Наталья Горская - Сайт нашего города (сборник)
– Не хрен было ломиться за бесплатной водкой! Сами же друг друга передавили за дефицитом, а царь виноват! У нас вчера за наборами тоже рабочему с литейного руку сломали… Ох, ну о чём с вами говорить? Ругаете его за мягкость, за нерешительность и прочие «грехи», которые непростительны для правителя, дескать, Пётр Великий колесовал бы не только Ленина, но полстраны не пожалел бы. Поэтому и Великий, а этот!.. А этот пожалел больного сына, выбрал семью вместо власти. Тот, который Великий, не пожалел, а этот напоминает своей кровью, растекшейся и впитавшейся в землю у нас под ногами, насколько могут быть страшны люди, когда власть кружит им голову. Удрапал бы вовремя за бугор, нашёл бы вечное успокоение посреди могил белогвардейской эмиграции и не жёг бы нам совесть таким страшным кровавым пятном.
А шкаф из бывшего «рассадника коммунизма» исчез-таки бесследно. «ПСС» Ленина, которые нынче стали библиографической редкостью из разряда «днём с огнём», в те годы выбрасывались в неимоверных количествах на свалки и помойки, так что людям, трепетно относящимся к книге, удавалось собрать огромнейшие библиотеки.
Стали раздаваться робкие голоса тех, кто раньше гордился знакомством с друзьями дальних родственников мужа сестры самого Владимира Ильича или двоюродной роднёй кузины Надежды Константиновны, что у кого-то из них прапрабабушка, оказывается, жила на одной улице с троюродной тёткой петербургского соседа графьёв Татищевых, а чей-то прадед младенцем видел легендарного князя-поэта К.Р.! И это воспринималось как право на родство с вышеупомянутыми личностями. Слесарь шестого разряда Разумовский потерял всякий покой, тщетно разыскивая хоть какой-то намёк на родство со знаменитым фаворитом императрицы Елизаветы Петровны и матерно ругался с инженером Аракчеевым:
– Какой ты на хрен барон?! Коммунар ты, а не барон. У тебя на харе написано: ком-му-нар!
– Да я князь, мля! – ревел страшным голосом барон липовый. – Я князь, а ты – сявка, мля!
Иные вошли в такой вкус, в такое смелое враньё, что и товарищ Бендер смутился бы, но уже никто не обращал на это (не знаю, как это и назвать-то можно) внимание. Страсти накалились, как станки в горячих цехах. Доходило до того, что потомственные в седьмом колене рабочие вдруг объявляли себя наследниками династии Рюриков, а то и на Габсбургов замахивались. У меня с этим делом совсем глухо: классическое рабоче-крестьянское происхождение, где по папиной линии – махровые крестьяне, по маминой – крепкий рабочий класс, строители заводов, ракет, пароходов. Но даже я как бы ненароком в таких диспутах сообщала, что прапрапрадед мой работал крепостным садовником у самих дворян то ли Нарышкиных, то ли Лопухиных, которые засели в нашей деревне после Северной войны, потеряв интерес к шумному двору беспокойного царя Петра. Ну, согласитесь, всё ж какая-никакая возможность примазаться к белой кости!
Но вот болезнь по отыскиванию дворян и прочих родовых титулов в своём происхождении пошла на убыль, потому что как-то неинтересно быть дворянином или наследным принцем, когда кругом – сплошные родственники всевозможных князей и монархов, причём не только отечественных, но и европейских династий.
И на, тебе: князь Кошкин. Это известие, конечно же, внесло какое-то оживление в заводскую жизнь, и всем захотелось хоть краем глаза взглянуть на нового Алинкиного ухажёра благородного происхождения. Больше всех хотел на него посмотреть крановщик из цеха капремонта Валера, который был влюблён в охочую до титулов Алину. Влюблён был настолько, что обожал даже её тщеславие и прочие пороки, и сочинял в её честь очень искренние стихи:
Милая картина,
Как ты мне мила…
Где моя Алина?
Вся моя до дна.
– Да пошёл он со своими стихами! – фыркала Алинка раздосадовано, когда получала от него очередное послание, и царственно разрешала: – Можете его себе забрать, кто хотите.
В смысле, не стихотворение, а Валеру. Женщины, желающие перетянуть внимание крановщика Валеры, конечно, имелись. Только сам он настолько страстно мечтал об Алине, что других представительниц слабого пола просто не замечал. Хотя каждая женщина почему-то свято верит в невозможность устоять перед её чарами. Он всегда представал перед нами, спустившись с небес мостового крана на цементную землю цеха, с блуждающим взором и неизменным вопросом: «Девчонки, а где моя Алина?». Моя!
– Ох, Алинка, гляди, мужиком-то прокидаисси, – увещевала её многомудрая уборщица Антонина Михайловна. – Стихи тебе парень пишет: это ж где нынче встретишь такого, когда кругом мат да блат.
