Алексей Ручий - Наркопьянь
Мы вышли на Невский. Невский был похож на вскрытую вену, из которой била кровь. Из которой сочились миражи. Гостиницы со швейцарами у стеклянных дверей, прячущиеся под зонтами туристы, прячущиеся в своих собственных отрезанных от истинной реальности мирках. Я поделился своими мыслями с Доктором.
– Время – это ерунда, сказал он в ответ, – времени не существует, нас тоже не существует, есть просто какой-то произвольный поток, в котором перемешалось все и который несет нас к пропасти. Так что не бери в голову.
– Нас не существует, – согласился я, – но тогда к чему это все? – я показал рукой вокруг.
– Фигня, – Доктор высморкался, – просто кто-то поприкалывался.
– Бог?
– Да нет, может, кто-то в незапамятные времена тоже употреблял Ди-экс-эм – вот и создал эту реальность по передозу.
В словах Доктора была логика. Дурацкая шутка, воспринятая чересчур всерьез. Вроде нелепых потуг первокурсника показаться эрудированным в глазах преподавателя, хотя его эрудиции хватит разве что на стушевавшихся однокурсниц. Ну да ладно.
Речь восстанавливалась, но нахлынувшие мысли все равно опережали слова. Меня посетила идея о том, что эта штука – DXM, хотим мы того или нет, несет в себе еще и глубокую мифоборческую, антидогматическую функцию. Ведь в иудейско-христианской традиции первоначально Слово, а все остальное – лишь производные от него. Вместе с тем пережитый только что опыт показал, как легко разрушаются слова. Декстрометорфан позволил уничтожить мир, привязанный к Словам, посредством разрушения самих слов, их структуры. Он открыл нам те формы сознания, которые невозможно постичь в привычном мире победившей на Западе и частично на Востоке иудейской или христианской модели. Противокашлевый сироп (безотносительно своего названия, ибо оно – просто набор звуков) как бы намекнул нам, что первоначально было не Слово, а вечный Хаос, совершенно произвольно породивший слова, и не Бог как воплощение Слова, а DXM как воплощение первичного Хаоса. Получалось, что сироп и был земной ипостасью божества. Я поспешил поделиться этой идеей с Доктором.
– Отчего нет? – пожал плечами тот. – Наверняка все так и было.
Мимо прошелестел мокрый троллейбус.
– Пошли в «Борей», – предложил я.
– Пошли. А то дождь надоел.
Мы вышли на Литейный и, пройдя пару кварталов, спустились в знакомый подвальчик. В нем располагалась художественная галерея «Борей». От всех остальных подобных мест ее отличало отсутствие лишнего пафоса и низкий потолок в коридорчике между залами, об который легко можно было разбить голову. Что мы едва и не сделали. Но не сделали.
В галерее была выставка работ умственно отсталых детей из Петергофского интерната. Плюс выставка фотографий самих «художников».
Меня поразил мальчик, живущий в деревянной клетке – он страдал аутоагрессивным аутизмом. Хотя кто знает – страдал ли. Аутоагрессивный аутизм – это безразличие к миру с сопутствующей тягой к нанесению вреда самому себе. Взгляните в зеркало – а кто тогда мы? Сходство очевидное.
Рисунки на стенах напоминали те, что мне самому рисовало собственное сознание. Человечки, в беспорядке раскиданные по листу. Сжимающие палки, склонившиеся друг над другом, друг от друга убегающие. Я вспомнил Невский. То же самое.
– Круто! – сказал Доктор.
– Согласен, – я остановился и присел на корточки, чтобы завязать развязавшийся шнурок, – не зря пришли.
– Не зря…
– Фронт духовной пустоты, – ковырнул я из головы первое попавшееся словосочетание, поднимаясь на ноги.
– Ага… фронт… только пустота там, – Доктор махнул рукой в сторону выхода, – на улице.
– Я тебе про то и говорю.
– Я понял.
Мы прошли оставшиеся залы и двинули прочь. Дождь так и не прекратился. Теперь он лениво бомбардировал проспект, давая понять, что заканчиваться и не собирается.
Снова Невский, потом Площадь Восстания. Мы взяли пива. У Московского вокзала зацепились языками с двумя дембелями. Что-то говорили, я уж не помню что.
– Где служил? – спросил я одного из них.
– Да здесь, под Питером…
– А я в Карелии, – протянул второй, – вот земляка встретил…
Я поведал парням свои мысли, но они отреагировали вяло. Их волновали другие проблемы. Дома ждали родители, девушки. И неустроенность провинциальной жизни. Возможно, безработица. Прокаженное будущее, созданное героическим прошлым.
