KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Русская современная проза » Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Владимир Шаров - Возвращение в Египет

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Владимир Шаров, "Возвращение в Египет" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Здесь корень его ВХУТЕМАСовских проблем. Поначалу он числился среди подающих надежды, но пропуски, бесконечные белые пятна на эскизах буквально бесили преподавателей. Конечно, Валентин понимал, что не прав, но поделать с собой ничего не мог; на любом из его набросков тех лет женские тела словно в промоинах. Написаны только мышцы, что, как и раньше, податливы и мягки, эластичны и послушны. Так он рисовал года два, а потом навсегда завязал с обнаженной натурой.

Папка № 7 Старица, апрель 1955 – сентябрь 1956 г

Коля – дяде Артемию

Дядя Артемий, я освободился полгода назад, но от мамы о твоих делах знаю. Мне ведомо, что ты и доктор наук, и профессор, а главное, один из лучших знатоков украинского барокко, и, конечно, я надеюсь, что теперь мы, как раньше, сможем писать друг другу большие письма – всё это вернется, будто не было ни войны, ни лагеря, может быть, даже и революции не было, шло, никуда не сворачивая, само собой катило и катило по той же дороге, что испокон века. Пока, как ты и просил, отчитываюсь за прошедшие четырнадцать лет.

Во-первых, где я сейчас. Есть такой маленький и весьма древний городок Старица – это почти самое верховье Волги. Река здесь быстрая, но еще не широкая, не такая, какой ее обычно снимают на фотопленку и пишут маслом. От Москвы примерно двести пятьдесят километров, но добираться на перекладных – поезд до Твери или до Ржева, а уж оттуда автобус. Все-таки в Москве раз в месяц я бываю и маму вижу регулярно.

Как меня занесло в Старицу и как я здесь живу – история на отдельное письмо. В качестве предисловия скажу, что работаю по своей сельскохозяйственной специальности – занимаюсь озеленением города. В сущности, чистой воды синекура. Тут и так перед каждым домом палисадник, а на заднем дворе сад, в худшем случае огород, где и без моего участия всё растет достаточно резво. В итоге я начальник лишь над городским парком на берегу Волги и тремя клумбами – одной большой и во всех смыслах главной, она у здания горсовета, и двумя поменьше, у автобусной станции и речной пристани. В общем, дел немного и на другие занятия, особенно зимой, времени хоть отбавляй.

Теперь о моем аресте. Ты написал, что, когда меня взяли, вся семья принялась сушить сухари. Знали, что, сколько ни предупреждай, письма я не жгу и не выбрасываю, трясусь над ними, как Шейлок. Всё это так, я действительно был последний дурак, мог многим поломать жизнь, но Бог спас. Когда мама с пол-оборота забраковала мысль переписать первую часть «Мертвых душ» уже на нашем, на советском материале, я ушел из «Сельской нови» и стал проситься обратно в Петровскую академию. Газета дала мне хорошую характеристику, и всё равно взяли не без труда. Я был рад, мама была рада, но, проучившись полгода, твой покорный слуга затосковал. После почти двух лет самостоятельной жизни сидеть за партой скучно. И тут прямо мне в масть у деканата вывешивают список совхозов и колхозов, которым позарез нужны агрономы, и они берут недоучившихся студентов. С тем, однако, что переведешься на заочное отделение и в два-три года кончишь курс. Решил ехать. Подобрал подходящее место, списался, председатель был в восторге и сразу наобещал золотые горы. Собственную избу, лошадь плюс щедрые подъемные. В том же, что касается земли, полную свободу рук.

Совхоз, на который я положил глаз (название его «Светлый путь»), находился в Саратовской области, в ста километрах от Волги, в глубь степи в сторону Урала. Из Москвы поездом надо было ехать до Вольска. Там переправа и еще восемьдесят километров по однопутке, дальше сорок верст на лошади. «Светлый путь» я выбрал по нескольким причинам. Во-первых, это места, куда, как я и сейчас считаю, Чичиков вывел бы купленные души. У Николая Васильевича говорится о Новороссии, но ко времени окончания первой части поэмы земли давали уже не на Херсонщине, а снова в Заволжье. Это и район колонистов: немцев-евангелистов, штундистов, прочих. Совхоз с юга как раз граничил с ныне упраздненной немецкой автономной областью. Здесь же были и главные монастыри староверов. В пятидесяти километрах от «Светлого» протекает Большой Иргиз, и по правую руку на холме до сих пор видны развалины крупнейшего из них Нижне-Воскресенского. Пока в 1829 году саратовский губернатор Голицын не разорил монастырь почти подчистую, в обители жило больше сотни иноков и немалое число бельцов. По соседству с нами полувеком позже были основаны и несколько колоний толстовцев. В общем, этакая новая Земля Обетованная, где то и дело проклевывается, будто рассада, пытается взойти Небесный Иерусалим.