– А мой князь обещал меня на дворянское собрание сводить! – гордо отвечала на это Алина и осекалась: – Или в дворянское собрание? Как надо говорить-то: в или на?
– Смотря куда посылать.
Наконец, она решилась представить нам своего князюшку, когда группа практикантов ПТУ, где ковались рабочие кадры для тяжёлой промышленности вообще и нашего Завода в частности, должна была прибыть в её цех на очередное практическое занятие. Валера-крановщик запил с горя, обещал сбросить на голову Алинкиному князю плохо закреплённый груз и в сердцах прислал ей невозможное по дерзости послание:
Ах, Алина, моя Алина,
Дура-баба ты, кобылина!
Вот какой-то князёк-козлина
Перешёл мне дорогу, скотина.
Гнев его возлюбленной был ужасен, как и подобает всем, кто только что приблизился к высшему свету.
– Это моего Кошкина он назвал козлиной?.. Нет, этого я ему никогда не прощу!
Короче говоря, интрига с князем взбудоражила многих.
– Вы представляете, – объявили уже в техотделе, – наша Алинка с князем познакомилась!
Елена Николаевна, завсектором обучения персонала, которая в тот момент карабкалась под потолок к полке с документацией, так и застыла на стремянке в позе арабеска.
– А? Что? С каким князем? – переспросил начальник нашего цеха Владимир Сергеевич, копошась в каких-то чертежах. – С уголовником, что ли?
– Да почему сразу с уголовником-то? Это такой наследственный титул.
– А-а, хм… Раньше уголовники любили такими кликухами баловаться: князь, барон, маркиз. У нас на Лиговке жил налётчик Граф. Лихой был парень. Его застрелили, когда он на инкассаторов налёт организовал.
– А тут настоящий князь, представляете? Говорят, во всяком случае. Дворянин!
– Да туфта опять какая-нибудь, а не дворянин, – заявил технолог Нартов и ядовито захохотал: – Тоже мне, дворяне в спецовках и с мазутом на носу. Мы и так все дворяне: каждый вырос в своём дворе. Скоро на заводах работать некому будет: все в титулованные особы подадутся. Бояре-дояре, блин.
– Ну, князь, ну и что? – пожимал плечами старейший рабочий Завода Матвей Потапыч. – Это ж не характер. Князья тоже всякие бывают. Были такие, кто театры создавал, школы и больницы строил. А были и те, кто только проматывал состояние до последней копейки и никакой доброй памяти по себе не оставил. Есть среди них и меценаты, и поэты, но и людей самого низшего качества тоже немало. Человек всегда сам выбирает, каким ему быть, будь он простолюдином или благородным. Сейчас у некоторых большие деньги появились. Кто-то их преумножает, разумно расходует на благо себя и общества, но большинство только скурвились по полной программе и сами не поняли, как это с ними случилось.
Заводчане старшего поколения малость поворчали, глядя на фокусы молодёжи, или вообще не обратили внимания, а мы стали ждать явления товарища, в чьих жилах заключена благородная кровь династии князей Кошкиных.
Избалованное добротными советскими спектаклями и фильмами о дореволюционной эпохе воображение стало рисовать образы, созданные такими колоритными и мощными русскими актёрами, как Черкасов и Симонов, Зельдин и Санаев, братья Стриженовы, Лановой и Тихонов, Леонид Марков и Стрежельчик, Дружников и, конечно, великий Смоктуновский. Это были люди, у которых на лицах отразился определённый жизненный, интеллектуальный и культурный багаж, внутреннее достоинство, где вместо гордыни – гордость, вместо простецкости – простота. вместо мудрствования – мудрость. И хоть в рубище их одевай и доказывай, что происхождения они пролетарского или крестьянского, но на лице отпечатано: АРИСТОКРАТ. И всё. И больше добавить нечего. Этого уж никто у них не отнимет и себе не присвоит. И нравится нам это или нет, но таких породистых и благородных лиц сегодня всё меньше и меньше. Как говорится, таких лиц теперь не делают. Смотришь современные фильмы про царскую Россию и чувствуешь словно бы подлог какой: нет того шарма и блеска, присущего аристократам, каких играли советские актёры классического рабоче-крестьянского происхождения. Может, они просто умели играть?
Как рассказывал в одном интервью Игорь Дмитриев, преподаватели актёрского мастерства учили их аристократично носить даже поношенный пиджак, поэтому они и на стипендию умудрялись выглядеть дворянами. Есть люди, которые умеют всё делать аристократично: ходить, разговаривать, браниться, даже материться. Но есть и другая разновидность людей, которым дай хоть все богатства мира и несколько высших образований, а они так и не овладеют элементарной культурой поведения. Это как порода: чистокровного рысака всегда отличишь от клячи, даже если он сбежит с конюшни и несколько дней проживёт без ухода. Или кусок цветного стекла как ни выдавай за драгоценный камень, а настоящий аметист он всё одно не затмит.
