Роман Медведев - Иллюзия вечности
Ольга смотрела на меня ошалевшими глазами и, клянусь богом, переживала один из самых ответственных моментов в своей жизни. Злобные вопли наверху на время затихли, и это было очень кстати.
– Андрей, она моя мать, – она взглядом умоляла меня сделать выбор за неё.
– Я знаю. Конечно мать… Биологическая мать. Но психология у вас разная. И жизнь оттого разная. Очень. У тебя она своя жизнь!.. Умоляю Оля. Ты должна прожить её так, как хочешь ты, а не так, как она себе придумала. Ты должна уйти сейчас, пока ещё есть возможность, и я уверяю тебя, что с ней ничего не случится… – я брал на себя огромную ответственность за эти слова, но, что оставалось делать? – Ты позвонишь ей чуть позже и удостоверишься в том, что я прав. Пойдём. Прошу тебя… пойдём.
Она заплакала. Я обнял Ольгу и осторожно заставил сделать первый шаг вниз. Робко поддавшись, она стала медленно спускаться. Дойдя до последнего пролёта лестницы, Ольга запрокинула вверх голову и прокричала: – Мама прости меня! Я ухожу сама. Я люблю тебя, мама!
Раиса Георгиевна рычала сверху что-то нечленораздельное, растворяющееся в перестуках о пролёты лестницы и долетающее воем бессилья злобы. Но дочь её уже была свободна.
Где-то сверху послышался металлический лязг дверного замка. Не дожидаясь появления лишних свидетелей, я потянул девушку за собой.
По дороге к станции метро Оля призналась мне, что впервые за последние четыре дня вышла из дома.
– Оля, Оленька! Как же я рад, – я терзал то её плечо, то талию, прижимая к себе рукой. – Ты увидишь, это другая жизнь, но она настоящая, живая! Всякое происходит, но… Послушай! – я ударил себя по лбу, – только сегодня слышал люди говорили на улице. Сегодня будет футбольный матч! Ты представляешь, что это?! Это сейчас и футбольный матч! Постой-ка… Я взглянул на часы. Меньше чем через час уже! В Лужниках. Пойдём туда! Поедем на метро. Там будут люди. Это просто невероятно, в такое время – они рискуют всем, но выйдут биться. Скорее же!
Ольга, терзаемая внутренними противоречиями, связанными с матерью, послушной овцой готова была следовать за мной куда угодно. И вовсе не сдался ей это матч, в котором она не смыслила даже правил.
– Я и не одета, – только развела она руками.
Я скинул джинсовую куртку с плеч и одел ей: – Так лучше?
Ну, за неимением… – она подвернула рукава. – Да наплевать!
Я обожал её!
На лужнецкой набережной мы оказались больше чем через час. Устало передвигаясь после марш-броска по парковой аллее к стадиону, мы слышали шум стадиона. Такой непривычный в царившей в пустеющем городе тишине. Но такой отрадный.
Вместо системы громкоговорителей стюарты в военной форме оповещали прибывающих по мегафонам. На стадионе, насколько мне удалось узнать работали все сектора, и я потащил Ольгу за собой в любимый «А».
Как в прежние времена, нас обстучали по карманам и пропустили через неработающую рамку металлодетектора внутрь подтрибунных помещений. Народ был. И немало! Рядом с выходом на «А8» отец, склонившись, повязывал ребенку шарф «Россия». А подле их ожидала мама, держа за руку забавную девчонку лет четырех-пяти.
– Ты посмотри, – я кивнул Оле на них. – Это же просто здорово!
Никаких билетов на матч не требовалось. Играли сборные московских клубов в нейтральных формах двух разных цветов. Без электричества. Без затрат на подготовку. Без гонораров. Просто собрались и вышли те, кто смог. Не ради спортивного азарта, а вопреки витающему фатализму. И не важно, кто победит. И не важно, за кого болеть. Это вызов и всё тут. Судейская бригада в полном составе. Тренеры и запасные в отведённых для того зонах.
Народу пришло почти полстадиона. Тысяч сорок, не меньше. Кто один, кто с друзьями или родными. Объединённые интересом клубные болельщики, отказались от традиционных поношений в адрес нелюбимых игроков других команд. Своих хвалили, пели им песни. Всё как водится. Но без войны, без провокаций. На «В» колыхались красно-белые полотна. На «D» красно-синие. И символичнее всего потухшее табло без электричества. А важен ли счёт?
Матч шёл привычные два тайма. Мы пришли чуть до перерыва, и в отведённые на него пятнадцать минут имели удовольствие пообщаться с рядом сидящими. Отраднее всего, что набившие всем оскомину темы свалившейся на головы катастрофы, отступили на время. И люди, в основном окружавшие нас молодые и среднего возраста мужчины, будто дорвались до простого человеческого общения о футболе, разгуле, былых праздниках.
