Ирина Степановская - Женись на мне (сборник)
– Да! Я каталась! – Она вытерла ладошками мокрые щеки и с вызовом смотрела на него. – В этом была хоть какая-то тайна! Элемент приключения! Суррогат настоящей деятельности! Я наслаждалась этими поездками! Это был мой секрет, моя жизнь. Я копила деньги, я жила от одного путешествия к другому, изображая деловую женщину или женщину, имеющую роман! Стоило бы его завести, чтобы тебя наказать! Так продолжалось более двух лет, а ты ничего не замечал! Ты вообще ничего не видел, кроме себя! А теперь ты каким-то подлым образом раскрыл, раскопал мою тайну! Что мне теперь делать? В чем искать радость жизни? – И она, не удержавшись, снова заплакала горько-горько.
Он растерялся.
– Но разве смысл нашей жизни был не в том, что мы жили друг для друга?
– Друг для друга! – усмехнулась она. – Это пустые слова. Ты для меня не жил. Даже если бы я уехала в Нью-Йорк, ты бы и этого не заметил!
– А ты разве жила не для меня?
Она лишь повела плечами.
– Я для тебя работала по хозяйству. Но чтобы выполнять эту работу, не обязательно быть женой. Можно нанять домработницу. Или в Японии, – она снова всхлипнула, – уже есть роботы, которые сами по себе все делают!
– Мариночка, какой ты еще ребенок! – Он почувствовал опустошение оттого, что все оказалось одновременно и просто, и сложно: ни любовника, ни шпионажа, ни преступления она не совершила, но вместе с тем он отчетливо понимал: ее отношение к нему было разрушено, и он не знал, что же он может поделать.
– А представь, не дай бог, в незнакомом городе с тобой что-нибудь бы случилось: попала бы под машину, украли бы деньги, сломала ногу – всякое бывает… Где бы я стал тебя искать?
– Мне уже все равно, – сказала Марина. – Я должна была куда-нибудь уехать, чтобы не сойти с ума. Я не думала о последствиях! Мне было важно сохранить себя как личность.
– А деньги где ты брала?
– Экономила на хозяйстве. И занималась с учениками, пока ты был на работе. На билеты хватало.
– А твои вещи? Новый пиджак?
– Купила, чтобы никто случайно меня не узнал.
Его снова поразила какая-то очевидная глупость происходящего, граничащая одновременно и с детскостью, и с идиотизмом, и он хотел резко сказать ей все, что думает по этому поводу, но осекся. Она сидела перед ним с таким потерянным лицом, с горестно опущенными руками, что он испугался: кто его знает, что она может вытворить завтра, куда уехать? Оказалось, действительно – он не понимал до конца свою жену. Его задело также и то, что она не удивилась, не спросила, откуда он узнал о ее поездках, и это равнодушие ему подсказало, что при всем видимом благополучии судьба его маленькой семьи действительно висела на волоске.
– Утро вечера мудренее, пойдем-ка спать, – сказал он. Но когда пришел в спальню, Марина уже спала, по детски всхлипывая во сне и вздыхая. Он лег с ней рядом, но, наоборот, все не мог успокоиться, ворочался с боку на бок, обдумывал ситуацию и так и сяк. И еще ему мешал уснуть голод и осознание того, что он, как хороший врач, застал болезнь в той стадии, когда больному еще можно помочь.
– Только надо что-то придумать, – сказал он себе вдруг вслух, встал с постели и пошел в кухню. Его тарелка так и осталась на столе. Только была прикрыта прозрачной крышкой. Он спихнул крышку ногтем и взял двумя пальцами котлету, целиком запихнул ее в рот. В холодильнике, он знал, была бутылка пива. Торопясь и давясь котлетой, он щелкнул крышку и стал пить прямо из горлышка. Холодное пиво приятно щекотало горло.
– Надо что-то придумать, – снова сказал он себе и, так же торопясь, но уже сидя, доел котлеты. Выпил пиво и кинул бутылку в мусорное ведро. В животе расползлась теплая, довольная сытость.
– Надо что-то делать, – пробормотал он, уже почти засыпая на ходу. Он еще хотел поставить пустую тарелку в раковину, но, задумавшись о том, а что, собственно, он может реально сделать, он на ходу задремал, сонный протопал в спальню, подвинул осторожно разметавшуюся во сне Марину и заснул беспокойным, но сытым и полным несбывающихся надежд сном.
Апрель 2004 года
Убийство
Маргарита Сергеевна, пенсионерка, сидела в уютном кресле у окна, вязала кофточку и одним глазом следила за похождениями лейтенанта Коломбо по TV, а другим наблюдала в окно за воронами, устроившими гнездо в развилке сломанной березы. Маргарита Сергеевна была женщина решительная и умела одновременно держать в поле зрения несколько разных объектов. Потому что ради прибавки к пенсии работала консьержкой в кооперативном доме улучшенной планировки. А там, даром что еще был охранник, не приходилось зевать!
