Александр Товбин - Приключения сомнамбулы. Том 1
– О, болванку долго обстругивать, – поняла Ирэна, пожаловалась на жажду.
ещё шампанского!Пы-х-х, – выдохнула бутылка.
Медленно оседала пена.
Под письменным столом горели собачьи глаза.
Ирэна, поставив бокал, ласково перебирала полными пальцами струящиеся пряди жёлтого, зелёного, лилового, густо-синего ковыля.
Жанна Михеевна под одобрительные возгласы и хлопки напомнила о гитаре. – Просим, просим, Герберт Оскарович!
И тот уселся на софу, скорчившись, запел – фальшиво, безголосо и безысходно запел про случайный синий троллейбус, про уход от беды, про спешивших на помощь пассажиров-матросов; запел, глотая слёзы, как последний шестидесятник.
после аплодисментов– Я тогда позвонок сломал! – завёл Виталий Валентинович новую байку, – лежу загипсованный в Цюрихском аэропорту на носилках, две наши прехорошенькие стюардессочки нервничают. – Ни бельмеса по-немецки, по-французски, на каком языке со старым хрычом объясняться? А я им подсказываю. – На русском…
– Восторг, правда? Столько вынес на веку, но весёлый, галантный, – и, готовясь к танцу, нежно погладила магнитофон, – как вам, Илья Сергеевич, мотив забытого танго?
Трубочка пепла на сигаретке угрожающе удлинилась, успел подставить блюдце.
Благодарно хохотнув, подмигнув, раскалившись и опалив… Короче, врезались в танцующих и медленно кружились, кружились, когда темп взвинтился, притопывали, сходясь-расходясь, пока и вовсе не запыхались в бешенной скачке, Соснин опять плюхнулся на софу, на что-то твёрдое, Жанна Михеевна – в кресло; блаженно вытянув ножки, смешно округляя открытый рот, будто выброшенная штормом на берег рыба, обмахивалась веером из вогнуто-выпуклых бамбуковых пластиночек, который подхватила на лету с этажерки.
– Это – из Страны Восходящего Солнца. Ещё привёз руководство по экибане и – всё! Представляете?
поверх мужских разговоровГости тоже подобраны на манер экибаны, – осенило Соснина, – но тут букет попышнее, с контрастами, полагается-то два-три цветка, папоротник, сухая веточка, а тут… усадить за один стол Герберта Оскаровича и Кешку!
– Да, капитализм на краю пропасти…
– И заглядывает в неё, чтобы полюбопытствовать, чем мы там заняты…
– Прелесть, прелесть!..
– Что у них, головы иначе устроены? Втолковываю: какая-такая оккупация, если ограниченный контингент призван не изменить, а защитить общественный строй? Им доказываешь про паритет – не понимают! Объясняешь, что социализм непобедим – не понимают! А ведь интеллигентные люди: профессора, бизнесмены. И якобы опальный академик, которого они оголтело кидаются защищать, безусловно, небесталанный физик, коли водородную бомбу ему доверяли делать, профан в объективных законах истории. Какая конвергенция, как несовместимое, враждебное совместить?!
Герберт Оскарович закивал.
Кеша мрачно подлил себе в фужер водки.
– Им умом не понять нас, – вздохнул Виталий Валентинович, ему тоже довелось абстрактным гуманистам мозги вправлять на недавнем парижском форуме зодчих против американского вмешательства в Азии, – хотя нас премило приняли, пусть не в «Рице» или «Георге VI», да, Владюша, на левом берегу Сены.
Кеша отхлебнул.
– Мы, если не ошибаюсь, в соседних, дуплетных, номерах проживали? – Виталий Валентинович ласково положил на Кешино плечо руку.
– Ошибаетесь! В гробу я видел ваши идеологические официозы, – Кеша залпом выдул фужер, снова налил.
– А с вами, по-моему, мы руководили тогда в Париже секцией методологии, от неё кровопролитной ждали дискуссии, – Виталий Валентинович радостно повернулся к московскому теоретику.
– Увы, рылом не вышел, – смиренно отвечал тот, поглаживая мефистофельскую бородку, а Соснин вспоминал вывешенные в коридоре наброски – Вандомскую колонну, женский профиль с подмазанными сангиной губками – и дивился естественности, с какой, должно быть, вписывался Виталий Валентинович в вестибюльную толчею солидных заграничных отелей; явно ничем не отличался от тамошних спортивных бодрячков в твидовых ёлочках.
– Я и ваш Париж в гробу видел, если райкомовской стоит мессы, – не унимался несгибаемый Кеша.