Ольга от души смеялась вместе со мной над рассказом парня о потерянных им некогда трусах в Москве реке после бурного празднования с друзьями победы Спартака. О том, как милицией был разогнан с берега праздничный шабаш его компании и забрана из вредности верхняя одежда. А несчастный со своим другом, спрятавшись от побоев под каменным берегом, потом добирались домой в чём мать родила. Впрочем, у его друга, как с нескрываемым восторгом рассказывал парень, трусы на заднице имелись.
Затем возобновился матч, и я всё оставшееся время не выпускал Олю из своих объятий. А она прижалась ко мне, и ничего казалось лучше не было этих минут на свете…
Со стадиона до ближайшей станции метрополитена мы шли в толпе радостных единомышленников. Травили байки с новыми знакомыми. Кричали какие-то речёвки. Было здорово! Матч закончился прогнозируемой ничьей, но достиг своей главной цели. Он вернул людям хоть на время уверенность в завтрашнем дне. Желание достичь этого дня и прожить его не напрасно.
Когда мы остались вдвоём с Олей, я старался не умолкать ни на минуту, чтобы не отпустить её мысли к оставленной матери. Я поведал ей наши с Сашей невеселые истории. Начиная с первого дня в стенах института. Рассказал о своих планах объединения с людьми, что должно было успокоить её и внушить уверенность. Наступив на горло собственным принципам, я врал Оле о том, что буду рад, если и её мать присоединится к нам. Какой же я был глупец…
За разговорами мы, наконец, добрались до Сашиного дома. Было около девяти вечера, когда мой друг отворил нам дверь. Мне он влепил с порога упрёк за то, что долго шлялся, а Ольгу с улыбкой обнял и наговорил ей комплиментов, шевельнувших во мне ревность. Наконец, мы снова были все вместе.
Ольга, с её же желания, была отправлена на кухню знакомиться с содержимым провианта. А мы ушли в комнату. Выслушивая мой приватный рассказ о поединке с Раисой Георгиевной, Саша бессовестно хихикал, наделяя время от времени мамашу такими эпитетами, услыхав которые её дочь расчленила бы моего друга кухонным ножом похлеще инквизиции. Однако, после упоминания про посещённый нами матч, эпитеты, обращенные уже непосредственно в мой адрес, достигли такого апогея, что я чуть не выкинул его в окно. Саша разозлился, что (почему-то «как обычно») о нем никто не вспомнил, и его лишили самого долгожданного события за всю его несчастную жизнь! Мол, пренебрегая самым святым, что есть на свете, мужской дружбой, я разменял Его на «легкодоступные удовольствия» и всё такое, в этом духе. Насилу угомонив друга, я оставил его в чувстве несправедливого негодования на время. Проведал Ольгу. Убедился, что она занята делом и не впала в тоску по матери. Затем вернулся к Саше.
Угомонившись, Саша рассказал о том, как ему через сопротивление удалось накормить Иру. Потом её рвало. Она плакала, но, что самое важное – Ира приходила в себя, узнала брата и смогла односложно поговорить с ним. Сашка уложил девочку в кровать, в которой она спала и сейчас.
К нам в комнату пришла Оля и накрыла на стол сочинённый ею ужин. Оставшись, разумеется, там же с нами.
Я поведал Сашке о соседе. Сказал ему, что оставил наш номер, на что мой друг саркастически усмехнулся: – Будешь, Филин, вожаком племени лишенцев. Только смотри, не потеряйся среди жаждущих помощи.
– Я понял, что мы должны собирать вокруг себя людей, Стаф. Это единственный выход из ситуации. Нам надо решить, как дальше жить, но что-то сделать мы сможем только вместе. Толпа, пришедшая сегодня на матч – это сила. Не организованная, но потенциально разрушительная для любого диктата.
– Ну а что же ты к центральному кругу то тогда не выбежал с пламенной речью? Ты меня разочаровываешь, Филин. Может там бы и разместились в Луже все вместе?! Сколько говоришь, тысяч сорок? Очень хорошо, для начала. По вечерам играли бы в футбол, пока тепло. Днём стоили бы коммунизм.
– Может, хватит, Саш?
– Ок. Шутки в сторону. Я всё понял. Мыслишь в целом правильно. Только не надо приводить всех подряд, я прошу. Помнишь, что случилось с тем, кто змею на груди пригрел?
– А я и не привожу всех подряд. У нас будут только свои.
– Ну конечно, конечно… В доску свои. Продавщица, например, из универмага. Обгадила нас, чуть ли не матом, а мы ей и рады. Своя? Конечно же, своя. Неизвестная личность – сосед. Даже домой к себе тебя позвал. Куда как ни свой? Ещё как свой. Человеколюб! Когда он тебе в штаны полезет, потому что «глупо было бы следовать предрассудкам в такое тяжелое время. Давайте жить дружно, ребята»?! – Сашка изобразил вымышленный баритон соседа и расхохотался. – Ты конечно ответишь: «Своим вход разрешен. Пожалуй, любезный друг сосед, в мою интимную обитель!» – Саша ухахатывался сам над своими же шутками.
