Елена Федорова - Венские кружева
– Так это не вы писали мой портрет? – она обомлела.
– Но я никогда не видела Матиаса. Не позировала ему.
– Зато он видел вас, госпожа Терезия. А этого для настоящего мастера достаточно, – объяснил граф.
Терезия повернулась к своему портрету, вскользь глянула на портрет Ферстеля, решила, что это он попросил художника написать ее портрет в короне Жозефины. Иначе, откуда бы ему узнать про кружева, которые она купила у внучатой племянницы бывшей жены императора Наполеона.
– Я хочу заказать вам, Анджалеоне, портреты своих детей, – сказала Терезия, посмотрев на Матиаса.
– Первый заказ есть, – граф сел за стол, обмакнул перо в чернильницу, написал красивым почерком Терезия Бомбель – дети. Сделал несколько штрихов, протянул ей.
– Граф, вы поражаете меня с каждой минутой все сильней! – воскликнула она. – Взгляните, господа! Это невероятно… Уверяю вас, что граф никогда не видел наших детей. Никогда…
– Я подтверждаю слова жены, – Бомбель сделал шаг вперед. – На наших глазах происходит чудо, господа. Браво!
У столика выстроилась длинная очередь. Всем хотелось получить на память автограф графа Монтенуово…
Далеко за полночь, когда гости разошлись, Бомбель посчитал прибыль и забрал себе больше половины. Он решил, что так будет правильно. Картины выставляются в его доме. Его слуги заботятся о гостях, наводят порядок в доме и в саду. Они с Терезией создали художнику отличную клиентскую базу, обеспечили графа работой на всю оставшуюся жизнь. Такая неоценимая помощь должна быть хорошо оплачена. Значит, он все сделал верно, забрав большую часть себе.
Затраты графа Бомбель в расчет не брал. Зачем задаваться вопросом, сколько стоит ром и вино, привезенные графом. А про кисти, краски, подрамники, холсты пусть думают те, кто занимается художествами. Банкиру это все не интересно. Для него главное – деньги…
Жизнь или смерть
… Как и обещала Терезия Бомбель, через неделю к дому Ферстеля подъехал экипаж. Слуги внесли портрет. Плантатор засуетился, подыскивая для него подходящее место. Решил пока оставить портрет на столе, разделяющем пополам большое зеркало.
– Ну, и где ваша хваленая роспись? – спросила Терезия.
Она решила сделать Ферстелю приятный сюрприз и поднялась в дом чуть позже слуг с портретом. Плантатор вздрогнул, услышав ее голос. Повернулся.
– Госпожа Терезия… рад…
– У вас хороший дом. Скромно, но не лишено вкуса, – она протянула руку для поцелуя. – Покажите мне роспись. Я должна узнать, с чего начинал наш маленький Анджалеоне.
– Прошу вас, госпожа Терезия. Работа Матиаса в той комнате, – Ферстель взял банкиршу под локоток.
Она отдернула руку, сказала резко:
– Это вы подговорили мальчишку написать мой портрет?
– Да, – соврал Ферстель. – Но вначале я заказал ему два других женских портрета, чтобы убедиться в его мастерстве.
– Не ожидала, что вы – любитель женщин, Ферстель, – Терезия рассердилась. И сколько же их у вас было?
– Много. Хотите узнать о каждой? – в глазах огонь раздражения. Оба на взводе. Битва не закончится до последнего удара. Жизнь или смерть…
– Мне достаточно взглянуть на тех двух, чтобы все понять и сделать выводы.
– Смотрите, – он распахнул дверь.
Тонкие шторы вздрогнули от сквозняка, ворвавшегося внутрь. Терезия вошла в пустую комнату, пахнущую краской, подняла голову. Лицо Ферстеля, написанное на синем фоне, показалось ей особенно прекрасным. Он смотрел ей прямо в сердце своим выразительным демоническим взглядом. Еще миг, и их губы сольются в страстном поцелуе. Неведомая сила влечет ее вверх…
Чтобы избавиться от наваждения, Терезия повернула голову влево и столкнулась взглядом с грустными глазами темноволосой женщины, окруженной цветами. Терезия поняла, что эта дама знает секрет жизни и смерти. Больше смерти, чем жизни, поэтому смотрит она вниз сочувственно нежно. В этом образе заключено всепрощение. И еще – быстротечность времени, разрушающего все людские мечты…
Портрет, написанный слева, был полон радости и счастливого неведения. Рыжеволосый ангелок с припухшими детскими губками смотрел на мир широко раскрытыми глазами. Ему еще не ведомы страсти и злоключения, уготованные судьбой. Любовь струится из этих глаз и заполняет пространство комнаты, заставляя поверить в чудо.
Терезия почувствовала, как внутри что-то звякнуло, и по телу разлилось блаженство, которое сделало ее другим человеком. Терезия поняла, что ей ничего не нужно, кроме способности любить и дарить свою любовь так же, как делает это рыжеволосый ангел, окруженный белоснежным облаком цветущего жасмина.
