Валерий Терехин - В огонь
– Б-барахлит видеок-к-карта, з-знач-чит не та час-с-с-то-тота в г-герцах. Е-е-если Pe-Pe-ntium п-пер-первый, зна-зна-значит ма-ма-ле-ленькая о-оперативка. П-поставьте д-д-допол-пол-пол-ни-нительный в-винчестер, на-на-на-рас-сти-ти-те о-о-о-оп-опера-ративн-ную па-па-м-мять д-до одн-ного г-г-г-г-гига. Д-д-для п-п-п-ро-с-с-мотра ил-люстраций в си-си-сидюшниках н-нужны прог-прог-раммы, де-делаю-ю-щие скрин-скрин-шшш-ш-шоты…
Он замолк, сообразив, что начинает нести околесицу и от него устали. Сам осваивал комп в ОРЧе методом тыка, под матерные понукания капитана Моргуновой, когда набивал задиктованные ею протоколы задержания подростков, попавшихся на сбыте наркоты.
– Ну, я таких слов не знаю… Знаешь, Ванечка, нам сейчас очень тяжко. После демонстрации на Крещатике всю оргтехнику побили бандеровцы. И меня хотели убить самостийнiки, охотятся за мной…
«А нас, оргкомитет ЭрЭнЭрЭнПэ, то бишь, официозная столичная пресса шельмует как очередных московских нацистов, хотя, за минусом заявлений эпатажного Нагибалова, мы – умеренные националисты. Выходит, с её слов, что мы не лучше бандеровцев…»
– …Я в то время обычно на работе, а тут вдруг позвали на встречу… А через десять минут приехали эти бандиты с металлическими прутами. И ещё наварили на них пластины с одной стороны, просверлили дырки и продели веревки. А у нас в офисе были только два активиста, остальные ушли на демонстрацию… ему в трех местах проломили череп, перебили руки, а ей… перебили руки и раскроили ногу…
Он слушал, скупо откликаясь утвердительной мимикой на слова, эмоционально окрашенные красивой артикуляцией рта, безупречным гримом, верной интонацией, и изо всех сил старался не вобрать в себя очередное чужое горе.
«Каждый день одно и то же: люди бьются с обстоятельствами, возникающими против их воли, пытаются их перекроить, замедлить течение неумолимо жестокого времени и кто-то попадает под каток, а кто-то на десять минут раньше улепётывает из офиса… Быть эскейпером, прятаться от реальности в амбивалентной скорлупе престижной Рублёвки, наезжать по будням в столичный офис и окормляться в финансовых потоках “на культуру”, как комсомольский козлёнок в молоке – так легче жить, но за тебя, за твоё благополучие, кто-то должен погибать, безвестный, там, на периферии. И вот очередная значимая политическая сила, пробудившаяся где-то внизу, на волне народного гнева захлёстывает центр и здесь теряет ход, мельчает в столице: обыватели налипают на днище, дрейфуют по хаотичным волнам политического процесса, чтобы самих не утянуло на дно. А куда деваться обитателю мегаполиса в network-эпоху? В хате с краю не усидишь, не схоронишься…»
– …Они планировали провести марш ОУН-УПА[38] по Крещатику, а мы свою демонстрацию назначили. Только собрали людей, как против нас бросили тысячи милиционеров, спецназовцев… Избивали, тягали за волосы, давили, и не сумели сломать!.. Мы прорвались на Крещатик, стояли там до шести часов вечера, не пропустили “Радiму Свободу”, сорвали им митинг…. То-то братки-тягнибоковцы обозлились!..
«Никак не решается открыться, приступить к делу. Да, я просто связной, полномочий на переговоры нет, но располагаю нужной информацией, могу вникнуть в вопрос и на досуге изложить кому надо далеко от войны, пока Мутнов и Хорунжий нашептывают доносы и готовят наговор на полковника… Терпение, пускай грэнд-дама дозревает и проболтается сама…»
Он вежливо кивал, допивал кофе, перемигнулся пару раз со стариком Вокунем и словно порывался взглянуть на часы, боясь опоздать к отправке нужного автобуса, когда, наконец, услышал давно ожидаемые слова:
– Ванечка, наверно, устал, – бойкая обольстительная женщина сподобилась взглянуть на старика. – Остап, сходи вниз, погляди, как там наши девочки, отбили председателя райсовета?..
– Щас, побачу, якi закїнчена думка…
Хитро вильнув носом, Вокунь уплыл в коридор.
– Ванечка, митинг закончился, мне скоро выходить к людям… – Собеседница чарующе улыбнулась, вытащила из сумочки фотографию и протянула ему. – Знаешь, кто это?
С фото на него глядел человек, занимавший высокое положение в родной северной стране, не юродствовавший во СМИ, не рвавшийся на телеэкраны, привыкший достигать результат, а уж потом о нём заявлять. Его выступление видел однажды вживую, когда служил прикреплённым агентом в ОРЧе, и начальство послало в Академию МВД обеспечивать мероприятие.
«Если кивну, значит сдам…»
Он смял зевок, грозивший разодрать челюсть, поперхнулся и, доглатывая последние кофейные капли, безразлично уставился на местную политическую диву.
