Ольга Покровская - Рад, почти счастлив…
– Что, опять? – спросил он, садясь к ясно и празднично убранному столу. – Английский завтрак?
– Да, это хороший званый завтрак, – подтвердил Иван. – В твою честь, между прочим.
– Вы видите, до чего человек докатился? – сказал Костя, оборачиваясь к Ольге Николаевне. – Его увлекают завтраки!
Ольга Николаевна смотрела обескуражено, ещё не зная, улыбнуться ей, или нахмуриться, или принять нейтрально-светский тон.
– Но я считаю, – продолжал Костя, – его ещё можно спасти. Главное – выгнать из дому. Вот вы приехали – отлично! Теперь не отмажется, что ему не с кем оставить родственников. И остановите же этот кулинарный разврат! – заключил он, окинув накрытый стол своим юным, очень голодным взглядом. На столе были горячие гренки, масло, сыр, ветчина, булки, мёд, волшебная каша и омлет под крышкой.
– Ну нет! Так не пойдёт! Воды и хлеба! – сказал он, взглядывая на заинтригованную Ольгу Николаевну. – В воду выжать лимон, хлеб намазать горчицей! А он что развёл!
– Вот это Костя, мама, – сказал Иван. – Он овсянку кетчупом поливает. И так во всём.
– Это правда! – согласился Костя и вдруг, до ушей улыбнувшись, потянулся с тарелкой за всем, что было на весёлом столе его друга.Костя держал себя просто, ел много, в том числе и кашу безо всякого кетчупа, говорил на свои привычные темы – клубы, сайты, подвиг, рок. Ольга Николаевна была в курсе Костиных дел. Их small talk удался на славу.
– По природному дару я «творец», – растолковывал ей себя Костя. – Не могу пока что точно определить область – скорее всего, слово. Но прежде чем обращаться к людям, мне надо стать мудрым. Понимаете, я ведь согласен с Гиппократом. Врач, музыкант, писатель – какая разница? Во всех случаях главное – не навреди! Так что сейчас я прохожу подготовительный этап. Я становлюсь мудрым – вот моё занятие! – подытожил он.
– Да, – подтвердил Иван, – у него на это идут все силы.
– Ну а вы? – спросил Костя, прямо взглядывая на Ольгу Николаевну. – Вы-то чем займётесь? Я слышал, хандра на вас набросилась?
Иван внутренне охнул, но Ольга Николаевна не обиделась. Она легко вошла в положение Костиных девятнадцати лет и ответила безо всякого чванства.
– Мне хотелось бы приносить пользу и по возможности не закиснуть, – сказала она. – Я неплохо перевожу с немецкого и французского. У меня есть опыт работы в благотворительных организациях.
– Отлично! – обрадовался Костя – Мы вам что-нибудь найдём! Хотя, знаете что, – вдруг передумал он. – Не надо вам благотворительности. Вам – не надо. Это такое дело, как в «Сталкере» у Тарковского. Если стремление не самое заветное – то лучше и не вляпывайтесь. Только погрязнете в самолюбовании. Есть люди, я видел – им действительно больше ничего не надо, они без этого не могут, как наркоманы. Вот они пусть и благотворят. А вам не надо. У меня есть подруга Маша – она теперь думает, что должна посвятить себя объединению единомышленников, и от этого совсем сдурела. А ведь она прирождённая кружевница – знает коклюшки, вяжет. За спицами я её и полюбил! А теперь у неё всё рукоделие происходит исключительно он-лайн. Так что и вы – не надо, не лезьте.
– Ну а чем же заняться? – спросила мама, лукаво ему подыгрывая.
– Наблюдением! – уверенно сказал Костя. – Наблюдением, анализом и прогнозом. Философией, социологией, психологией, историей. Посмотрите на меня! Меня разрывает просто на куски! Я чувствую, мы с мирозданьем равные соперники! Я должен его обхватить, как в греко-римской борьбе, а мне не хватает рук! Я хочу одновременно держать в голове все законы, все механизмы, природные процессы, исторические закономерности. Алхимия добра! Вот что интересно! Как его синтезировать в человечестве?
– Ты чушь порешь, – сказал Иван.
– Чушь? – крикнул Костя, от возмущения вскочив со стула. – Я ночи не сплю – размышляю над вселенной, а ты говоришь чушь! Ясное дело, это тебе не тосты в тостере! – С наигранным гневом он оглядел стол, сцапал булку и, на ходу выдирая зубами клок, зашагал прочь. – Где мой Державин, которому себя прочту! – крикнул он из коридора.
– Может выйти, проводить? – шёпотом спросила Ольга Николаевна. Иван махнул рукой.
Через полминуты Костя заглянул в дверь, одетый и сияющий.
– Мне правда пора! – сказал он с улыбкой, – Ольга Николаевна, рад знакомству! Будем продолжать, обязательно!
Иван пошёл закрыть за ним дверь.
