Гарри Беар - Создатель
В Городе тем временем наступили майские деньки – Большие пролетарские праздники. Красоловы, охровцы с ментурианами, а также люди попроще высыпали на улицы Города, весело махая заранее заготовленными красными флажками, плакатами и шариками. Основная круговерть происходила возле Памятника Лысому гению, где на трибуне стояли "отцы” и приветствовали своих не очень любимых детей. «Дети» проходили на значительном расстоянии от трибуны и по команде вскидывали красные флажки и портреты вождей Роскомреспа. Отцы города вяло махали им своими пухлыми лапками и изредка нагибались, чтоб основательно приложиться к фляжке с водочкой, бывшей тут постоянно.
Ухлестов проявил в этом нагибании особую доблесть и скоро был бережно вынесен с трибуны проверенными ментурианами… Впрочем, "дети” не очень осуждали руководителей, так как сами основательно поддали перед парадом. Лысый гений уныло смотрел на эту демонстрацию рабской покорности со своего постамента и думал, вероятно, что он зря постарался. Праздник чуть было не испортила колонна студентов Университета, несшая совсем не те портреты (вроде бы мелькнул Че Гевара и Троцкий) и что-то не то кричавшая. Охровцы, по мановению руки Кузина, бросились наводить порядок, а Тазков осуждающе взглянул на ректора Протухова, враз протрезвевшего. Собственно Леонид Сергеич с удовольствием прикрыл бы поганый рассадник беспорядков, но он опасался гнева Шупкина, допущенного теперь лично к Главному.
Рамин, глядя на это, лишь пожал плечами и также дал какое-то указание через дежурившего у трибуны постового. Демонстрация близилась к завершению, и «отцы» совсем уж собрались покинуть трибуну, как вдруг один эпизод окончательно лишил их праздничного настроения. Сначала показалась группка Голикова с плакатом, призывающим "покончить с Роскомреспом навсегда”. Демоносцев немедленно побежали арестовывать… Пока "отцы" с интересом следили за этим событием, какой-то очкарик небольшого роста кошкой сумел забраться на трибуну и, шуганув Савостикова, стоявшего у ног Лысого гения, залез на постамент и написал на памятнике мелом слово "Палач". С такой надписью Лысый гений стал еще более грозен…
Руководители перетрусили окончательно и бросились с трибуны врассыпную, охровцы также растерялись. Граждане, увидевшие слово, заорали благим матом! Не потерявший душевного равновесия, Рамин сумел лично ухватить студента в очках за штаны, но получил от него хороший удар по голове. Подбежавшие ментуриане, однако, спасли честь начальника и схватили злодея. Испинав его на месте, они затолкали очкарика в машину и увезли в участок. Те из студентов, что были посмелее, немедленно начали по этому поводу драку с ментурианами. Мелькнули плакаты: «Смерть палачам-красоловам!», «Главного красолова – на суд истории!», «Борис Соснин – надежда России!». Пришлось даже обращаться за помощью к ОХРу… Тазков, совершенно подавленный, обозвал Протухова "засранцем" и тут же в машине сел строчить донесение в Губернию, забыв о Празднике… Настроение ректора Юника испортилось еще больше, что не замедлил прочувствовать на себе подлипала Савостиков в машине на пути к мэрскому дому.
Начальник ОХРа, решив, что все это устроил подлец Голиков, лично арестовал его и в наручниках повел к машине, стоявшей возле трибуны. Но демоносцы не дали Гора в обиду: толкали ментуриан и охровцев, обзывали их фашистами, даже пригрозили Кузину организовать новый стихийный митинг… Рамин, чувствуя. Что обстановка накаляется, также попросил охровцев не обострять ситуацию. Кузин презрительно назвал Виктора «бесполезной ищейкой» и, не взирая на вопли демоносцев, увез Гора Голикова с собой. Выкручиваться потом надо будет всем, а тут хоть есть, на кого этот бунт повесить, если что… Демоносцы бросились волновать народ. В тихом Городе назревало черт знает что.
… Все это мог наблюдать и Владимир Мачилов, прошедшийся в колонне студентов с нужными плакатам и потому не очень боявшийся за себя. Он прошел в соседний с площадью Парк Отдыха городка и сел на скамейку покурить… Последнее время Моча, видя, что дело Лассаля несколько затихло, почувствовал себя спокойней и стал делать визиты всем еще имеющимся членам Круга. Кроме Силыча, все встречали его неласково и быстро гнали прочь под разными предлогами… Теперь Мачилов размышлял, стоит ли идти и рассказать обо всем виденном создателю или нет.
– Владимир Ильич, приветствую! – тихо сказал кто-то рядом. Моча вздрогнул и повернулся на голос.
