Мариам Петросян - Дом, в котором… Том 1. Курильщик
Таинственный, сверкающий мир старшеклассников плохо пахнет. Комната такая же, как месяц назад. Время остановилось, запутавшись в невидимой паутине, в бликах на боках бутылок, спрятанных под кроватями, оно осело на донышках ночных сосудов и на крыльях насекомых, пришпиленных к стенам булавками. Бабочки, красивые при свете, в полумраке одинаково черны и похожи на крылатых тараканов. Мальчик затаенно дышит, приручая страх. Светится зеленым аквариум, в воздухе плавает дым. Полосатый матрас – на прежнем месте.
Закутанный в плед Седой поворачивает к нему сухое лицо. Он в черных очках, и от этого кажется еще белее.
– Ты что? – спрашивает он. – Кто тебе разрешил?
– Я пришел спросить про Великую Силу. Можно?
Седой морщит лоб, вспоминая, а вспомнив, улыбается:
– Садись. Спрашивай. Только покороче.
Кузнечик подходит к матрасу, на котором сидит Седой, и опускается перед ним на пол. С их предыдущей встречи он сделался старше на месяц, в возрасте, когда быстро растут. Лицо его печально и серьезно, на носу золотятся пылинки веснушек – следы пролетевшего лета.
Седой курит, роняя пепел в складки одеяла. Матрас в винных пятнах. Пепельницы в кружеве апельсиновой кожуры. Тарелка с подсохшим бутербродом. Все это успокаивает Кузнечика. В вещах ему чудится что-то домашнее. Он откашливается.
– Эта Великая Сила, – говорит он робко, – я ее больше не чувствую. Почему-то. Может, он испортился? Но я его не открывал, честное слово. Когда я его только надел, что-то было. А сейчас – нет. Поэтому я пришел.
В полумраке насмешливо поблескивают черные стекла очков.
– Надеялся, что сможешь горы свернуть? Тогда ты просто дурачок.
Мальчик смотрит исподлобья, закусив губу.
– Я не думал про горы. Я не дурачок. Просто тогда что-то было, и я думал, это и есть Великая Сила. А сейчас ничего нет.
Слезы щиплют ему глаза. Он задерживает дыхание, чтобы справиться с ними. Седой, невольно заинтересованный, снимает очки:
– Что ты чувствовал? Я ведь не могу знать. Расскажи, и поговорим.
– Это было как… руки. Не так, как будто они вдруг взяли и появились, а по-другому. Как будто их могло и не быть. Как будто руки – это необязательно, – Кузнечик мотает головой, раскачиваясь на корточках. – Я не могу объяснить. Как будто я был целый. Я думал, это и есть Великая Сила.
– Ты был целым? Когда вышел отсюда?
– Да, – Кузнечик поднимает голову и с надеждой смотрит в вишневые глаза альбиноса.
– А когда это прошло? Когда ты вернулся в спальню к своим?
– Нет. Так было и ночью, и утром, и еще долго. А потом исчезло. Я думал, вернется, но не вернулось.
Бесцветные брови Седого вздрагивают:
– И когда тебе нужно было делать что-то, чего ты не можешь сам, ты и тогда чувствовал себя целым? Я тебя правильно понял?
Кузнечик кивает. Щеки его горят.
– Я был, как птица, – шепчет он. – Как птица, которая может летать. Она ходит по земле, потому что ей и так хорошо, но если захочет… как только захочет, – поправляется он. – Тогда взлетит.
Седой нагибается к нему через циновку, тарелку и пепельницы. Лицо его уже не кажется совсем белым.
– Ты чувствовал, что можешь сделать все, что захочешь, когда захочешь, как только захочешь?
– Да.
– Мальчик, ты уникум!
– Это не я, это амулет! – почти кричит Кузнечик.
– Ах да, действительно, – поправляется Седой. – Я и забыл про него. Пожалуй, он получился сильнее, чем я думал. Я был бы не прочь сделать такой для себя. Жаль, что это невозможно.
– Почему? – Кузнечик полон сочувствия.
– Такие вещи получаются один раз, – Седой давит окурок в пепельнице. – Говоришь, он перестал работать?
Кузнечик нетерпеливо ерзает, облизывая пересохшие губы.
– Я потому и пришел. То есть сначала я ждал. Думал, вдруг это вернется. Долго ждал, а потом решил прийти. Ты ведь поможешь мне, Седой? Только ты можешь его починить.
Седой спохватывается, что попался в ловушку. Скорчив недовольную гримасу, он смотрит на часы:
– Я бы рад помочь, но боюсь, нет времени. Скоро вернутся наши. При свидетелях о таком не говорят. Отложим до другого раза. Может, к тому времени сила сама вернется.
– Сегодня две серии, – напоминает Кузнечик. Подозрение, что Седой хочет от него избавиться, делает его голос тусклым. – Фильм двухсерийный, – повторяет он тихо.
– Да? Я не знал.
Кузнечик встает.
– Ты не можешь мне помочь, – он передергивает плечами, не отрывая взгляда от пола. – Я бы подумал, что все это вранье, если бы не помнил, как было вначале. И таз с водой упал, – добавляет он с отчаянием. – Они вытирали пол, когда мы вернулись. Разве так бывает, чтобы все вместе? Случайно? Ведь не бывает?
