Ольга Новикова - Христос был женщиной (сборник)
Ну и отлично. Выспалась.
Ночь была из лучших. Семь часов полной отключки без тех безнадежных, пугающих просыпаний, когда вертишься с боку на бок, головой забиваешься в подушку, пробуешь читать, телик включаешь, но сон не приходит, а время стоит на месте. Мир застыл, и мысль в ступоре. Страшно…
Не сегодня.
День без спешки хочется и начать необычно.
Стоя на ковре уже без ночной рубашки, но еще не одетая, Криста сцепляет руки в замок и резко выбрасывает их над головой. Потягивается до хруста… Втягивая живот, обхватывает талию обеими руками. Чуть надавить, и пальцы соединяются. Средние, не указательные, но и это бодрит.
Криста похлопывает себя по бедрам… Награда за то, что вчера сдержалась, схрумкала только одну вафлю и больше на кухню ни ногой – в результате приятная упругость, подтянутость всего тела, и есть сейчас совсем не хочется. Никаких гастрономических мечт…
А чего охота?
Желания еще не проснулись, а ноги привели в кабинет, рука сама, без осознанной команды, опускается под стол и нажимает кнопку компьютерного блока. Тянет опробовать обновку.
Впервые в жизни покупала без нервотрепки. Все Ева… Прикомандировала помощника, вдвоем с Джазиком съездили на «Горбушку», выбрали серебристую «Сонечку» с диагональю семнадцать и установили со всеми возможными девайсами. Хоть киношку смотри.
Экран почти мгновенно отзывается, оживает, на рабочем столе – приятная глазу голубизна и никакой картинки… Надо будет выбрать… Пока же проверим скорость Интернета. И тут все отлично! Ну-ка, что в родной газете?
Просто из любопытства – своего ничего не написано и даже не залежалось – Криста проглядывает отдельскую полосу и переходит на приложение.
«Их идиоты» о новом фильме братьев Коэнов, «Нашпигованный звездами» о фестивале арт-хаусного кино… Длинный столбик материалов с маленькими фотографиями катится вниз. И вдруг в середине – сверк! Улыбка Евы! Справа от нее – выделенным шрифтом: «Искусство трогать». Начало Матвеевой заметки!
Раскрыв полный текст, Криста читает внимательно, слово за словом. Вроде без искажений… Не верится… Может, все же подсократили? Вызывает «статистику». Все четыре тысячи тридцать три знака с пробелами на месте. Василисе не пришлось трудиться.
Ева еще не знает!
Криста цапает телефон. Но в новом Евином доме новый номер. Он пока не помнится. Приходится встать из-за стола, найти сумку, порыться во внутреннем кармашке. Как назло, рука выуживает не то: паспорт, корочки служебного удостоверения (выдали в первую же неделю работы, не мытарили испытательным сроком), длинную узкую расческу (не входит в косметичку, покоящуюся в недрах), не включенный еще мобильник… В его прочной памяти хранится Ева, нажми – и вот он, ее голос… Но от души не поболтать при тиканье счетчика, пусть невидного и неслышного. Денежка-то идет. Экономя на себе, обеспечиваешь щедрость по отношению к другим и собственную свободу.
Пальцы все еще никак не нашарят записную книжку, а взгляд скользит по не освещенному восходом циферблату будильника.
Криста всматривается.
Глазам не верю!
Без пяти восемь!
Выходит, по ошибке вскочила так рано.
Непривычно… Никогда и не планировала раннеутреннюю работу. Как бы сильно жареный петух ни клевал, все равно знала – засветло ей не встать. Пробовала не раз.
А тут само собой…
Еве в такую рань и звонить бесполезно, она ночная сиделица, разбудишь – еще и прибьет спросонья… Да и лучше бы, гораздо правильнее, если бы она сама как-нибудь узнала. Сообщать такую новость – все равно что напрашиваться на благодарность.
Довесок в шестьдесят минут при Кристиной занятости – как нечаянный кусок хлеба в блокаду. Порачительнее бы с ним…
Снова в постель? Глупо транжирить такой бонус.
Тогда что?
Криста идет на кухню и, не включая радио, в непривычной тишине – без музыкального или говорильного фона – не торопясь заправляет кофеварку, чистит и трет морковку, а мысли сами летят туда, где давно копятся ее профессиональные мечты. Запрещала себе даже экскурсию в эту чудо-страну, а вот возьму и поживу там!
Заслужила. Сумела не только по-бурлацки тянуть рабочую лямку! Сделала шаг в сторону – и расстрела не последовало!
Это же прорыв!
Ева живо сочинила, Матвей живо описал, и я… я живо пристроила!
Теперь, как только замзавша скажет: «Не формат», я ей, как в суде: «Прецедент есть». И он доказывает, что не обязательно все оценивать через губу. Слишком легкий это способ возвыситься над сочинителями. Заявить, что книга, спектакль, фильм неинтересны, обругать кем-то сделанное может любая, самая невежественная моська. …Знать, она сильна, что лает на творца…
Свысока и со стороны – позиция, ничего не дающая ни потребителю искусства, ни производителю.
