Наталья Рубанова - ЛЮ:БИ
Марго кивает: в профиль она похожа на Мадонну Литту. Но просят ли мадонны счет? Сажают ли девочек в машины? Клару трясет, Клару мутит, Клара на седьмом небе.
В квартире, по которой бесшумно скользит Марго, даже слишком просторно.
«Почему ты искала?..» – не спрашивает Клара. – «Потому что хотела, – не отвечает Марго. – Зимнее безумие» – «А так, в реале – невозможно?» – молчит Клара. – «У меня слишком мало времени. К тому же, в реале я едва ли встретила бы тебя, я не хожу в клубы», – замирает Марго. – «А много у…?» – «Т-с-с, – тень Марго склоняется над тенью Клары: сказка, рассказанная на ночь. – Т-с-с!»
Аура Клары входит в ауру Марго и, почувствовав приближение призрака матери, меняет цвет и форму: неужели это и вправду она? Неужто и здесь не скрыться?..
– Но мама, мамочка, я люблю тебя! – срывается с ее губ «диагноз».
Марго не смеется, не плачет: кладет купюры на кофейное блюдечко и молча наблюдает за тем, как Клара: хохочет, рыдает, швыряет деньги на пол и, превращаясь в золотой дождь, легко и изящно стекает по эфирному ее телу.
В феврале они едут в Хельсинки.
[шесть музыкальных моментов Шуберта]
Аннет крадется: тихо-тихо надо, мышью, так только! О, какая неосторожность, проще же слева, слева, там ведь подушки-то нет – любопытно: он правда спит или делает вид, а если даже и да, то, прости господи, в который раз? Аннет старается не думать – не думать об этом, том и проч. Аннет знает – там, в серебристой хонде, расцвечивающей черноту ночи всеми – их восемь: восемь! подсчитано! – цветами радуги, ее ждет самое обыкновенное чудо. О, черт, вечно она что-нибудь заденет: а попробуй-ка, не задень в темноте чемоданы его «гастрольные» – вечно расставит, где попало; ну сколько раз она просила… и носки, вот эти его носки на туалетном столике, о!.. Аннет зажимает нос и проскальзывает в спальню, к кроватке: «Спи, мама рядом» – «Угу». Мама надевает шубку и, стараясь не звенеть ключами, осторожно прикрывает за собой входную-выходную дверь. От щелчка он просыпается и, проведя ладонью по другому, еще теплому (ах, этот жар Аннет, жар Аннет…), краю постели, вскакивает и подбегает к окну: ему кажется, будто хвост серебристой хонды смеется над ним.
…так долго – прости, не могла раньше, он долго не засыпал, и… – к черту – к черту – ты знаешь, я подумала, вот если б тебя не было, я бы никогда не научилась различать все эти оттенки черного – оттенки черного?.. – оттенки черного: а они радужные… они же светятся, переливаются, играют, видишь? – пожалуй… пожалуй, вижу… – так соскучилась – но что же делать? что нам теперь делать? – не думай хоть сейчас – не могу, раздирает чувство долга и… это чувство… чувство… – какое именно? – нетрудно догадаться – я хочу слышать – не настаивай – но я действительно хочу… – у меня словно бы появилась вторая кожа…
Он хватается за голову, ищет зажигалку, снотворное: неужели Аннет и правда думает, будто он спит, будто не слышит щелчка?! Неужто не догадывается: он молчит лишь потому, что больше всего на свете боится остаться без нее, жаркой Аннет?! Плохое кино, дерьмовый режиссер… О, женщины, имя вам коварство! Вечно он что-нибудь да цитирует: издержки «хорошего воспитания», в/о, ч/ю, без мат/жил проблемз – последнее, конечно, относительно, и все же…
Теперь он часто вспоминает их первую встречу – вот и сейчас, буравя глазами непроглядную заоконную мглу, снова перелетает в тот самый вечер. Вот Аннет в короткой белой юбке, завидно оттеняющей загорелые – только что с моря – стройные ноги; вот Аннет в полупрозрачной блузке-размахайке, с неохотой скрывающей грудь… Аннет, конечно же, за роялем – потом она всегда, всегда будет за роялем: чудесный станок, могущественный и своевольный, измен не терпящий – за измены мстящий. О, он-то знает!.. Он-то все это проходил не раз.