– Комик! – поощрительно стонал Влади, растягивая о-о-о и поигрывая в своём духе согласными так, что «к» звучало, как «г», – туда же не развлекаться командируют, а вкалывать, вот недавно во Флоренции…
– Олежке Гуркину не довелось Флоренцией восхититься, уже сороковины минули, а боль не отпускает, на душе тяжко, – загрустил Виталий Валентинович, губы в уголочках рта дрогнули, – так хотелось Олежку от Творческого Союза по обмену командировать! Потом – заслушать свежие впечатления на объединённой секции памятников, сразу и античных, и возрожденческих! Однако у него с ОГПУ или НКВД, запамятовал, неприятность выдалась в своё время, будто б за кого-то недостойного вступился неосторожно. Я хотел даже перед Григорием Васильевичем похлопотать, замолвить за Олежку словечко, чтобы командировали, как-никак фронтовик, был реабилитирован, но я не успел, хуже белок в колёсах вертимся…простить себе не могу.
– Зато Гаккелю итальянские камни на старости лет суждено увидеть. Он, донесло сарафанное радио, буксируемый сыном-гением и невесткой, по путёвке ОВИРа, транзитом через Вену двинулся… Соснин отметил, что Влади и Жанна Михеевна, едва скрыв смущение, промолчали.
Повисла тяжёлая пауза.
– Не двинулся, сдвинулся он давно! А Гуркин и без выпрошенных командировок Флоренцию знал до мраморной завитушки, – забурчал Кеша.
– И фасад палаццо Ручеллаи мог по памяти нарисовать, как сам Альберти ни за что не сумел бы, все-все античные ордерные детали, спереди – лоджию с глубокой тенью.
– А рельефную стену Уффици в перспективе? С белеющим спереди Давидом, с силуэтной аркой Вазари, в глубине которой прячется точка схода…удивительно, будто бы набросок с натуры!
– Или кальку на беспомощный подрамник накладывал и вырисовывал цанговым карандашом тёмные спаренные колонны, под базами – тёмные удлинённые спаренные кронштейны, и так изящно, легко…словно соревновался с Микеланджело…рисовал, словно своими глазами видел.
– Может быть, в другой, прошлой жизни?
– Я последний раз с Гуркиным повстречался на лекции этого бездоказательного болтуна Шанского… – начал Герберт Оскарович.
– Бедняжка уже плох был тогда, очень плох.
Где московский теоретик, с минуту назад… Вот оно, искусство улетучиваться! – спешил на «Стрелу».
– Да, покойный Олег Иванович виды Флоренции собрал примечательные, на стеклянных пластинках, – Герберт Оскарович, сняв очки, близоруко осмотрелся. И спохватился. – Хотя пластинки чёрно-белые, не цветные, обидно, – надел очки, – покойный Олег Иванович превозносил непомерно ордер, замкнутую формалистическую систему.
– Святая правда, Олежка без всяких поездок памятники до руста с завитушкой знал, на своих флорентийских пластинках стольких студентов выучил! И в институтской фундаментальной библиотеке у нас книги на зависть! – облегчал душу Виталий Валентинович. И воодушевлялся. – Ей-богу, не ценим мы того, что имеем! Я президента французской художественной академии недавно сопровождал на «Лебединое озеро». Выходим из Мариинки – ветер, мокрый снег, назавтра дел неприятных ворох. Ему-то славно, думаю, завтра в Париже будет. А он говорит. – Здесь чудесно, мосье, в невероятном живёте городе! Мне, увы, надо возвращаться в Париж с его уличными пробками, интригами коллег.
– Прелестная история, как точно… – заколыхалась Ирэна.
ангел добраТут только Соснин сообразил, что сидит на каком-то твёрдом предмете, вытащил из-под зада толстый фотоальбом.
Машинально открыл.
Неказистая девочка в марлевой пачке, с жиденькими косичками, сияя после самодеятельного триумфа, присела в книксене.
Девочка кого-то напоминала.
В сторонке Жанна Михеевна шепталась с Ирэной, а Соснин листал альбом, умилялся щенячьей кучей-малой, сосавшей торжественную догиню, следил за взрослением бело-пятнистого избранника.
Добрался до отпускных картинок.
о море, пальмах, прочих субтропических чудесахВымощенная розовым камнем набережная с мохнатой столбонадой грузных королевских пальм…послышался их мертвящий шелест, накатывали волны.
– Я вас видела не раз в Гагре, Илья Сергеевич, – подсела, шибанув крепкими духами, Ирэна, – но чаще на Пицунде, в кафе у пристани, за угловым столиком вы обычно попивали винцо, что-то записывали, и так из сезона в сезон. Вы тот укромный столик арендовали? – шумно и поближе, поближе придвигалась Ирэна, не без труда управляясь с бочкообразным тяжёлым телом: мощное, но неукротимо-подвижное тело её будто б не подчинялось, непрестанно боролось с лиловыми складками необъятного платья. – На ваш столик тень приятная падает от плюща, цветы густокрасные… в хачапури, правда, воришка-Баграт всё меньше сыру кладёт, зато море дышит рядышком, сосновая роща тут же, сказка! Согласитесь, лучше не сыскать на кавказском берегу места! А дикий Лидзавский пляж?! Ночные купания при луне, костёр, банки с маджари…
