Александр Проханов - Крым
Лемехов умолк. Щеки его горели, как от мороза, и звучали громоподобные, неведомые слова.
– Я же говорил, что у вас была вспышка, – произнес Верхоустин, победно сияя глазами. – Это было знамение, определившее весь ваш путь. И тот, кто вас поднял в небо, сопутствует вам всю вашу жизнь.
– Это так, – сказал Лемехов. – Тот неведомый еще несколько раз мне являлся. Уже не великан, не огненный столп, а невидимая, сберегающая меня сила. Если бы не она, вряд ли я пил бы с вами сейчас тосканское вино.
– Что это значит? – спросил Верхоустин.
– На полигоне испытывался новый снаряд для установок залпового огня. Колоссальная мощь, сумасшедшая скорость. Мы еще не успели спуститься в укрытие, как произошел аварийный взрыв. Я увидел слепящий взрыв, и мимо меня с ревом пронеслась стальная буря. Тысячи осколков, которые смели сооружения, пробили борт бронемашины, растерзали шестерых солдат и двух испытателей, а на мне – ни царапины. Смертоносная сталь с воем и ветром прошла в сантиметре от моей головы. В этой вспышке опять прогремел чей-то голос, что-то проревел, но что, я не мог понять.
– Это был голос вашей судьбы.
– И еще, на Дальнем Востоке, я летел на вертолете, осматривая сверху стартовые площадки для космодрома. У вертолета заглох двигатель, мы стали падать. Падали в жуткой тишине. Я видел побледневшее лицо генерала, который прощался с жизнью.
Я смотрел, как приближается земля, как оловянной струйкой светится речка. Я знал, что не умру, что мой неведомый покровитель не даст мне умереть. И вдруг из-за тучи вышло солнце, как слепящая вспышка. Салон вертолета стал прозрачным, как стекло, и раздался рокочущий гром, все тот же обращенный ко мне таинственный голос, неразличимые громоподобные слова. Это взревел и взыграл вертолетный двигатель, который пилотам удалось запустить. Мы сели на берегу таежной реки.
– Значит, на вас благодать, Евгений Константинович. Перст Божий.
– Я много раз пытался понять, с какими словами обратился ко мне великан. Пытался в этих грохочущих звуках уловить членораздельную речь. Диктофон моей памяти записал этот звук. Я много раз медленно прокручивал запись, выделял из ревущей какофонии скрытые в ней слова. И вот что мне удалось услышать. Там, на зимней лыжне, и на степном полигоне, и в уссурийской тайге звучало одно и то же слово: «Крым!» Что значит – «Крым»? Великан сулил мне какое-то будущее, сберегал меня ради этого будущего. И это будущее на великаньем языке называлось: «Крым!»
Они молча сидели. Слышали, как где-то за античными колоннами тихо играет музыка и журчит в фонтане вода. Верхоустин страстно смотрел на Лемехова, благодарный за исповедь. А Лемехову казалось, что синеглазый исповедник выманил у него заповедную тайну, завладел его сокровенной сущностью, обрел власть над его душой.
Им принесли обещанные блюда. Лемехов вкушал приготовленную на пару рыбу, снимал с нее ломти нежного розового мяса, открывая хрупкий, жемчужного цвета позвоночник. Средиземноморская рыба смотрела на него недвижным фиолетовым глазом. Верхоустин отрезал от оранжевого щупальца осьминога сочные дольки, и щупальце лежало на блюде, как извилистый иероглиф. Пили тосканское вино, не чокаясь, лишь поднимая друг на друга глаза.
– Болезнь президента Лабазова становится публичным фактом, – произнес Верхоустин. – В американском медицинском журнале появился рентгеновский снимок его позвоночника. Отчетливо видна опухоль спинного мозга и распространение болезни по лимфатическим узлам. Медицинский эксперт утверждает, что жить президенту осталось максимум полгода. Недавнее исчезновение Лабазова из информационного поля объясняется тем, что он лег в клинику и у него брали пункцию спинного мозга. Мне стало известно, что по всем монастырям разослали наказ молиться за исцеление раба Божьего Юрия. Так что мы накануне грозных событий.
– У меня была назначена встреча с президентом по вопросам противоракетной обороны. Экстренный вопрос. Встречу отменили. Теперь я знаю почему, – произнес Лемехов.
– Президент Лабазов – повторюсь, «замковый камень» российской государственности. Если этот камень выбить, рухнет весь свод, страна погрузится в хаос, кровь, неминуемый распад. Уже теперь свод начинает трещать. – Верхоустин поднял палец, чутко наклонил голову, словно прислушивался к тяжким гулам и скрежетам незримого свода. Лемехову показалось, что сквозь тихую музыку и журчание фонтана слышны каменные стоны и хрусты.
– Удерживающий камень упадет, и начнется бойня, война всех против всех. Олигархи вцепятся друг другу в глотку, проталкивая в Кремль своего ставленника. Главы могущественных корпораций станут драться за право называться преемником. Губернаторы потянут на себя лоскутное одеяло страны и растерзают его. Националисты – русские, татарские, якутские – начнут безумные национально-освободительные войны. Взорвется Кавказ, и взрывная волна пойдет по всему Поволжью. Сирия сгорит в одночасье, и вся вооруженная мусульманская армада хлынет в Россию. Китай нацелит свои армии на Сибирь. Турция двинет на Кавказ. Америка поднимет агентуру в бесчисленных неправительственных организациях и начнет лить бензин в разгорающийся русский пожар. И вот в таких условиях вам предстоит перехватить власть в России. Заполнить собой пустоту, которая образуется после падения «замкового камня». Стать «замковым камнем». Принять на себя страшное давление свода. Непомерное давление русской истории. Готовы ли вы?