Потом мы расстались с дембелями и бесцельно брели по Невскому в сторону Александро-Невской лавры. Сквозь какую-то меркнущую и внезапно взрывающуюся яростными вспышками пустоту.
Доктор предложил взять еще сиропа. Я снова легко согласился. Приходить в сознание не входило в мои планы.
Два квартала – и вы в аптеке. Мы взяли еще по бутылочке (название не разглашается, дабы будущие поколения его не узнали и, ютясь в прокаженном мире, думали о том, что ответственность за свое будущее, за будущее своих детей, они несут уже сейчас, в настоящем). Выпили, стоя под аркой одного из домов. Неприятный сладковатый привкус во рту.
И новые вибрации реальности, проносящиеся по нейронам со скоростью света. Слава богу, речевой диссоциации больше не было. Только все вокруг казалось пульсирующим и живым.
– Забавная штука.
– Я же говорил, – Доктор достал сигарету.
– И набирающая популярность…
– Мои слова.
Я тоже закурил.
– Нет, это слова твоего внутреннего Бога.
– У меня внутри никого не живет.
– А на небе?
– Это другое дело…
– Нет, то, что внутри – то и снаружи. Это дуализм реальности.
– Тогда дуализм реальности – это консервы «Анкл Бенс», сделанные из негра, потому что его рожа на этикетке, – Доктор скептически прищурился. Еще один привет из детства.
– Это единство негра и содержимого. Не бери в голову.
– А я и не беру. Пошли еще пива возьмем.
Пиво пили под той же аркой. Проспект был размазан серой кистью дождя. Из водосточной трубы нам под ноги с шумом выкатывались пузырящиеся струи.
– Слушай, а с кем я общаюсь, если никого не существует? – спросил я Доктора.
– Не знаю, наверное, с самим собой…
– Но меня ведь тоже не существует.
– Я думаю, это сироп от кашля общается сам с собой. Он существует.
– Вот-вот. Я к тому и клоню. Получается, что ничего, кроме сиропа, не существует. И сироп общается сам с собой. И сам для себя проецирует реальность. Ту реальность, которую хочет видеть.
– Я хочу видеть солнце, – Доктор вздохнул, глядя на воду, льющуюся из водосточной трубы.
– Вряд ли получится… сироп хочет дождя.
– Эх… – Доктор сделал судорожный глоток, я синхронно приложил бутылку к губам.
– Тебе какое пиво больше нравится – в бутылке или в банке? – спросил я.
– Какая разница?
– Мне вот в бутылке больше нравится… точнее, не мне, а, как мы определили, сиропу…
– Сиропу все равно.
– И, тем не менее, он продается в бутылочках.
– Это какой-то тотальный заговор.
– Весь окружающий мир – какой-то тотальный заговор.
– Твоя правда.
Мы допили пиво и пошли назад, на Площадь Восстания. Там сели в метро. Метро проглотило нас, словно огромное кровожадное облако, высасывающее чужие мозги. У Доктора зазвонил мобильный телефон.
Пока Доктор разговаривал, я смотрел на людей, поднимающихся на эскалаторе. Они напоминали лемуров. Но не земных, скорее лунных. Лунные лемуры. Да, так и есть.
Доктор закончил говорить по телефону и сообщил мне, что знакомые девушки предложили встретиться на Сенной. Он уже согласился, и мы едем туда.
– На Сенную – так на Сенную, – я не стал спорить, – тебе не кажется, что все люди в метро похожи на лунных лемуров?
– На кого?
– На лемуров, – я перешагнул металлическую пасть, прожевывающую ленту эскалатора внизу, – только на лунных.
– Ну не знаю…
– Возможно, они уже давно захватили нашу планету и теперь строят здесь свою цивилизацию. Представляешь, цивилизация лунных лемуров…
– Представляю. А мы тогда кто?
– А мы – сироп от кашля, – внезапно я засмеялся. Засмеялся и Доктор.
– Они, – он тыкал в прохожих, смеясь, – лунные лемуры, а мы – сироп от кашля. Ну, ты сказанул!..
– Это не я…
– А кто?
– Ты знаешь…
Доктор внезапно замолчал, и его лицо сделалось серьезным.
– Возможно, ты и прав. Тогда нам нужно помалкивать, что мы все про них знаем. Про лунных лемуров, я имею в виду.
– Я про то же.
Мы вышли на перрон, и тут же подошла электричка. Метро внутри было каким-то желтым. Как Луна. Луна, на которой живут лемуры. Мы сели в вагон.
Я чувствовал их. Лемуров, затаившихся под одеждой этих людей, наполняющих вагон. Их дыхание. Дыхание лемуров. Слезы лемуров. Стоны лемуров. Радость лемуров…
