Михаил Веллер - О любви (сборник)
Во дворе он потянул рифленую дверь над ступенью: открыто.
– Ну пока…
– Куда ты такой? Пошли ко мне! Может быть, надо «скорую»…
– Не ерунди. «Скорая» вызовет милицию. Превышение пределов необходимой самообороны…
– Но они же там!.. А если догонят?
– Сегодня уже не догонят. – Он хмыкнул и скривился.
– А если у тебя сотрясение? Или переломы!
– Ой, без паники. Так схожу завтра в травму.
Он отпустил ручку двери и сел на ступеньку.
– Ну, иди отсюда…
– Никуда я не пойду! – с неожиданной злостью и силой она схватила его под мышки, подняла, потащила наверх.
– Ладно, – сдался он. – Только на минутку… Помоюсь…
– Хорошо, хорошо…
В прихожей, закрыв дверь, чтоб не проснулись родители, сама сняла с него куртку, повела в ванную, пустила теплую воду:
– Больно? Тебе плохо?
Лицо стремительно опухало. Он осторожно потрогал ребра, потер бок:
– Нормально обработали. Свинцовых примочек нет? Разнесет…
– Не разговаривай, тебе больно…
– «Если смерти, то мгновенной…» – пробурчал Ларик невнятно из-под ее рук, бережно обмывающих его лицо (не целовать! не!).
– Надо смазать йодом… – растерянно решила она.
– Давно леопарда не видела? Перекись водорода есть?
Ступая на цыпочках, она притащила аптечку: порылась.
– Нет…
– И хрен с ней.
– А вот мазь календулы, мгновенно все заживляет!
– Если мгновенно – мажь, – согласился он, покряхтывая.
Закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями.
– Ты чего улыбаешься?
– Представляю, на кого буду похож завтра, – спохватился, хмур.
– Хочешь чаю?
Он подумал, должен ли по сценарию хотеть чаю. Не напутать бы.
– Если можно, покрепче… а то что-то в голове шумит.
– Тошнит? голова кружится? сотрясение, – всполошилась она. – Я вызываю «скорую»!
– А сухари потом будешь мне в лагерь сушить? – спросил он с холодной насмешкой.
– Почему?
– Да потому, что я их покалечил, и могут впаять срок! Говорю же: превышение пределов самообороны! Законы наши… Этому в Институте культуры не учат?
– Но они же втроем… с ножом!
– Решила избавиться от меня, сдав под суд?
Глотая чай и морщась, с сокрушенным вздохом заметил:
– И не хотел ведь сегодня никуда переться тебя провожать… (Она замерла: что? как, он предпочел бы, чтобы она… ее?..) И как толкнуло… будто предчувствие. Удачно, что ты была не одна. Я бы себе этого никогда не простил.
Она изнутри просияла, теплый ком прокатился из живота к глазам. Захлопотала, обретя удовольствие в роли хозяйки и сестры милосердия.
– Вызови такси.
– Куда ты такой поедешь? Сиди уж…
За ее спиной он одобрительно взглянул в зеркало, видик о’кей.
– Останешься здесь. А вдруг тебе станет плохо?
– Хочешь предъявить своим родителям с утра эдакую рожу середь квартиры? – сварливо возразил он.
Она кратко задумалась:
– Ляжешь в моей комнате. А им я все расскажу.
– Что, интересно?
– Ну, в общем, ты меня все-таки спас… – проговорила она, вслушиваясь в смысл собственных слов: а ведь правда!..
Он встал, покачнулся, осторожно потрогал голову и сел обратно.
– Действительно, что-то мне… – признал слабым голосом.
А Катя ничего не знает, мелькнуло у нее. И он, похоже, не собирается ей звонить. Да если бы Валин жених… что, жених?! Он – Катин жених? Чушь… Она подумала о Кате с насмешливым презрением: Ларик здесь, он спас ее, она за ним ухаживает, а прочие могут утереться.
Она раздвинула, застелила диванчик в своей комнате. Ларик улегся и подумал, что обрек себя на пытку и заснуть не удастся.
Выключатель щелкнул, во тьме прошуршал халатик, заскрипела кровать.
Помолчав, тихо позвала:
– Тебе не очень больно?
– Нет, – шепотом отозвался он.
Глядя в потолок, прислушивались к дыханию друг друга.
– Спишь?
– Нет.
– Знаешь… ко мне заходила Катя.
– Вот как. – Молчание.
– Она мне все рассказала…
Молчание.
«Дура, зачем я все это говорю – сейчас…»
– Она красивая. И – сильная.
– Зачем ты это мне говоришь?
Она повернулась к нему в темноте. Протяни руку – коснешься.
– Ты действительно решил жениться?
– Я не хочу говорить с тобой об этом.
«Я не имею права, да? Ты прав. Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним…» Ах, ночное течение мыслей и чувств.