…осторожней – плевать – лампочку выбьешь – плевать – как ты думаешь, вот если кто-нибудь заглянет в окошко… – никто не заглянет, дурочка, девочка, три часа ночи, мы одни, одни во всей Москве – как славно: одни во всей Москве! иди ко мне… – смотри, снег хлопьями валит… – это для тебя, это все для тебя – а для тебя? что для тебя? – ты… – значит, для меня – хлопья, а для тебя – я? почему такая несправедливость? – потому что ты замужем – но и ты не свободна – зато у меня нет ребенка – иди ко мне…
Он облокотился тогда на рояль: «Вы очень тонко чувствуете Шуберта, – и сразу закашлял, покраснел. – Шуберта ведь очень легко… м-м… опошлить: едва перейдешь ту зыбкую грань, где заканчивается по-настоящему красивая сентиментальность и начинается слащавость… впрочем, кому я говорю, вы и сами все знаете…» – «Почему же, это всегда интересно, – Аннет улыбается. – Насчет сентиментальности и слащавости… все так. Но мне не всегда удается. Не всегда удается «сохранить водораздел», что ли. На самом деле, эти «Шесть моментов» опасны уже тем, что за их исполнение не брался только ленивый… А я… я действительно люблю их… Такая загадочная музыка…» – «Загадочная?» – он кашляет. – «Конечно. Это только кажется, будто все просто: но нет, в них потрясающая глубина… пропасть… в нее и смотреть-то страшно…» – «Но вы же смотрите! – он достает сигарету. – А вот я никогда об этом не думал… Сыграете когда-нибудь для меня? Я хотел бы… хотел бы оказаться в этой пропасти… – он на миг осекается. – В пропасти Шуберта» – «Вы много курите, вот и кашляете… – качает головой Аннет: в ее глазах чертики. – Куда вам в пропасть…».
…у меня на даче пианинка – у тебя дача? где? ты не говорила – какая разница… по рижской… главное, пианинка есть. и ты есть. и я хочу, чтоб ты играла. играла. играла. обнаженная. при свечах. сказочная принцесса – Брамса? Моцарта? Гайдна? Баха? Скарлатти?.. – … и Шуберта, солнце, Шуберта. знаешь, эти его музыкальные моменты… казалось бы, совершенно простые, и в то же время невероятно цепляющие… – Moderato, Andantino, Allegro moderato ‘air russe’, Moderato, Allegro vivace, Allegretto… – именно – почему ты бросила музыку? – мне было двадцать, ей – тридцать шесть: с тех пор все кувырком – у тебя вроде бы girlfriend… – знаешь будто! у меня – ты…
Он проводил Аннет до дому, старомодно поцеловал руку – в общем, начал «ухаживать»: девятнадцатый век, девятнадцатый, кто б мог подумать, что он… впрочем… Аннет – талантливая, вихреподобная – влюбила его в себя молниеносно, не приложив к тому ни капли усилий. А ведь в нее и правда, пожалуй, трудно было не влюбиться – в эту ее смуглую кожу, «цыганские» волосы, в родинку над верхней губой… В эти «выточенные» пальцы (руки, впрочем, отдельная тема – ее рукам он посвящал когда-то целые оды: Аннет посмеивалась, однако надушенные листочки в шляпной коробке хранила исправно…). Особенно хороша была она, конечно, в концертах: аристократка, герцогиня, сокровище, что там еще?.. Не строгое черное платье обнимало ее тело, но дерзкие радужные наряды, и запах этот… запах этот, наполняющий в зал… запах Аннет. На Шуберте она благоухала, да-да… на каждом композиторе она благоухала по-разному – и сколько же мощи, сколько откровенного (впрочем, едва ли осознанного) бесстыдства было в этом нетривиальном обновлении, сколько эротики!
Он знает точно. Он всё помнит. Он до сих пор не может его слышать. Запах ее Шуберта.
…представь, если б не тот вечер! – думаешь, нас бы не было? – не думаю. мы бы все равно… рано или поздно… – бывает и «слишком поздно», Аннет. – уедем. я заберу ребенка, и… – мужчик-то переживет? – мужчик?.. у него есть музыка. это держит. это нас всех над пропастью держит – почему ты так говоришь? – потому что если ты исчезнешь, у меня останется музыка… – я не исчезну – …а это очень, очень много: больше жизни, больше любви – не говори так, мне страшно – а ты не спрашивай, я ведь с четырех лет за клавишами, я дышать без них не могу, они же ядом, ядом пропитаны… – прости – нет, ты прости…
Он теребит подол ее концертного платья. Неужто, как и все, Аннет появилась на свет «естественным путем»? Из тех ворот, откуда весь народ? Кто она? И зачем ей свое подобие? Аннет никогда не проявляла к женщинам интереса – у нее и подруг-то, по сути, раз и обчелся, одни приятели-музыканты – и все делают вид, будто не влюблены; непросто, ох непросто дружить с королевой! Нужно остаться на почтительном расстоянии, не пригласить, срываясь на хрип, в какую-нибудь Италию, не предложить (далее по списку)… Но: музыка Аннет и мужчины Аннет… Но: мужчины Аннет и музыка Аннет… Но! Музыка! Аннет! И! Мужчины! Аннет!.. О, казалось, ее хватит на десять «красивых жизней», а она возьми да выйди за него замуж… С нянькой, по счастью, повезло – Аннет извелась бы, случись ей самой изо дня в день подтирать сопли новоиспеченному чаду, пусть и любимому: а по сему, обновленная программа – романтики, в том числе обожаемый Шуберт – была исполнена через четыре месяца после родов (на этом слове Аннет морщится) блестяще.