Всё это меня давно занимало, и, конечно, был соблазн попробовать привести эту землю, так сказать, в божеский вид. Тем более что «Светлый путь» лежал совсем на боку. В засушливый год не собирал и того, что посеял, в хорошее лето кое-как отчитывался по госзакупкам, но и тогда на себя мало что оставалось. Народ, который еще не разбежался, кормился лишь с приусадебных участков. А ведь это сплошь чернозем и подпочвенные воды не так чтобы глубоко: если нормально работать, сеять когда надо и убирать тоже когда надо, настоящие засухи в здешних местах случаются не чаще, чем раз в семь лет.

Так и было, пока землей владели крепкие, справные хозяева, но потом, как известно, их объявили кулаками, кого посадили, кто успел сбежать в город на заводы и фабрики – в общем, всех разорили, и за пару лет земля пришла в полную негодность. Теперь тут ничего не родится, а если всё же вырастет – не успевают собрать, а уберут – загубят каким-нибудь другим способом. При этом пашня работает на износ, нет коров, значит, нет и навоза, а без него плодородный слой – раньше он был в метр, кое-где и больше – каждый год сокращается на полсантиметра. При правильной агротехнике должен нарастать. Пашут так, будто специально задались целью: что посеяли – засушить на корню. Прежде я смотрел на село со стороны, по заданию редакции этаким перекати-поле метался из деревни в деревню, сегодня здесь, завтра уже бог знает где, а тут, наконец, появилась возможность во всё вникнуть, как пытался Николай Васильевич, когда писал вторую часть поэмы, и заняться делом, как пытались те, кого он в ней вывел.

В следующем письме пошлю тебе «Синопсис» второй и третьей частей поэмы, он у меня сложился еще до ареста, на этот скелет работа в «Светлом пути» должна была нарастить мясо. Пока же вернусь к архиву. Взяли меня в марте сорок первого года в Москве, на нашей старой квартире, но к тому времени я оттуда уже практически выехал и письма вывез. В совхозе, где они обыскали отведенный мне дом, их тоже не было, я переезжал в несколько этапов, так сказать, с чувством, с толком и расстановкой, а именно: всё важное складывал у Таты, своей няни, которая очень удобно с недавних пор жила в собственном доме на окраине Вольска. У себя в сарае она выделила крестнику огромный деревянный ларь, в подобные ссыпали раньше крупчатку, в него поместились все бумаги. Я знал, что в Вольске буду бывать часто, постепенно их заберу. В ларе архив и пролежал четырнадцать лет. Сейчас письма частью уже в Старице.

Решение ехать агрономом в заволжский совхоз во всех смыслах было счастливым. Ясно: попади архив к чекистам, я бы получил вышку и утянул вас за собой. Материала хватило бы на целую контрреволюционную организацию Гоголей, не знаю только, право– или левотроцкистскую. А так изъяли лишь набросок вышепомянутого «Синопсиса», немного поудивлялись – агентурные сведения были серьезнее – и, вкатив десять лет за антисоветскую агитацию, отправили на этап.

Расписаться под приговором мне дали четвертого августа, война к тому времени была уже в разгаре, и в лагерь нас везли медленно. Сцепка вагонов с зэками неделями стояла в тупиках и на запасных путях, пропуская эшелоны со свежими войсками – этих везли на запад, и другие – с ранеными, которых переправляли на восток; бесконечные товарняки с беженцами и машинами – поточными линиями, прессами, станками, которые тоже, будто номады, теперь целыми заводами перекочевывали на Урал и в Сибирь.

Всего этап продолжался около трех месяцев и дался нелегко. Нас ведь сутками не выпускали из вагонов оправиться, не кормили и даже не давали воды. Я оказался среди выживших, а дальше, едва перестали гонять по стране, прописали на зоне; земля, которой я еще не успел сделать ничего хорошего, только вознамерился помочь, обо мне вспомнила. На работу в «Светлый путь» я был зачислен с первого января сорок первого года. В трудовой книжке запись, что я назначен агрономом, появилась именно тогда. На самом деле агрономом я не отработал ни одного дня, весь январь и три четверти февраля сдавал экзамены в Тимирязевке, мотался из Москвы в Вольск и обратно, потом меня арестовали.

Что касается жизни на зоне. После приговора и этапа ветер для меня переменился, пошла полоса удач. Первая, конечно, – не попал ни на Колыму, ни на Северный Урал, где люди мерли, как мухи. Треть этапа, в их числе и меня, определили в средний по величине лагерь в сотне верст от Красноярска. Назывался он «Росинка», а наш ОЛП – «Кедрачи». Всю осень мы споро валили лес для красноярских и новокузнецких шахт и заводов – они росли вокруг как грибы – но к зиме пайку сократили вдвое, люди стали слабеть, и вытянуть план уже не удавалось.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*