– Ты… ты ее любишь?
Пауза.
– Она добрая. И она меня понимает… – прошептал он.
Часы в большой комнате пробили половину четвертого.
А я, хотела спросить Валя. Быстро меняются твои чувства и забываются клятвы, хотела сказать она. Подожди. Не делай этого. Я не хочу, чтоб ты женился, хотела сказать она.
– Пусть ты будешь счастлив, – сказала она. Протянула руку и кончиками пальцев погладила укрывший его плед.
Только не сказать ей, что люблю ее, ее одну, одну в мире! Ларик ущипнул себя, собрался – быстрым движением погладил ее руку, шевельнулся уже для пожатия:
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи… – она отвернулась, закрыла глаза, задышала тихо и ровно.
Долго притворялись спящими. Почувствовав, что сейчас вправду заснет, Ларик шевельнулся, тихонько простонал как бы сквозь сон.
– Что с тобой? Тебе плохо? – тут же отреагировала она.
– Жарко… Подташнивает что-то…
Вскочила, зажгла ночник, положила руку ему на лоб. Сделала неумелую попытку нащупать пульс:
– У тебя температура. И сердце частит…
– Ерунда… пройдет…
Рецепт: щепоть толченого графита от карандашного грифеля и две таблетки эфедрина – принять за два часа до нужного момента. Нехитрый симулянтский прием, отлично известный бывалым армейским врачам.
Градусник победно сигнализировал: тридцать восемь и две.
– Я вызову врача!
– Ага, и не забудь священника и гробовщика.
– Ты все шутишь! А если заражение крови?
– Дам ею досыта напиться врагам.
– Надо же что-то делать.
– Не шуметь. Приволокла дочка на ночь хулигана в синяках – во радость родителям.
– Не строй из меня тургеневскую барышню!
– Холодного чаю не найдется? С лимоном. И аспирина. Все.
Она поила его, поддерживая под затылок. «Если ранили друга, перевяжет подруга». Детская романтика всегда жива в глубине душ.
Ларик откинулся на подушке и благодарно поцеловал ей кончики пальцев, тут же отпустив.
«Так равнодушен, что ему ничего не стоит? или?..» Она поправила ему плед.
– Глаза слипаются, – сказал он. – Ох, хорошо…
И мгновенно заснул. Ресурс его нервов на сегодня был исчерпан.
Она слушала его посапывание со смесью умиления и обиды. «Мальчик был сегодня молодцом, – сказала себе. – Он заслужил отдых». И тут же уснула сама.
Утром пришлось вполголоса объяснить ситуацию родителям. Осмотр героя в приоткрытую дверь настроил старшее поколение на крепкие вздохи… Ларик тщательно спал, довольный тем, что она сама захотела выкручиваться – и выкручивается. В этой несколько пикантной истории она выступала на его стороне – отчасти против собственных родителей! – крайне отрадно.
Родителей (м-да…) даже благородная роль ночного гостя мало утешала. Драки, спанье в одной комнате…
– Что же, после всего бросить его валяться на улице в мороз?
– Почему на улице? Он же живет где-то?
– А если бы он не доехал?
– Вообще следовало поехать в травмопункт.
Рассказ о геройстве был воспринят как поножовщина:
– Еще нам только этого не хватало…
Они были, естественно, обеспокоены происшедшим, и дочери высказали раздражение и недовольство: такова психология.
Родители редко понимают, что противоречить детям в том, что дети считают истинным и справедливым – означает лишь подталкивать их поступать по-своему, отчасти уже из протеста. Упрямство – защитная реакция организма против попыток деформации. Поэтому Валя, когда осталась с Лариком вдвоем, выказала ему подчеркнутое внимание и доброту.
Эту азбуку Звягин знал явно. «Совсем неплохо, если ее родители тебя ненавидят: чем больше препятствий на ее пути, тем сильнее она захочет их преодолеть».
Валя объехала четыре аптеки, пока нашла свинцовые примочки. Ларика нашла в ванной: сильным контрастным душем он массировал страшноватое лицо – привычный способ городских драчунов.
Они завтракали и смеялись над приключением. Приятно было кормить завтраком мужчину, который может тебя защитить. Невольно она сравнивала его с Игорем… не все там еще, оказывается, отболело, но вектор этой боли, как стрелка компаса, передвигался на Ларика.
Возникла новая близость – нетягостная, свойская; хорошая.
– Поеду на работу. Бригадир нормальный – поймет.
– Подожди, я тоже. На две пары еще успею.
Она пропустила первые две пары – из-за него; он промолчал.
– И не постесняешься ехать рядом с такой хулиганской рожей? – подначил ее.
– Сейчас я тебя подгримирую, – притащила свою косметику. – Сиди спокойно!
На улице демонстративно взяла его под руку. Полюбовалась своей работой при ясном солнце:
– Сойдет! Шрамы на лице украшают мужчину.