Верхоустин вопрошал, словно его устами говорил искуситель. Синева его глаз потемнела, как озерная вода, над которой нависла туча. Лемехов чувствовал страх, больной озноб, и одновременно восторг. Будто стоял на вершине огромной башни, и ему предлагалось прыгнуть вниз, в голубую пропасть. Искуситель с черно-синими пылающими очами испытывал его:
– Вам придется выдержать все чудовищное давление русской истории, и если вы окажетесь неудачником, вам придется сложить голову на очередной плахе, которыми уставлен весь русский путь, украшена геральдика русской государственности. Готовы ли вы принять такую судьбу?
– Россия – это судьба! – страстно, как безумный, выдохнул Лемехов. Он падал в голубую пропасть, испытывая сладость парения.
Они сидели молча, позволяя остыть этому огненному признанию.
– Теперь, когда вы сделали выбор, я считаю своим священным долгом вам помогать. Ибо отныне связан с вами единой судьбой. Либо бриллиантовой звездой Победы. Либо липкой кровавой плахой.
Звон их бокалов висел в воздухе, пока они пили нежное, с легчайшей горечью, тосканское вино.
– Вам предстоит в кратчайшее время создать партию. Название должно звучать страстно и лучезарно. Например, «Партия Победы». Или партия «Звезда Победы». Вы начнете строить гвардию, своих «семеновцев» и «преображенцев». Директора оборонных предприятий. Конструкторы. Армейские офицеры. Ветераны спецслужб. Вы обратитесь к народу с пламенным словом, предложите русским Большой проект. Огромную идею, от которой страна отвыкла, но каждая русская душа тайно хранит мечту о великой задаче, о возвышенной цели, о грандиозной работе. На ваш призыв откликнется патриотическая интеллигенция, духовенство, молодежные организации. Съезд партии должен открыть Патриарх. Его присутствие, его напутствие будет своеобразным благословением, своего рода помазанием. Все поймут, что создается не партия-однодневка, а президентская партия, призванная решить судьбу государства. На этом съезде вы объявите о дерзновенном космическом проекте, продолжающем штурм космоса, который был прерван после уничтожения «Бурана» и «Энергии». Все увидят, что ваша политика носит космический смысл, ваша идеология имеет вселенский характер.
Лемехов внимал, будто слышал восхитительную музыку. Она всю жизнь тайно звучала в нем – в юношеских мечтаниях, в ночных сновидениях, в шуме дождей, в металлическом рокоте самолетов. Таинственный оркестр, бессловесный хор сопровождали его в деяниях и теперь вырвались на свободу. И, слушая эту грозную музыку, он чувствовал присутствие незримого великого дирижера, управлявшего поднебесным хором. Того, что однажды явил свое лицо в ослепительной вспышке в аллее зимнего парка.
– А вы, а вы? Вам почему это надо? Почему вы хотите мне помогать? Как родились в вас эти идеи?
Верхоустин вдруг страшно побледнел. Его нос утончился. Губы стали узкие и бескровные. На белом лбу вздулась больная жила. Глаза, как огненные васильки, сияли на омертвелом лице.
– Наш род Верхоустиных был многолюден. Были купцы, священники и ученые. Были заводчики, путешественники и педагоги. Один построил первую в России турбину. Другой работал на раскопках в Помпее. Третий учреждал земские школы и учил крестьянских детей. Когда пали Романовы и рухнула великая империя, в черную дыру истории провалился наш род. Горели родовые усадьбы и библиотеки. Священников прибивали гвоздями к Царским вратам. Офицеры, георгиевские кавалеры, шли в Добровольческую армию и погибали в атаках. Часть рода ушла с Белой армией в эмиграцию. Другая притаилась, но ее отлавливали чекисты и морили в лагерях. Немногие из Верхоустиных переплыли на другой берег этого кровавого моря. Но они встроились в новую жизнь, стали служить новому государству. Проектировали заводы первых пятилеток. Отправлялись на Дальний Восток строить молодые города. Преподавали в школах рабочей молодежи. А когда началась война, сражались под Москвой и Сталинградом, горели в танках под Кенигсбергом, участвовали в Параде Победы. После войны Верхоустины восстанавливали Минск, испытывали реактивные самолеты, писали диссертации о древнем Новгороде. Среди Верхоустиных были кавалеры советских орденов, лауреаты Государственных премий, заслуженные артисты. Когда случилось страшное несчастье и рухнул Советский Союз, в эту пропасть снова упал мой род. Мы сходили с ума от тоски, умирали от разрыва сердца. Один из нас застрелился, когда дивизию под свист и улюлюканье немцев выбрасывали из Магдебурга. Другой спился, когда на ракетный завод пришли офицеры ЦРУ и унесли все секретные документы, закрыли производство тяжелых ракет, и завод стал производить канцелярские скрепки. Это была вторая черная яма, куда упал мой род, теряя лучших своих представителей. Я, один из немногих Верхоустиных, пережил катастрофу. Уцелел физически и морально. Затаив дыхание, наблюдал, как на костях красной сталинской империи возрождается новое государство. Как мог, содействовал ему, работал с политологами и историками, взаимодействовал с партиями, участвовал в крупных государственных проектах. Верил, что президент Лабазов спасет государство, совершит долгожданный рывок. Но рывок не последовал, «замковый камень» начал крошиться, и в русской истории разверзается новая бездна, в которой бесследно исчезнет Россия. Поэтому мы и сидим с вами здесь.