Терезия закрыла лицо ладонями, чтобы спрятать возникшие чувства под маской надменной суровости. Опустила голову. Решила, что не стоит выдавать себя. Она – госпожа Бомбель, жена банкира, самая богатая женщина в Орлеане должна вести себя по-королевски. К тому же она – тигрица, готовая к сражению. Прочь сантименты. Чувственность ни к чему хорошему не приведет. Ее нужно немедленно заменить бесчувственностью. Убрала руки от лица, спросила, не глядя на Ферстеля:
– Чьи это портреты?
– Слева – Марлен – моя первая жена. Она умерла десять лет назад. А справа – Луиза, внучатая племянница Жозефины, – сказал Ферстель.
– У вас такая юная жена? – Терезия повернула голову, чтобы убедиться, что плантатор не лжет.
– Не такая уж юная, – он улыбнулся. – Луизе тридцать лет.
– Я хочу на нее взглянуть. Познакомьте нас, – потребовала Терезия.
– Луиза сейчас не готова к встречам, мадам, – Ферстель нахмурился. Ему не хотелось выполнять просьбу банкирши. Ни к чему ей смотреть на Луизу.
– Какой вздор, – Терезия стукнула его веером по руке. – Что значит – не готова?
– Она беременна. Доктор прописал ей постельный режим, – сказал Ферстель.
– Постельный режим? – воскликнула Терезия. – Да знаете ли вы, что беременным нужно двигаться, а не лежать, чтобы родился нормальный ребенок. А, если вы не хотите, чтобы он рождался, то да, нужно лежать и не двигаться. Где Луиза?
– Там, – Ферстель указал на комнату жены, поняв, что банкиршу не остановить.
Решительной походкой Терезия подошла к двери, распахнула ее без стука, замерла на пороге. Луиза стояла у окна в тонкой кружевной сорочке и расчесывала длинные рыжие волосы.
– Луиза, госпожа Терезия Бомбель хочет с тобой поговорить, – сказал Ферстель чужим официальным голосом.
Луиза медленно повернула голову.
– Здравствуйте, мадам. Я с радостью выслушаю вас, если вы мне позволите одеться…
– Не утруждайте себя, детка, – Терезия взбесилась. Луиза в жизни оказалась еще прекраснее, чем на портрете. – Я хотела посоветовать вам не слушать докторов, а больше гулять, чтобы ребенок родился крепким и здоровым. Прощайте…
Ушла, хлопнув дверью. Ферстель побежал следом за ней, схватил за руку:
– Терезия, я купил корабль. Он ждет нас в нескольких милях отсюда. Едемте со мной. Другого случая не будет. Скажите: да!
Она отвернулась, но руки не убрала. Заметив, что Луиза смотрит на них из окна, решила, что нужно действовать.
– Глупышка, ты еще не знаешь, что такое настоящая страсть… Настоящая… – подумала она. Повернула голову, воскликнула:
– Едемте! Я жажду того же, чего и вы, мой дорогой Франц!
Они уселись в экипаж и уехали. Луиза провела рукой по животу, сказала нежно:
– Привет, малыш! Пришло время твоего появления на свет. Хорошо, что твой отец уехал. Я молила Бога, чтобы Он отправил Ферстеля куда-нибудь, чтобы он не услышал мои крики и твой плач, чтобы не увидел наших страданий. Я благодарна этой женщине за то, что она увезла Ферстеля. Мы остались с тобой одни. Нет, нас трое: ты, я и Господь. Все произойдет так, как Ему угодно. Мы примем с радостью и жизнь, и смерть… Аминь…
… Матиас сидел на высоком стуле, не мигая глядя перед собой. В руках он сжимал белый кружевной платочек. Точно такие же кружева были на ее платье. Но он не решался повернуть голову и посмотреть на нее. Он окаменел, онемел, перестал чувствовать так же, как она. Огромный мир, сияющий красками счастья, превратился в тончайшую струйку, которая потерялась в черной бездне по имени Смерть…
Пусто… Холодно… Темно… Он не видит, не слышит, не дышит, как и она, лежащая неподвижно в кружевном платье, словно невеста. Ей снова восемнадцать или чуть меньше… чуть…
Он знает каждую морщинку на ее лице… Он любит их до самозабвения. Он не желает мириться с тем, что теперь это все ему не принадлежит, что у него ничего больше нет, кроме венского кружевного платочка, который он у нее украл… А теперь у него украли ее… Отняли безжалостно, жестоко, внезапно…
От неожиданности и безысходности он потерял голос, лишился способности быть человеком, превратился в соляной столп, в каменный постамент на ее могиле…
Ему ничего не нужно, кроме возможности быть с ней.
Быть с ней всегда, всегда, всегда…
