Борис Хмельницкий - Интриганы
– А я вам расписочку, – ответил молодой человек и полез в карман. – Уже готова.
– Ну, если расписка… – задумчиво протянул толстяк, – тогда конечно, тогда подарочек можно организовать.
– Достаточно! – Антон Антонович снял со стены поясной портрет Французова с орденами и вручил его секретарю. – Отправляйтесь на военный аэродром немедленно. Маршал, свяжитесь с командующим авиацией, пусть выделит истребитель.
– Плевое дело, я мигом, – сказал маршал. Со дня их последней встречи маршал откровенно лебезил перед генералом.
– Нет, «МиГ» оставьте в ангаре, он у нас один, и тот пока без двигателей, – усмехнулся генерал. – Каламбур получился.
Все зааплодировали, а Ге второй вытащил блокнот и записал гениальный каламбур генерала на память потомкам.
Через двадцать минут с засекреченного аэродрома взлетел истребитель ЯК-107а с портретом губернатора на борту и несколькими напалмовыми бомбами – так, на всякий случай. А правительство губернии в полном составе спустилось в подземный бункер, где была расположена спецсвязь, и расселись вокруг мерцающих приборов в ожидании сообщений.
– Вы уверены, что пигмеи водятся в южной Америке? – спросил секретаря пилот, когда самолет набрал заданную высоту.
– Возможно, в Австралии, – ответил секретарь, одной рукой прижимая к себе драгоценный портрет, а другой перебирая не менее драгоценные камушки в кармане. – Или в Африке. Придется поискать.
– Нужно было сразу предупредить, – возмутился летчик. – На три объекта напалма может не хватить.
Но особо искать не пришлось, над Африкой поисковый лазерный луч проник сквозь сросшиеся кроны и лианы джунглей и обнаружил деревню пигмеев.
– Но у них нет посадочной полосы, – растерялся пилот. – Я не могу садиться на деревья.
– Дело государственной важности, – сказал секретарь. – Я прыгну с парашютом. Это не страшно?
– Я прыгал однажды, – успокоил его летчик. – Если парашют раскроется – страшно, но не очень. Ваш, думаю, раскроется, – поторопился он успокоить секретаря. – Сегодня снаряжение поверял техник Гиви. Злой был, как сучка в течку без кобеля, а значит, тверезый, значит, чачу в грелке из Тбилиси еще не привезли. Хорошая чача, я пробовал. Ему мать ее раз месяц присылает. А раз тверезый, значит, внимательный. – И задумался, вспоминая. – Не, точно тверезый, он песни уже пятый день не поет. – Но в голосе уверенности не было.
Парашют, к счастью для секретаря и удивлению пилота, раскрылся.
– Посол благополучно приземлился в заданном квадрате, – сообщил пилот на землю, и члены правительства, сидящие в бункере, радостно бросились обнимать друг друга.
Секретарь опустился прямо в центре деревни. Едва он выпростался из-под парашюта, как к нему кинулась орава голой черной детворы с копьями в руках и с криками: «Дядя, дай копеечку!..»
«На нашем языке говорят!» – с удовлетворением отметил молодой человек. – Вот что такое русский мир!» И выскочила откуда-то из глубины памяти песенка Высоцкого:
«Распространенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке —
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке».
Тут дети внезапно расступились и пропустили в центр еще одного малыша с раскрашенным лицом и пучками цветных палочек, торчащими из щек.
– Меня зовут Гогенцоллерн, – гордо сказал малыш. – Древний род германских кайзеров. А это мои воины.
Секретарь присмотрелся, увидел морщины на лицах детей и вспомнил, что находится среди пигмеев. «Я читал, что они маленькие, но не до такой же степени, – подумал он. – И зачем им копеечки?»
Однако вслух этого не произнес, ибо в это же время мучительно думал, как следует, согласуясь с дипломатическим протоколом, обращаться к кайзеру. Ничего не придумав, сказал:
– У вас внушительное воинство, господин вождь. И они прекрасно владеют языком моей родины: копеечку просят почти без акцента.
– Я учился в рязанском военном училище, – скромно сказал Гогенцоллерн. – Вот и их обучил. Интеллигентный человек должен знать иностранные языки.
– Очень мудро, ваше высочество. – Парень наконец вспомнил, как обращаются к королям.
Титул «высочество» мог бы покоробить кайзера и как унижение достоинств, и как намек на малый рост, но Гогенцоллерн был человеком умным и понял состояние пришельца. Кроме того, от пришельца пахло давно забытыми запахами курсантской юности – кислой капустой и отварными сардельками.
– «Дядя, дай копеечку» – боевой клич эскимосов. Мы всем батальоном проходили у них военную стажировку, – объяснил Гогенцоллерн и прослезился. – До сих пор не могу забыть, как соседи по казарме посылали меня ночью к таксистам за водкой. Тундра, ночь, темень, вокруг ни души, и только вдали такой нужный зеленый огонек такси. Бутылка стоила два восемьдесят семь, а таксист, сволочь, брал по пятерке.