– Стой! – на пороге шепнул Костя и буквально за грудки вытащил Ивана на площадку. – Дай хоть слово тебе скажу! Знаешь, что произошло? Я выиграл Фолькера! Женька заработался, лепит ошибки, а тут ещё проблемы с сессией. Фолькер это просёк. Всё, говорит, отдохни пока. Дай Косте порулить. Да дело не в сессии! Просто Женька – пуст, и Фолькер это видит. В нём нет резкости, нет никакой асимметрии! Он абсолютно предсказуем…
– И как вкус победы? – перебил Иван.
– Как в «Иване Васильевиче»! Мы с режиссёром Якиным летим в Гагры! – рассмеялся Костя. – В Нижнем будет вечеринка, с молодёжными представителями, на предмет поиска сотрудничества. Мы им, типа, в неформальной атмосфере всё расскажем про наш проект. Я – в новой должности. Левая рука Фолькера. Правая у него уже есть – тётя-адвокат. И заодно он там хочет обкатать несколько песенок. По мне, всё это полный бред, но Фолькер – он такой. Он, знаешь, сквозь бред проходит, как через стену, – вижу цель!
– Костя, и не стыдно тебе? – спросил Иван.
– За что? За Женьку? Не знаю. Ты понимаешь, у меня на данном этапе кончился самоанализ. Времени нет. Я даже сплю с ноутбуком! За всю жизнь не осваивал столько, сколько за эти месяцы. Так что, даже если тут и есть подлость – я её искупил трудом!
Сказав это, Костя умолк – как будто сел заряд, и невесомо, чуть задевая стену плечом, переместился к лифту. Для Ивана в нетвёрдости его шага мелькнула надежда. Он пошёл за ним.
– Я бы плюнул на всё, но не могу – сказал Костя, нажав кнопку. – У меня ведь Маша! Мы уже встречались с ней без Женьки. Так, чисто дружески. Она ещё не знает, что Женьку отставили. Ладно, надо ехать!
Отсалютовав Ивану, он прыгнул в лифт и двери сошлись перед ним, как занавес.– Какой у тебя взрослый «сын»! – сказала Ольга Николаевна, когда Иван вернулся. – Меня знаешь… как окатили! Как «скорый» просвистел.
Иван сел к столу и несколько раз сложил салфетку.
– Костя, в целом, хороший мальчик, – вслух рассудил он. – Бывает, жалеет людей. Правда, бессистемно. Потому что ни за кого не в ответе. Я думаю: может, подарить ему какое-нибудь животное? – Иван взглянул на маму. – Пуделя? Пудель его выдаст, понимаешь? Кто тогда поверит в его напор?
– Послушай, а у тебя есть этот «общий взгляд», о котором он говорил? – перебила Ольга Николаевна.
Иван удивился.
– Ты что, думаешь, он это всерьёз? Да ему наплевать на всё – он влюблён. Он это так мёл. А сам думал о своей Маше. Видишь – понёсся. С ночи, небось, не виделись.
– Думаешь, так? – Ольга Николаевна улыбнулась, сладко потягиваясь на стульчике. – Ах!.. Ладно… Пойду проверю почту. Может, ещё что-нибудь прислали?Мама ушла, а Иван, убрал посуду и взмахнул скатертью – она надулась, как парус. «Всё нормально, – говорил он себе, – Всё хорошо». Тут в голову ему пришла простая мечта – если бы можно вместо всей суеты построить корабль! И чтобы никто при этом не счёл тебя сумасшедшим. Изучить бы десяток старинных кораблестроительных книжек и взяться! Махать бы сколько-то лет топором, налегать пилой, а потом, к седым волосам, когда плотницкие работы будут окончены, отправиться выбирать снасти. И жизнь бы прошла в простой бесполезной работе, которая ничуть не хуже, чем любая работа полезная. «Стоп!» – скомандовал себе Иван и с удовольствием почувствовал, как послушно замер в груди двигатель мечты.
* * *Костя перебил впечатление, оставленное Олей – нанёс шума, наследил надеждами. Ольга Николаевна воспрянула духом, и жизнь опять пошла по праздникам. Их волшебные шестерёнки следовали одна за другой: позади были Рождество и Старый Новый год, на носу – Крещение, чуть поодаль – день рождения дедушки, за ним – Сретение, а там, не успеешь моргнуть, зажелтеет Масленица.
Праздники эти растапливали жизнь, как дрова, с ними их семейный пароходик шёл через зиму. И уже в конце января произошла перемена, которую Иван счёл весенней – у них на улице завёлся дворник.
Однажды Иван проснулся от рёва лопаты, подошёл к окну и увидел на снежной, освещённой фонарём сцене человека, движущегося в такт звука. Это был он – петух городских рассветов, изгоняющий тьму, провозглашающий солнце. Жаль только, сам он вряд ли знал о своей величественной роли.
С тех пор каждое утро Иван вставал под великанский кашель – это улица прочищала заснеженное горло. Иногда на голый от сна ум приходило несколько рифмованных строк. Иван с удовольствием их встречал, но не записывал. К чему копить? Ещё столько утр! А когда кончатся утра, тогда и рифмы вряд ли понадобятся.
