пациентами. Прямо как в тюрьме: «твердо встали на путь исправления»!
Первые дни, под действием нейролептиков, Летуев слабо ориентировался в окружающем мире. Вначале у него даже не ладилось с координацией движений – ходил и падал, благо палата совсем небольшая. Мозги тоже работали «на тормозах». Смутно помнилось, что заходили оба друга – тех самых, настоящих, – и что их не пустили, передали только ему записку со словами ободрения. И еще постскриптумом: «А чтоб ты не опускал хвост, мы надыбали в Интернете стишата – может, они помогут!
Зебра
Я живу, держа себя за шиворот.
Почему хорошее кончается?
В нашей жизни все пошло навыворот,
И вернуть тебя – не получается.
Утро. Встать. Побриться и пригладиться.
Ждет работа. Ждет метро бессонное…
Кто сказал, что все у нас наладится?
Эх, Шекспир, какие тут влюбленные!
В офисе, заваленном бумагами,
За рулем; в метро, в толпе простуженной
Мы себя почувствовали магами,
И однажды ты сказала: «Суженый».
А сегодня я – барон Мюнхгаузен —
Из беды тащу себя за волосы.
Мне бы ящик водки – и «нах хаузен»!
Жизнь, как зебра, делится на полосы…
Как станут пускать, навестим. И не сомневайся: мы – могила!»
Летуев и не сомневался. Он знал, что Сашенька уже обзвонила все морги и больницы, что она кричит и требует информации от Дашкова, а тот тупо пожимает плечами. Знал, что у нее не приняли заявление в милицию о пропаже – она же не является родственницей пропавшего. Знал, что Сашенька судорожно ищет «надежного частного детектива». Знал, что пройдет еще минимум две-три недели, прежде чем у нее получится раскопать хоть какую-то информацию. И не волновался. К этому времени он уже решит, как жить дальше. И как жить вообще…
Из запоя его благополучно вывели. И уже на пятый день Леха сам напросился на прием кодировочного противоалкогольного препарата. Алкоголь больше не годился. Он лишь оглушал, мешал принять главное решение: как жить одному, без доверия, без тепла, без последнего тайного убежища, которое он оставил своему сердцу – на голых обломках рухнувших иллюзий.
Поначалу Летуев и исправно принимал препарат, и следовал предписанному режиму, как на автопилоте. Хмель давно прошел, но его лихорадочное состояние не проходило. То повышалась, то падала температура – причем падала до колючего озноба. Ломило все тело. Глаза слезились и краснели, воспалились веки. Внутри завелась какая-то дурнота, не хотелось есть, даже пить не тянуло, ничего не хотелось, кроме обычной холодной воды. Организм обезвоживался, он терял вес. Если б не внимание медиков и не прописанные вовремя антибиотики, неизвестно, как бы он выбрался из этой «болячки». Только через десять дней, на фоне ударных доз амоксиклава, Леха «вынырнул» из болота лихорадки. Оставались, конечно, слабость, вялость, потливость, требовались линекс и витамины, но сомнений в том, что пациент выживет, не оставалось. Как заразный больной, он так и занимал свою «одиночную камеру». Менялись «наркоши» в соседней палате. И однажды, идя в душевую, Леха на ее пороге чуть не столкнулся с самим Василием Дамантовым – редким из современных актеров, кому симпатизировал. Дамантов, кажется, разменял полтинник и снимался в известных «ментовских» сериалах в роли следователя – опытного, разумного и неподкупного. При этом он ухитрялся не строить из себя идеального героя. И вообще – «не звездиться». Летуева однажды после премьеры даже представили Дамантову – общие знакомые. Встреча с ним здесь была настолько неожиданной, что показалась галлюцинацией. Оба сделали вид, что не узнали друг друга. И дальнейшее их общение вряд ли получилось бы, если б не случай.
