Елизавета Дворецкая - Источник судьбы
Удивленная Химмелин не знала, что ответить. Но даже сильнее, чем пророчество, ее сейчас занимала судьба семьи – смерть отца и двоих братьев, которых она помнила совсем юными. При виде лица Добролюта собственная молодость так ярко и живо встала перед глазами – будто и не было этих двадцати пяти лет, наполненных событиями и горестями, будто она рассталась с родным домом лишь вчера. На глаза набегали слезы, казалось бы, давно высохшие – вся ее душа переворачивалась при мысли, что перед смертью старый отец вспоминал о ней и надеялся в ее детях найти достойных наследников. Видно, любил батюшка, скучал.
– А что же брата Мстиши-то дети? – со вздохом спросила она. – Сколько ж их теперь? Уже взрослые должны быть.
– Дочерей у него пять, а сын один, последний, да тому четвертый год всего – куда ему воевать? А ждать, покуда вырастет – свеи да урманы нас на клочки раздерут.
Пока они беседовали, со двора послышался шум: стук копыт, возбужденные голоса, крики – кого-то звали, кто-то что-то приказывал, требовал, возмущался.
– Это Ульв! – расслышав голос деверя, королева Вальгерд подскочила и унеслась за дверь, торопясь скорее рассказать новости. – Сейчас приведу!
Но младшему из сыновей Сигимара явно было не до нее. Не сходя с коня, пятнадцатилетний конунг держал за грудь одного из десятников своей дружины и тряс так ожесточенно, как будто хотел вытрясти из рубахи.
– Куда твой дозор смотрел, песий ты сын! – выкрикивал он, а гриди вокруг торопливо сновали между дружинными домами и оружейной. – Тролли б тебя драли, недоумка!
– Ульв конунг! – крикнула Веляна. – Ты куда? Что случилось? Где Сигурд конунг? К нам из Рёрика гости, боярин Добролют! Князь Мстивой зовет на помощь.
– Не до Рёрика нам, пошло оно все в Хель! – Ульв отпихнул от себя десятника и вытер разгоряченный лоб. Это был рослый для своих лет парень с крупными чертами лица, большим носом, а на подбородке его виднелась редкая поросль. – Сигурд конунг на торгу, тинг собираем, слышишь! – Откуда-то издалека уже был слышен железный звон. – Матери скажи!
Он развернул коня и стал пробираться к воротам через суетящуюся челядь, но Веляна бегом догнала его и вцепилась в поводья.
– Да что такое? Куда ты! Хоть послушай!
– Потом послушаю, потом! Ты Хринга ярла не видала? Куда тоже провалился, тролль пьяный! Найду, голову оторву!
– Почему?
– Потому! Сыновья Хальвдана Ютландского на сорока кораблях прямо перед гаванью стоят! Пусти!
Он дернул поводья, объехал невестку и умчался за ворота, в сторону Хейдабьюра.
Усадьба Слиасторп, которую вслед за Хальвданом конунгом занимали новые властители Южной Ютландии, стояла поодаль от города, на южном берегу бухты Хейдабьюр Нор. Здесь пересекались пути из Восточного моря в Северное: один из них шел через Лимфьорд, а второй – по рекам Эйдер, Трене и Шлее, что позволяло пересекать полуостров Ютландию возле самого основания. Первыми его освоили бойкие фризы, в предыдущие несколько веков бывшие полными хозяева окрестных морей и знатоками торговых путей. Они первыми обосновались тут, устроили торговое место, где обменивались товарами с местными данами, а также с купцами востока и запада. Вик получал все большую известность, количество купцов с каждым годом увеличивалось, и конунги данов поставили неподалеку усадьбу – торг нуждался в охране, а также в присутствии сборщика пошлин. Поначалу усадьба Слиасторп представляла собой обычный длинный дом, потом вокруг появились полуземляночные жилища ремесленников и рабов, захваченных в походах. А торговцы предпочли обосноваться подальше. В отличие от торговых местечек, оживленных только на время торга, в Хейдабьюре постоянно жило не менее пяти-шести сотен человек, кормившихся только ремеслом и торговлей. Даны, саксы, фризы, венды селились обособленно, поближе к своим, и кладбище у каждого племени тоже было свое, хотя роды, жившие здесь давно, уже значительно утратили чистоту крови вследствие смешанных браков. Венды пока составляли меньшинство и были представлены во-первых, потомками тех купцов, кого грозный Годфред Датский когда-то назад силой перевез сюда из ободритского Рёрика и велел торговать в Хейдабьюре, а во-вторых, славянами из племени ругов, со знаменитого острова Рюген. И хотя славянская община пока уступала по численности фризам, данам и саксам примерно вдвое, она уже располагала собственным местом для погребения – на склоне холма Хохбург. Там венды устраивали свои маленькие курганы за деревянными оградками, на вершину которых ставили урны с прахом своих покойников и воздвигали рядом высокий столб с изображением божества-покровителя рода.