– А-ах! – взвизгнул он от неожиданности. Рядом с ним сидел сам Наркизов с отросшей черной бородой, в застегнутой наглухо куртке и надвинутой на самые глаза кепке.
– Тихо! – сказал создатель. – Видел тебя на демонстрации и хочу переговорить… именно теперь.
– Какая, мля, неосторожность! – завертелся, как юла, Мачилов. – Нас могут засечь тут вместе.
– Ничего! скоро все закончится, – загадочно произнес создатель.
– Что? что закончится? – заволновался Моча.
– Я скоро уеду отсюда, навсегда уеду… Понимаешь?
– А мы как же, соратники…
– Вы тут останетесь! Выбирайтесь теперь сами, как хотите…
– Зря вы так, – Мачилов лихорадочно закурил новую папиросу. – Видите, что в Городе-то творится? Уже скоро власть рухнет… Подобрать только надо.
– Нет, все кончено, Мачилов! – создатель встал. – Для меня, во всяком случае. Скоро начнутся аресты, бегите.
– А вы, мля, не обманываете? – уточнил Моча. – Правда, уедете?
– Кончено, уеду… – создатель сухо рассмеялся. – Навсегда.
– Что передать Силычу и другим нашим? – спросил Мачилов.
– Скажи Федьке, что он дурак… и убийца! Что я его ненавижу.
– Зря вы так… – Вова схватил Гарри за правую руку, цепляясь, как соломинку. – Не бросайте нас, а то мы ведь…
– Все кончено! – и создатель, резко развернувшись и не обращая внимания на протянутую руку Мачилова, пошел к выходу из парка. Моча немного пробежался за ним:
– Не ходите, мля, так открыто, могут узнать…
– Скоро они все узнают!
С этими словами Наркизов смешался с толпой, идущей с митинга, и пропал из поля зрения. Мачилов, не долго думая, бросился к Силычу. Все решали теперь, по его мнению, именно часы…
Придя домой, Гарри с удивлением обнаружил записку Савла, где тот извещал постояльца, что уезжает на Праздники в село Хрюшино к своей замужней сестре. Создатель порвал записку, сел и задумался. Что предпримет Мачилов после разговора, создатель, разумеется, знал, но рискнет ли Федька? Придут ли вдвоем или всем скопом? Создатель с удовольствием пообедал и, не закрывая дверь дома, стал ожидать гостей. Время бежало стремительно… «Почему же они не идут? Проклятые рабы… Иисус погиб от предательства ученика, но одного… Хотя бы умереть красиво… Или, может, остаться?» – проносились мысли в воспаленном мозгу создателя. Он забылся.
Разбудил его тяжелый стук в дверь… Было темно, и майский легкий воздух, несущий в себе весеннюю резкую свежесть, быстро заполнил комнату. Гарри не отозвался на прямой вопрос Федьки, и бесы со всех сторон стали тихо окружать его… Имя им легион… Как будто сквозь сон, Гарри узнавал светловолосого Мочу с оттопыренными ушами, коренастого и злобного Силыча, дрожащего Думова с ежикоподобной стрижкой, златокудрого Шутягина, который держался от них несколько сзади.
Создатель не помнил, о чем он говорил с ними… Но итог этого разговора запомнили они все. Разгневанный Федька предложил ему подписать какую-то компрометирующую его бумагу и вернуть им расписки членов Круга, Наркизов никак не отреагировал на его предложение (расписки он давно уничтожил). Тогда Силыч что– то крикнул, и они бросились на него: накинув на голову его платок, кричали: «Скажи, кто ударил тебя?», и били его, и плевали на него, и говорили: «Если ты бог, спаси сам себя…». Создатель почти не оборонялся, погрузившись в странную задумчивость.
Когда Шут сдернул платок с головы создателя, они… в ужасе отступили. Наркизов, изменившийся за эти несколько до минут до неузнаваемости, тяжело поднялся и сказал: «Коли, смерды, вы не смогли убить меня, я убью вас!". И взял он со стола бутылку с вином, и разбил бутылку о чернильницу… И испугались бесы, и отступили, и молили не трогать их… Ибо страшнее суда людского был суд создателя. Наркизов бил их бутылкой, не глядя: он гонял бывших круговцев по комнате, ругал их поносными словами, не давал выскочить и спастись бегством…
Уже свалился Мачилов с окровавленным лицом, забился под кровать напуганный насмерть Думов, получив удар в подбородок, Шутягин защищался вяло и только умолял не калечить его музыкальные руки… Лишь Кораморов продолжал борьбу с Гарри, немного зацепив его ножом, но и он, получив страшный удар розочкой в лицо, выронил нож и свалился на пол, залитый кровью. Потом создатель сел в то самое кресло и приказал им уйти… И они, не говоря ни слова, подчинились.