Расследование преступления, естественно, закончилось триумфом Коломбо, и пенсионерка, вполне удовлетворенная, вышла на свой крошечный, но весь усаженный бархатцами и петуниями балкон.
Во дворе, как всегда весной, цвела сирень, старшеклассники пили пиво, папа-птица кормил червяками жену и младенцев, и на сердце Маргариты Сергеевны было покойно.
«Вот и опять весна, и живу! – думала она. – Сама работаю пока, у дочери не прошу. И здоровье, тьфу-тьфу, и ни от кого не завишу. Ну и доченька выучилась, внуки растут, близнецы. Зять, правда, не такой, о каком бы я мечтала для дочери. – При мысли о зяте Маргарита Сергеевна поморщилась. – Но… в конце концов, могло быть и хуже. Живут богато, обедают в ресторанах, отдыхать ездят за границу, и квартира у них, не квартира – мечта! Хотя, по совести говорить, зять, как мужланом был, так и остался. Этого не изменишь. А Сережа, парень, с которым дочка, учась в институте, встречалась, не у дел оказался. Концы с концами еле-еле сводит. Не больше. Как они с Ниночкой жить бы стали? Два преподавателя иностранного языка в институте рыбного хозяйства. Ну, ушли бы оттуда и стали бы репетиторствовать, но все равно…»
Образованностью, конечно, зять Маргариты Сергеевны не блистал, но техникум какой-то окончил. И хозяйственный оказался мужик. А Ниночка так и не работала. Какая работа с двумя мальчишками-близнецами да с мужем? Трое мужиков есть хотят. Еле успевает по дому крутиться…
Размышления Маргариты Сергеевны были прерваны пронзительной трелью телефонного звонка. Неизвестно почему у добропорядочной пенсионерки сжалось от нехорошего предчувствия сердце.
– Але! – громко сказала она в трубку.
– Мамочка, приезжай скорей! – раздался, как показалось Маргарите Сергеевне, придушенный голос дочери.
– Что случилось? – так же шепотом, очень волнуясь, спросила Маргарита Сергеевна.
– Я вызываю милицию, – ответила дочь. – Я убила мужа.
Маргарита Сергеевна одной рукой широко перекрестилась, а другой схватилась за левый бок. Через секунду она уже выгребала из ящиков все у нее имеющиеся в наличии деньги, вытаскивала из шкафа теплые чулки и носки. Маргарита Сергеевна еще успела положить в пакет несколько вчерашних пирожков с вареньем и, готовая во что бы то ни стало защищать дочь, выбежала из дома так быстро, как могла.
К моменту приезда Маргариты Сергеевны в квартире дочери уже были двое милиционеров в форме, один некто в штатском и еще один в резиновых перчатках. Дочь сидела в углу, закрыв руками лицо, и на вопросы не отвечала. Маргарита Сергеевна осмотрелась в поисках трупа, но ничего не увидела. Она пошла на голоса и очутилась на кухне.
– Я – мать. Скажите мне, что случилось, – повернулась она к тому, который, по ее мнению, больше всех походил на следователя.
– Час назад ваш сын был обнаружен в квартире мертвым, – сказал ей тот.
– Мой зять, – сочла необходимым уточнить Маргарита Сергеевна. – А где он сейчас? – спросила она.
– В ванной комнате, – ответил следователь и отвернулся.
– О господи! – Маргарита Сергеевна сжала губы и потерла рукой подбородок.
Да, ванная комната в этой квартире была вполне подходящим местом для убийства. При желании в ней можно было убить человек десять. Не то что ее маленькая каморка с сидячим приспособлением для мытья, в которой даже душ принять было тесно. У дочери была не ванная комната – дворец в духе расцвета Римской империи. Эта комната была местом вложения денег, местом реализации идей, Ниночкиной гордостью и ее прибежищем. Это было самое лучшее место в квартире, венец всех мечтаний. В прежней зачуханной коммуналке, каковой раньше являлась эта квартира, эта комната служила кухней. С четырьмя грязными газовыми плитами, безобразным, никому не нужным выступом стены – в нем когда-то была печка, которую в Гражданскую еще топили дровами и мебелью. Теперь в углу бывшей кухни на фоне бледно-розового итальянского кафеля с золоченым бордюром стояла белая мраморная Афродита в тунике и чуть косила глазом в глубину комнаты, где ее языческому взгляду представала роскошная ванна. Законы против роскоши принимались давно, и не у нас, а в Древнем Риме, поэтому сама ванна тоже сияла золочеными кранами, а разнонаправленные струи струились и перекрещивались, как фонтаны Петергофа. У Ниночкиного мужа не было высшего гуманитарного образования, поэтому эти ассоциации его не смущали, он ведь не знал, что эпоха расцвета всегда заканчивается периодом упадка. Кроме того, он полагал, что на его век расцвета хватит. А в ванну меньших размеров он, пожалуй, не смог бы и влезть ввиду того, что рост у него был 185 см, а вес чуть превышал 107 килограммов.