– Дядя, дай рубля!.. – вновь заорали воины Гогенцоллерна.
«Запросы растут, – подумал секретарь. Кто такие эскимосы, секретарь не знал, может, вроде воинствующих индейцев, и испугался, что за боевым кличем последуют боевые действия. – Придется дать».
Он полез в карман, но мелочи не оказалось. Пришлось вытащить целую десятку, не портить же из-за денег международные отношения. Да и времени не было – истребитель продолжал зловещей точкой кружить над деревней, напоминая о срочности задания.
– Спасибо, – сказал кайзер, проверяя подлинность бумажки на свет. – В будущем году повезу своих служивых в Диснейленд, там все прогуляем. Так что вас привело к нам, господин хороший?
– Говорят, у вас есть целитель, умеющий лечить нервы по фотографии, – сказал посланец.
– Есть такой, – усмехнулся Гогенцоллерн. – Знаменитый деревенский дурачок.
– Почему дурачок?
– Дурачок, потому что у нас нет фотоаппаратов, и он в жизни ни одной фотографии не видел. Плетет лапти и фантазирует. Правда, лапти хорошие, удобные, но дорого просит, скопидом. Идемте, провожу в его вигвам.
Низенький вигвам местной знаменитости находился на краю деревни. Гостю пришлось поступиться своим статусом посла и опуститься на колени, чтобы вползти внутрь. Целитель сидел в центре вигвама в трусах в цветочек, плел метровый лапоть, дымил глиняной трубкой и нещадно потел.
– Вот, вывеску плету. Над входом хочу повесить. Для рекламы, – сказал умелец, увидев незнакомца, и смахнул ладонью пот со лба. – Жарко, а трусы снять не могу, неудобно, пиписка ниже колен болтается. Вызывает у скво тоску, а у мужиков зависть. – В его голосе прозвучала нескрываемая гордость. – Вы по делу или так, на огонек?
– По делу, – ответил секретарь. – Нервы хорошего человека успокоить нужно.
– Я дорого беру. Может, вам будет дешевле его упокоить?
– Нет, пока успокоить, там видно будет. – Секретарь заговорщицки усмехнулся.
– Ну, хозяин – барин, – сказал мастер. – Лик его привезли?
– Привез. – Секретарь передал мастеру портрет Французова.
Старик протянул гостю трубку.
– Посмоли трубку мира покудова. Самосад хороший, сам травку растил. – И принялся что-то бормотать над портретом.
Молодой человек затянулся приятным сладковатым дымом, и тело его сделалось легким, воздушным.
Он взлетел над землей и парил, парил. Далеко внизу осталась деревня с пигмеями, зеленое море джунглей, и со страшной скоростью приближалась луна. Он уже видел кратеры остывших вулканов, зыбучие барханы, трехголовых песчаных крокодилов, каких-то крупных динозавров, наукой до сих пор не исследованных, и целое поле дикорастущих лаптей…
– Пилот вызывает землю! Пилот вызывает землю! – настойчиво запищала походная рация, отрывая секретаря от созерцания лунной поверхности.
– Ну? – Секретарь нехотя включился в разговор. – Земля на проводе. Чего от дел отрываете?
– У меня топливо на исходе, – сказал пилот, с тревогой посматривая на показания приборов. – Могу сбросить бомбовый груз для облегчения, но боюсь угодить в деревню. Жду дальнейших указаний.
– Возвращайтесь на базу, я сам долечу, – распорядился секретарь, вспомнив свой прерванный полет, и вновь присосался к трубке мира.
– Нравится? – оторвавшись от портрета, спросил пигмей. – Могу продать, у меня этой травы на продажу двенадцать с лишним тонн. Для одного, ясное дело, много, но, скажем, для университета или гимназии вполне подойдет. На тусовках и дискотеках дозы будут разлетаться, как горячие пирожки.
– Хорошая мысль, – сказал гость, выпуская густую струю дыма, пахнувшего перцем.
– Подготовь самолет, загрузим и отправим.
– Самолета у меня уже нет, только что отпустил. Но я попробую договориться с маршалом. Ему, думаю, лишний доллар не помешает. Так что жди, дату приема товара я тебе телефонирую.
– По рукам! – воскликнул мастер и продолжил бормотать над портретом губернатора.
То ли ворожба помогла, то ли еще что, но на другой день Французов проспал до обеда, отказался от водки и трезвым голосом распорядился созвать на вечер чиновников для обсуждения мер безопасности, необходимых для проведения шествия на предстоящем празднестве. Мостовой решил, что это целиком заслуга пигмея-целителя, и пилота наградили Орденом Мужества 3-й степени.