«Конечно, она надёжнее других фигур, и может вывести народ на улице и здесь в Левобережной Украине и даже в Киеве. А с этой нимфоманкой Клелией Шлюшенко у неё какой уж год война Алой и Белой розы: не сошлись взглядами на тарифную политику в газовом транзите…»
– Ванечка, нужно, очень нужно передать пакет этому человеку… И он, уже засыпавший с открытыми глазами, окончательно встряхнулся.
– А ор-орг-г-г-к-коми-митет?.. – с губ таки-сорвались слова, которые не следовало произносить.
– Туда не надо, твои друзья только всё напортят…
«Значит, сразу в дом правительства?.. – реплику, готовую сорваться с уст, беззвучно перемолол челюстями. – Но к этому пиджаку без Нагибалова не сунуться. Что ж, поставлю в известность, сообщу о пожеланиях запорожских соратников. Денежный вопрос в политике – хуже квартирного в быту. Хотят подсоединиться напрямую к финансовой трубе, чтобы маржа не оседала у посредников. Э, да, видать, ЗЕБРУК недалеко ушёл от ЭрЭнЭрЭнПэ по части внутрипартийных интриг: кому-то хочется оседлать нефтегидрант и осваивать российские вспомоществования на благо внучек и племянниц…»
Выдержав утомительную паузу, он опустошённо кивнул.
– Лад-дно, п-пере-д-д-дам.
«От кофе дрянного ненужного давление поднялось, и путь долгий, перед автобусом еще надо оправиться…» – мысли уже были не здесь, на улице, но вдруг Аталия Ведренко, стремительно поднявшись, приобняла и звонко и сочно поцеловала в губы.
– Спасибо тебе, Ванечка, за всё. Приезжай к нам, когда мы победим!..
Вернувшийся незаметно, старик Вокунь плавал рядом и хитро щурился подслеповатыми рыбьими глазками.
«Ладно, убедила… Впрочем, деньги на предвыборную кампанию вам и так перечислят: Тазулин от ЗЕБРУК не отрешится, а с ним и Нагибалов. На всякий случай, замолвлю ему словечко, а Хорунжему сболтну какую-нибудь ерунду, пусть думает, что я дурак, и опять ничего не получилось… Эх, вот такую бы встретить лет двадцать пять назад! М-да, всё-таки она меня выстроила… Ну, ты, это самое… “Парень он порядочный, у него… Милена”… Что, ещё груз?.. “Вот бутылка, вот стакан!!!.. У-у-у!..”[39] Ну, как я протащу всё это через погранцов и таможню да ещё в плацкартном?..»
Он осторожно отстранился от игривой собеседницы, перехватил из рук Вокуня билет Залiзнiцы и увесистый пакет с распечатками, запихнул поглубже в сумку и поднялся на отяжелевших ногах.
Продавив сквозь надорванную гортань невразумительные слова прощания, нелепо кивнул и утянулся в коридор. Размахивая локтями, спустился на первый этаж, пропихнулся сквозь местных политических активистов, и вывалился на улицу, так и не вызвав подозрения у милиционеров, будто не замечавших его.
«“Залитая солнцем площадь была до краев наполнена народом…”, – настырная память подсказала слова из детского мьюзикла советских времен «По следам Бременских музыкантов». – Всё предвосхищает выступление мультипликационного рок-квартета с “прогнившего Запада”. Опять ненужная ностальгия напополам с предрассудком… Скорее, скорее в тень».
Изнеможенный, он заторопился к местной автостанции. Упругую поступь сменила смешная угловатая походка: вышколенный на московских тротуарных пробках шаг ломался под тяжестью сумок, рукояти резали ладони, приходилось то и дело перехватываться.
«Это в Москве как на шарнирах скачешь, – взбадривал он себя, – с бордюра на проезжую часть и назад, обгоняешь закисших прохожих и еле шевелящиеся иномарки. Значит нам туда дорога… Ну, что, транзитом через Запорожье? Оно вроде поближе, только в нашей работе два раза через одно место не ездят, иначе попадусь в фокус прицела. Лучше сбиваться с курса. Так и быть: проскочу к госгранице в обход, через Мелитополь. Там сейчас паника, поезда тормозят, на вокзале столпотворение, может, к утру рассосется. В Запорожье простоим ещё сутки, пропаримся в вагонах. Как-нибудь доеду…»
XIVЗа стёклами мелькала приевшаяся за последние трое суток пагорбистая равнина, посечённая ярами и балками – Приазовская возвышенность, отроги которой, оставшиеся уже позади, скатывались к морю. Весь рейс неудержимо клонило в сон, но соснуть на излупленном ветрами и ливнями шоссе так и не удалось.
Тряский «Икарус» напрягал стальные хрящи на тягучих подъёмах, скрипел изношенными тормозами на сумасшедших спусках, и потихоньку увозил его подальше от областного центра. Уже на подъезде к Мелитополю ноздри уловили аромат пороховой гари, краплёный бензиновыми выхлопами. Давно забытая прифронтовая духота першила горло и устилала свинцовой пылью чувствительные альвеолы.