– Да. Случайно ничего не бывает. Сядь.
Кузнечик поспешно садится, поджав ноги. Мрачный вид Седого вселяет в него надежду. Старшеклассники могущественны и загадочны. Когда-нибудь и он станет таким.
– Тебя обижают? Я помню, Слепой говорил мне об этом.
– Теперь меньше, чем раньше, – с готовностью отвечает Кузнечик. – Им надоело. Так… иногда пристают немножко.
– Ладно, – Седой размышляет, опустив снежные ресницы. – Расскажи еще раз, как ты чувствовал в себе Великую Силу. Должен быть какой-то способ оживить ее. Может, мы его найдем. Я должен послушать тебя еще раз.
Кузнечик встряхивается, чтобы откинуть за спину рукава куртки, садится, скрестив ноги, и пробует объяснить все сначала еще раз. Седой похож на спящего, но он не спит. Свет лампы, повернутой к стене, окрашивает ее в золотисто-бежевый цвет, рыбки тычутся пухлогубыми мордами в аквариумное стекло.
– Ладно, – говорит Седой, когда Кузнечик замолкает. – Я понял. Иногда такое случается. Я думал, что даю тебе силу, а дал кое-что другое. Еще лучше. Ты это другое потерял. Такое тоже случается.
Губы Кузнечика начинают дрожать. Седой делает вид, что ничего не видит. Дым прозрачными спиралями струится над его пальцами.
– Это потому, – мягко говорит он, – что ты еще мал для амулета. Я предупреждал, что не делаю их для детей. Но все еще можно исправить. Даже если сейчас не получится, когда ты вырастешь, получится обязательно. Ведь он на взрослого.
Кузнечик даже не пытается скрыть разочарование.
– А сейчас? Я не могу ждать так долго.
Уловив раздражение Седого, он спешит оправдаться:
– Не потому, что мне не терпится! Правда! Но они все знают и говорят между собой, что я никуда не гожусь. А если не говорят, то думают. Все сильнее меня, потому что у них есть руки. Все, – с ужасом повторяет он. – И если я буду такой, пока не вырасту, то потом уже ничего не поделаешь. Ведь они всегда будут помнить, что я был слабее. И как я тогда стану Черепом?
Седой откашливается, разгоняя ладонью дым.
– Интересный вопрос. А тебе не кажется, что ты можешь стать кем-то другим? Два Черепа – многовато для одного Дома.
– Ну пусть не Черепом, – покладисто соглашается Кузнечик. – Пусть кем-то другим. Но этот другой пусть будет как Череп.
Седой отводит взгляд, чтобы не видеть пустые рукава куртки и блестящие глаза.
– Да, – говорит он. – Обязательно. – Лицо его делается злым, пугая Кузнечика, но злость адресована не ему.
– Так, – говорит Седой, – скажи-ка мне, кто самый сильный человек в Доме?
– Череп, – не раздумывая, отвечает Кузнечик.
– А самый умный?
– Ну… вообще-то, говорят, что ты.
– Тогда слушай, что тебе говорит самый умный человек в этом Сером Ящике. Есть только один способ вернуть амулету силу. Очень трудный. Ничего труднее не бывает. Ты должен будешь делать то, что я скажу. Не один день и не два, а много-много дней подряд. И если ты хоть раз не выполнишь что-то до конца, даже самую мелкую мелочь…
Кузнечик яростно мотает головой.
– Если ты что-то пропустишь, забудешь или поленишься сделать, – Седой выдерживает зловещую паузу, – амулет потеряет свою силу навсегда. Можно будет его выбросить на помойку.
Кузнечик замирает в оцепенении.
– Так что думай, – заканчивает Седой. – Время у тебя есть.
– Да, – шепчет Кузнечик. – Я согласен. Я все сделаю. Не пропущу и не забуду.
– Ты даже не спрашиваешь, что придется делать.
– Я не успел, – объясняет Кузнечик. – А что придется делать?
– Много чего, – загадочно говорит Седой. – Это может быть даже скучно и неинтересно. Например, – потухшая сигарета прочерчивает в воздухе зигзаг, – я могу велеть тебе думать магические слова. Каждое утро, просыпаясь, и каждую ночь перед сном. Или повторять их очень тихо. Они могут быть совсем простыми. Но их надо думать всерьез. Вдумываясь. Или, например, я тебе вот что скажу, – Седой улыбается своим мыслям. – Я скажу – молчи один день. И ты должен будешь молчать.
– А уроки? – уточняет Кузнечик. – Я ведь не могу молчать на уроках?
– В выходные нет уроков.
– А если воспитатели…
– Вот видишь, – Седой разводит руками. – Ты уже споришь. Ищешь лазейку. Так нельзя. Либо ты согласен, либо нет.
Кузнечик моргает.
– Делай что хочешь. Можешь прятаться на чердаке. Но в этот день ты все должен делать молча. И это еще легкое задание. Дальше будет труднее. Например, несколько дней себя не жалеть. Или не сердиться. Это очень трудно. Этого не умеет даже Череп.