В городе работали кузнецы, литейщики, резчики по кости. Стеклоделы изготавливали разноцветные стеклянные бусы, служившие во всех известных странах не только любимым украшением женщин, но и средством обмена – хотя именно жители Хейдабьюра по праву гордились тем, что именно здесь начали чеканить первую в северных странах серебряную монету и приучаться пользоваться именно ею при торговых расчетах. На монете этой, как и на поминальных северных камнях, был изображен корабль с щитами на бортах – символ удачной торговой поездки, счастливо преодоленных опасностей дальнего пути, завершения выгодного дела, славы и богатства.
А возили сюда и отсюда множество разных товаров – пожалуй, почти все, чего имелось хорошего во всех четырех сторонах света. С Рейна привозили знаменитые мечи (вывоз их из страны был запрещен франкским законом, но кого и когда это останавливало?), посуду и стеклянные сосуды, еще лет триста назад служившие свирепым северным вождям на их пышных пирах и любимые ими настолько, что свои бокалы те брали даже в загробный мир; моржовую кость, железо из болотной руды Свеаланда, ставшее основой богатства древних упсальских конунгов, норвежские сосуды из жировика, хрустальные и сердоликовые бусы с берегов далеких теплых морей, драгоценные украшения из Ирландии, тонкие, красиво окрашенные фризские шерстяные ткани. Не говоря уж о товарах попроще, вроде шкур, кож, мехов разного качества и стоимости, смолы, меда, воска, разноязычных рабов.
Летом местное население заметно увеличивалось за счет приезжих торговцев. Конунги же не жили постоянно на одном месте, а вместе со своим хирдом переезжали из одной усадьбы в другую. Надзор за порядком и сбор пошлин был возложен на фогта. Сам конунг напрямую в дела не вмешивался, о чем у него с жителями вика был заключен особый договор. Но летом, когда в Хейдабьюр прибывает много торговых гостей, Сигурд конунг предпочитал держаться поблизости. И не напрасно.
Оживленная суета уже везде сменилась тревогой: торговцы спешно собирали свои товары и укладывали в повозки и волокуши. На улицах, вымощенных деревянными настилами, была давка, одни спешили туда, другие сюда. Все уже знали, что вику грозит нападение, но никто не мог сказать, кто именно им угрожает и насколько это серьезно. Однако, самые предусмотрительные уже собирали самые ценные пожитки и торопились на север, к холму Хохбург, где за бревенчатым частоколом жители Хейдабьюра привыкли пережидать нападения. Двери полуземлянок и домов под высокими треугольными крышами везде стояли открытыми, женщины торопливо таскали узлы, сажали детей в повозки; мужчины так же поспешно вооружались и бежали на торг, где гремело железное било. Этот обычай, позаимствованный у вендов, оказывался очень полезен в такие дни, как сегодня, когда вырезать и рассылать особую деревянную бирку с рунами тинга было явно некогда.
Сигурд конунг ждал, сидя на коне, чтобы его всем было видно и слышно. Ныне старшему из сыновей покойного Сигимара Хитрого было чуть за тридцать; это был рослый и могучий, но уже несколько отяжелевший человек, к тому же после давней раны в бок, полученной еще в юности, он ходил, опустив правое плечо. Это мешало ему сражаться, потому-то он и предпочитал оставаться дома, провожая младших братьев в походы за добычей и славой. Но теперь, когда Ингви погиб, Эймунд и Асгаут были в Британии, а Хакон ушел на Готланд, дома с ним оставался только пятнадцатилетний Ульв, и Сигурду конунгу предстояло самому возглавить войско. И даже если предстоящее сражение вызывало у него тревогу, по его лицу об этом никто не смог бы догадаться. Светловолосый, с легким отливом в рыжину, с крупными и мужественными чертами лица, он выглядел, особенно сидя на коне, истинным повелителем. Если бы молодая жена могла его сейчас видеть, она пришла бы в восхищение. Сигурд конунг довольно долго не женился, опасаясь связывать себя родством с кем-то из соседних правителей, пока расстановка сил из-за постоянных войн оставалась неясной. Он-то, при выгоднейшем положении Хейдабьюра, был нужен всем. К княжне Веледаре, дочери Боревита велетского, он посватался, потому что влюбился в юную и бойкую девушку. Нельзя сказать, чтобы она была ослепительно красива, но от ее улыбки сердце каждого расцветало, и это привлекало сильнее всякой красоты. И княжна охотно пошла за него: не слишком молодой и несколько кривобокий датский конунг показался ей воплощением мужественности и властности. Поэтому даже нынешняя тревога будоражила ее, но не пугала, поскольку она твердо верила, что ее муж справится с любыми врагами.