Работаю, по сути, без права на самостоятельную оценку. Формат нашей газеты – это иронический стандарт, мол, всё и все негениальны. Но гениального-то всегда, во все времена – одна десятая процента в лучшем случае, бывают времена даже и подлей. Доля процента, и ее почти никогда не угадывают журналисты с критиками.
Если на летучке твою статью не обозвали на букву «г», считай – отличился. Держат в черном теле якобы для того, чтобы старались, чтобы неленостно трудились. Так-то оно так, но у этой луны есть невидимая сторона. Ведь хвалить никем еще не оцененное – большой риск. Чтобы пальцем в небо не попасть, нужны знания, в предмете разбираться надо, вкус иметь…
А где все это взять?
Только за один материал замзавша погладила меня по, а не против шерстки. С добродушием (результат редкого у нее равновесия между тем, сколько выпито и сколько хотелось) повторяла каждому, кто заглядывал в отдел: «Послушайте, что Криста написала! „Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?!“»
Ну, тут просто срезонировало. В себе она эту тьму прочувствовала.
И не обязательно ей знать, что я всего лишь к месту процитировала евангелиста Матфея.
Говорят, кризис поможет провести ротацию кадров… От невежд избавиться…
Вдруг меня на место замзавши передвинут… Вот бы…
В середине дня Ева сама объявляется.
Есть между нами связь, есть…
Звонит, как всегда, на ту минутку, которая у нее не имеет размера. Подчиняет себе все, что хочет, и не боится неудачи. Во всяком случае, время под нее прогибается.
– Улетаю на днях. Нужно по делам в Америку. Вернусь, повидаемся? – планирует она с такой свободой, которой у Кристы нет, даже когда ей нужно в булочную.
Но так хочется научиться ее залихватскости… И, не дождавшись удобного повода, Криста выпаливает:
– Купи сегодняшнюю газету!
Хорошо хоть, что удается сказать не слишком хвастливо.
Ева вмиг схватывает, о чем речь, и реагирует точно так, как хотелось бы Кристе:
– Напечатали? Это победа. Твоя заслуга.
И хотя губы Кристы бормочут скромно-лживое «да я тут ни при чем…», внутри восстанавливается ликование, которое посетило ее утром во время путешествия в страну иллюзий.
А Ева больше не возвращается к публикации. Разве что косвенно, заговорив о Лине с Матвеем. Оказывается, они сегодня улетели в свой Цюрих. Евин шофер отвез их в Шереметьево.
– Какие-то странные стали…
Вроде обычный зачин обычного женского разговора, в котором из всех оттенков слова «странный» выбираютcя только негативные и оно никогда не используется в чацком смысле: «…а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож».
Но нет, у Евы и тон не сплетницкий, и сбор информации скорее адвокатский, чем прокурорский… Удивительно, как она балансирует между высокомерным «не больно-то и надо» и униженным «мной пренебрегли». В ее интерпретации нет ни того ни другого. Каждый имеет право на сердечную тягу и на неприятие.
Оказывается, Матвей еще на Салоне уговаривал Еву с Павлушей прийти к ним в гости, а потом раз – и пропал. Оба ушли в несознанку.
– На их автоответчик наговариваю приглашение, зову к себе – мне-то все равно, на какой территории встречаться. Нет отклика. Жду… Знаю же, скоро улетают. Вчера, наконец, сталкиваемся нос к носу на конференции. После заседания зовут к себе. И Василису зачем-то прихватывают. Ну, думаю, ладно…
– Так ты знала про статью? – потускневшим голосом перебивает Криста. Не хватает самообладания, чтобы скрыть разочарование.
– Успокойся! Не знала! – резковато отвечает Ева. – Откуда?
– Неужели Василиса не проговорилась? – уже совсем по-простецки спрашивает Криста.
– А она-то тут при чем?
Криста сжимается, молчит. Не хочется делиться лаврами первопечатника…
– То-то Василиса с Матвеем была как-то необычно… – Ева мешкает, честно ища слово. И едкость растворяется старательной точностью: – Забавно почтительна… Да брось, это не важно. Ну, так мы едем. У «Алых парусов», что на Бронной, просят притормозить. Паркуемся. Матвей, естественно, ни с места, а Лина бежит в магазин. Значит, они заранее не готовились к нашему визиту. Я из солидарности иду с ней. Вижу, торт берет и к кассе… А есть хочется. И мне, а уж мужикам – точно. Ну, сама набираю всякой всячины, готовой, полуготовой. Приезжаем – я сразу на кухню. Так Линка даже там со мной не осталась наедине. Хлопочет, бегает туда-сюда без всякой на то нужды… В общем, странно все это… Ой, меня тут зовут, опаздываю! Ну, пока! До встречи…
